Сочинение на тему анализ эпизода салтыкова щедрина история одного города

Посмотрите, что еще у нас есть:

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.

В статье представлен анализ главы «О корени происхождения глуповцев», которая является частью романа «История одного города». По сути это художественная историческая сатира о том, что когда-то люди жили свободно и спокойно, но из-за собственной глупости нашли себе несчастье: у них появилась власть, правитель, которые были далеки от народа. Здесь проявилась вся простота и безграничная глупость смиренного долготерпящего народа, который именовался автором «головотяпами», а позже стал «глуповцами».

Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории

Кучминой Надеждой Владимировной.

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.

На заре истории

В начале главы автор знакомит читателя со странным и очень своеобразным народом – головотяпами. Смысл авторского намёка проявляется позже: русские люди действительно головастые, толковые, но они не знают, куда применить свои силы, потому что необразованны. Головотяпы славятся тем, что бьются головами обо всё, что вздумается и даже устраивают соревнования, сравнивая, чья голова крепче. По причине своей непроходимой глупости этот народ оказался на грани вымирания. Они впервые задумались о необходимости власти.

Попытка управлять своими силами

В начале головотяпы пытались сами взять власть в свои руки. Они победили в схватках с соседскими племенами благодаря крепости своих голов. Простодушно пытались навести порядок в своих рядах, но в реальности занимались другими делами (гонялись за собаками, затаскивали корову на крышу бани, подпирали небо), а управленческая деятельность оказалась им не по силам.

Спустя время, головотяпы решили найти себе князя. Так как слава об их натуре и характере разнеслась достаточно далеко, никто не соглашался стать их правителем. Удалось найти несколько князей, но те, увидев беспросветную бестолковость головотяпов, отказались править таким народом. Князья посоветовали им найти такого же глупого князя, как они сами. В этом эпизоде автор прямо говорит о том, что народ и власть должны быть “сделаны из одного теста”, чтобы понимать друг друга.

Цитаты, характеризующие глуповцев

Известная поговорка гласит, что «рыба тухнет с головы». Так и о глуповцах можно судить по бесславным делам их градоначальников, занесенным в летописи:

• «Беглый грек, без имени и отчества, и даже без чина… был найден в постели, заеденный клопами». О Ламврокакисе.
• «Ничего не свершив, сменен в 1762 году за невежество». О Пфейфере.
• «Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни». О Маркизе де Санглоте.
• «Во время его градоначальствования город подвергся голоду и пожару. Умер в 1779 году от объедения». О Фердыщенко.
• «Был столь охоч до женского пола, что увеличил глуповское народонаселение почти вдвое». О Микаладзе.

«Неокрепшие в самоуправлении» горожане были готовы полюбить очередного градоначальника заранее, не видя в глаза. Они с ходу называли вновь прибывшего «красавчиком» и «умницей», целовали друг друга на радостях и праздновали появление предводителя в кабаках. Вот чем вызвано ликование глуповцев, описанное в главе «Органчик».

Отдельные жители Глупово могли запросто придумать, какой прекрасной будет городская жизнь при новом правителе, предсказывали расцвет торговли, науки и искусства. Автор называл их «опасными мечтателями». По убеждению местных обитателей, новый градоначальник всегда лучше старого уже только потому, что новый.

Счастливыми и довольными глуповцы чувствовали себя только тогда, когда были обласканы милостью своего правителя. Если же тот был строг, улицы пустели, город погружался во тьму. Жители шепотом передавали друг другу ужасные слухи о том, что «новый градоначальник совсем даже не градоначальник, а оборотень».

Складывается впечатление, что Глупов могли населять исключительно недалекие и странные люди, ведь других здесь и не было. Когда в недобрый час их предводитель был обнаружен в своем кабинете обезглавленным, встал вопрос о том «возможно ли допустить предположение, что градоначальник снял с плеч и опорожнил сам свою собственную голову».

После случившегося жители гадали, как такое могло произойти. Многие горожане расплакались, потому что «почувствовали себя сиротами». Члены Городского собрания на заседании всерьез обсуждали тот факт, что градоначальник и раньше иногда отделял свою голову от тела и играл ею, а затем вновь «пристраивал к надлежащему месту».

Странные события привели город к бунту и беспорядкам — «глуповцы собрались вокруг колокольни и сбросили с раската двух граждан». Дальше события развивались не менее хаотичным образом.

Череда городских начальников была нескончаемой, жители неуклонно деградировали. Люди перестали работать на фабриках и в полях, почему и возник голод. Процветание в Глупов больше не вернулось.

Власть передана

Головотяпам удалось уговорить одного князя стать их правителем, тот переименовал их в глуповцев и назначил своего человека для присмотра над ними. Но дело не заладилось: посланник оказался вором, следующий – также не правил, а бездельничал и воровал. Никто из людей, поставленных князем, не смог достойно справиться с управлением городом: все оказались ворами и лентяями. Последнему управителю князь отрезал язык. Разозлившись, владыко сам приехал править в Глупов (именно он переименовал головотяпов в глуповцев по известным причинам).

Его правление началось жёстко: он был строг, обещал пороть горожан за непослушание и проступки. Народ понял, что нажил себе ещё большее несчастье, но делать было нечего.

Язык главы напоминает древнюю летопись, эта изящная пародия проникнута тонким юмором и мудрым авторским сарказмом. Простым понятным языком, Салтыков-Щедрин показывает суть социально-политической обстановки на Руси. При этом он очень точно описывает исконно русскую натуру, которой свойственна дикость, неотёсанность и удивительная сила.

Статья будет полезна при подготовке к уроку литературы по творчеству М. Е. Салтыкова-Щедрина или написанию сочинения “О корени происхождения глуповцев”: анализ”.

О корени происхождения глуповцев

Этой главой Щедрин начинает изложение истории города Глупова. Глава написана как пересказ летописи, иногда перебиваемый цитатами. Открывается глава «О корени» именно такой выдуманной цитатой, написанной в подражание началу «Слова о полку Игореве» (см. примечание Щедрина), «Слово о полку Игореве» — древнерусская эпическая поэма XII века, воспевающая поход новгород-северского князя Игоря Святославовича против половцев в 1185 году.

В тексте этой цитаты упоминаются имена современных Щедрину историков — Костомарова, Соловьева и Пыпина. Каждого из них Щедрин иронически характеризует словами, взятыми из «Слова о полку Игореве».

Н. И. Костомаров (1817 — 1885) и С. М. Соловьев (1820 — 1879) были представителями противоположных и враждебных воззрений на историю России и на исторический процесс вообще. Соловьев в своей «Истории России» доказывал пользу великодержавной захватнической политики русских царей, благодаря которой раздробленная

1 В издании 1939 года (стр. 242) Б. М. Эйхенбаум вслед за этими словами прибавил: «и придавал своей сатире еще большую остроту». — Ред.

на «уделы» Русь собралась в единое мощное государство. Костомаров, наоборот, считал политику великорусских царей вредной; главное значение он придавал стихийным движениям и изучал те моменты русской истории, когда на сцену выступали народные массы. Таковы его работы об украинском национальном движении («Богдан Хмельницкий»), о «смутном времени», о «севернорусских народоправствах» (Новгород, Псков).

Щедрин имеет в виду именно эту противоположность их направлений и взглядов, когда говорит о Костомарове, что он «серым волком рыскал по земле», а о Соловьеве — что он «шизым (то есть сизым) орлом» ширял под облаками.

Что касается А. Н. Пыпина (1833 — 1904), то он в своих исторических и историко-литературных работах 60-х годов изучал главным образом влияние западных идей на русскую культуру. В конце 60-х годов он особенно интересовался религиозным движением в русском обществе XVIII века (работа о русском масонстве). Именно эту склонность Пыпина к широким историко-культурным темам и имеет в виду Щедрин, применяя к нему слова из «Слова о полку Игореве»: «растекается мыслью по древу».

Далее начинается рассказ о баснословных, доисторических временах Глупова.

В русской «начальной летописи» под 862 годом рассказывается, как новгородские племена перессорились между собой и решили обратиться к варягам с просьбой — прийти и владеть ими. Послы отправились к варягам и заявили им: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжить и владеть нами». Явились три брата — Рюрик, Синеус и Трувор, которые и стали князьями.

Вопрос об основах русской государственности и ее развитии получил в это время злободневный и полемический смысл в связи с крестьянскими волнениями, грозившими развернуться в революционное движение. Историки и публицисты «великодержавного» направления (Соловьев, Кавелин, Чичерин) старались доказать, что русское государство создалось и окрепло трудами и заботами первых князей — собирателей Руси, что Россия не погибла в «смутную» эпоху только благодаря мудрой и твердой политике самодержавной власти. Историки-демократы (Костомаров, Щапов), наоборот, приписывали главное

значение народным массам. «Народный историк должен следить за политическими движениями и проявлениями низших масс народных, этого огромного большинства», — писал Щапов. На фоне этой полемики глава «О корени происхождения глуповцев» выглядела не только как пародия на историческую легенду, но и как сатира, направленная по адресу обеих исторических школ: и «великодержавной» и народнической. Вера в стихийную, неорганизованную народную массу противоречила взглядам Щедрина не менее, чем теория, по которой русская государственность выросла и окрепла заботами самодержавной власти.

Надо еще отметить, что в этой главе Щедрин высмеивает пресловутое «смирение и долготерпение русского народа», с которым носились реакционные и славянофильствующие публицисты 60-х годов.

Итак, в главе «О корени» Щедрин дает картину отношений между властью и народом.

Пародируя историческую легенду о призвании князей, Щедрин заменяет названия летописных племен (словене, кривичи и меря) другими: головотяпы, моржееды, луко-еды, гущееды и т. д.

Что значат эти названия, и откуда они взяты? Некоторые критики увидели в этих странных и насмешливых названиях «глумление» над русским народом. В ответ на возмущение критиков Щедрин заявил: «ни одно из этих названий не вымышлено мною», и сослался на Даля и Сахарова (18,

239).

Действительно, не только названия племен, но и все пословицы и поговорки, введенные в главу «О корени», взяты Щедриным из книги И. П. Сахарова — «Сказания русского народа».

В этой книге есть особый отдел — «Русские народные присловия»1.

Здесь в алфавитном порядке городов и уездов собраны прозвища, которыми жители одних мест называют других, а также и соответствующие поговорки. Отсюда и взял Щедрин весь материал для главы «О корени». Сопоставляя книгу Сахарова с этой главой «Истории одного города», можно точно установить, что значат названия щедринских «племен».

1 «Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым», т. 1, кн. 2, 3-е изд., СПб. 1841, стр. 107-117.

Головотяпы —

прозвище ефремовцев (жители Ефремовского уезда Тульской губернии). О них была поговорка, тоже использованная Щедриным: «в
кошеле кашу варили».
Сахаров приводит народный анекдот, объясняющий происхождение этой поговорки: «Ефремовны зимою ходят с обозами в Москву и всю съестную провизию кладут в лычные, плетеные кошели. Когда-то у них вышел весь запас каши, а без каши, известное дело, мужику жить нельзя. В чем же варить? Где горшок взять? — думали мужики, собравшись в кружок. Вот и придумала одна умная голова: «будем же, ребята, варить кашу в кошеле». Сдуманное дело тут же затеялось. Нальют воды в кошель, засыпят круп, посмотрят: крупы целы, воды нет. Снова нальют воды, а вода опять пропадет. Выбились ефремовцы из сил. Вот и придумала одна умная голова: «а що, ребята, неволить себя? будем варить кашу без воды». Сдуманное дело тут же затеялось. Разложили огонь, повесили над ним кошель, а сами пошли спать на воз. Соснули по-русски, вспомнили про кашу, да и все пошли к огню. Приходят — нет ни каши, ни кошеля
—
все сгорело».

Моржееды

— жители города Архангельска.

Лукоеды

— жители города Арзамаса.

Гущееды

— новгородцы, прозванные так потому, что употребляли в пищу жидкую мучную кашу (саламату): их же прозвали долбежниками. Сахаров поясняет: «Долбежниками москвичи называли новгородцев по их дубинкам, с которыми они в старину ходили в бой. Гущеедами прозвали новгородцев за постное кушанье, во время поста приготовляемое из ободранного ячменя, сваренного в одной воде. В старину хлебосольные москвичи, выговаривая спесивому гостю, что он не приезжал к обеду, говорили: ты ведь не новгородский дворянин».

Клюковники —

владимирцы. «Многие из владимирских поселян, — пишет Сахаров, — хаживали зимою по городам с клюквою и причитывали разные присказки о своей клюкве. Горожане подметили их слова и обрекли в попрек».

Куралесы —

брянцы, прозванные так за сумасбродство и легкомыслие. Куралес — шалун, сумасброд, повеса; куралесить — дурить, вести себя странно. Слово это старинное: оно произошло от греческого «кюрие элейсон», что значит «господи помилуй». Эти слова произносились

дьячками в церкви по многу раз и так быстро, что слипались в одно слово: вместо «кюрие элевсои» получалось «куралес». Прихожане и прозвали этих дьячков «куралесами». Сахаров поясняет: «В старину брянские поселяне считались странными людьми у наших стариков. Бывало, поедут ли на торг, а приедут или к кружалу, или на гумно. В этом виноваты были их лошадки, а поселянин, как выезжал из двора, так уже спокойно засыпал. Проезжие, видя их беспечность, прозвали их куралесами».

Вертячие бобы

— муромцы; они же —
калашники.
Лягушечники —

дмитровцы. «Болота, окружающие Дмитров, — — рассказывает Сахаров, — всегда бывают наполнены лягушками. Прохожие и проезжие, проезжая чрез сей город, бывали оглушены кваканьем лягушек и в негодовании прозвали и самых жителей лягушечниками».

Лапотники

— клиновцы.

Чернонебые

— коломенцы.

Проломленные головы

— орловцы.

Слепороды

— жители города Вятки и пошехонцы. О вятичанах Сахаров рассказывает: «Слепородами вятичан прозвали после несчастной их битвы с устюжанами. Это было в 1480 году, когда к ним они пришли, как соседи, на помощь против татар. Вятичане открыли сражение против устюжан ночью, под предводительством Михаила Рассохина, а устюжанами управлял новгородский выходец Анфал. С рассветом дня увидели они, что били своих соседей, а не татар». О пошехонцах (жителях города Пошехонья Ярославской губернии) сложены поговорки:
«Слепороды: в трех соснах заблудились. — За семь верст комара искали, а комар у пошехонца сидел на носу,
—
На сосну лазили Москву смотреть».
Все эти поговорки использованы Щедриным. Кроме того, Сахаров прибавляет: «О старинных проказах пошехонцев у нас, на Руси, была издана особенная книга: «Анекдоты древних пошехонцев. Соч. Василия Березайского. СПб. 1798». Второе издание было напечатано в 1821 году, с прибавлением словаря. Но это собрание пошехонских анекдотов состоит большею частию из произвольных вымыслов, а часть даже переведена с польского». Вероятно, Щедрин знал и «ту книгу.

Вислоухие

— ростовцы. «Вислоухими» старики прозвали ростовцев за зимнюю шапку с длинными ушами.

Кособрюхие

— рязанцы. О них были поговорки:
«мешком солнышко ловили»
и
«блинами остров конопатили».
Обе эти поговорки использованы Щедриным. Первая превратилась в целый анекдот о том, как головотяпы сражались с кособрюхими. Этот анекдот заимствован из той же книги Сахарова, где рассказывается: «Когда-то рязанцы воевали с москвичами. Сошлись стена с стеной, а драться никому не хочется. Вот москвичи и догадались: пустить солнышко на рязанцев: «Ослепнут-де они. Тогда и без бою одолеем их». Засветило солнышко с утра, а москвичи и стали махать шапками на рязанскую сторону. Ровно в полдень солнце поворотило свой лик на рязанцев. Догадались и рязанцы: высыпали из мешков толокно и стали ловить солнышко. Поднимут мешки вверх, наведут на солнышко, да и тотчас завяжут. Поглядят вверх, а солнышко все на небе стоит как вкопанное. «Несдобровать нам, — говорили рязанцы, — Попросим миру у москвичей; пускай солнце возьмут назад. Сдумали и сделали».

По поводу второй поговорки: «блинами острог конопатили» — Сахаров приводит следующее сказание: «Когда-то прогневался воевода на рязанцев и грозил им большой бедой. Проходит год, проходит два, а воевода все не выдумает большой беды. Наступила масленица. Запировали рязанцы. Бьет воевода в набат; сбираются православные на базар. Идет воевода, не кланяется, а подошел к людям, молвил: «Вы-де и забыли, что острог не замшен. Конопатить скорей». До того ли рязанцам было; у всех одно на уме: блины. Вот и придумали мужики: всех блинов не поедим; пост на носу. Законопатим острог блинами. Сдумали и сделали. Идет воевода смотреть острог. Смотрит: везде крепко. „Давно бы так-то, — говорил воевода рязанцам, — слушались меня”».

Ряпушники

— тверитяне,

Заугольники —

холмогорцы. Сахаров рассказывает: «Как-то раз Петр Великий проезжал в Архангельск, то холмогорские староверы, из страха, боясь приблизиться к государю, смотрели на него из-за угла. С тех пор будто соседи стали их называть заугольниками».

Крошевники

— копорцы. Это, вероятно, жители Копорья, в северной части Петербургской губернии.

Рукосуи —

чухломцы (г. Чухлома Костромской губернии), Сахаров приводит поговорку: «Чухломской рукосуй. Рукавицы за пазухой, а других ищет». Эта поговорка использована Щедриным в той же главе: «Видят, стоит

на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет».

Появляющийся затем вор-новотор

взят тоже из книги Сахарова:
новоторы воры
— прозвище жителей города Новоторжска: «Так с незапамятных времен новоторов величают осташи, а новоторы отвечают им тогда на этот попрек: „И осташи хороши!”».

Сычужники —

жители города Ельца («сычуг» или «сычуга» — начиненный фаршем свиной желудок).

Рассказав, как головотяпы решили помириться с другими племенами и добиться какого-нибудь порядка, Щедрин описывает их поступки целой серией поговорок. Все они тоже взяты у Сахарова и относятся, как указано уже выше, к жителям разных местностей.

Волгу толокном замесили —

это поговорка о вологодцах. Для пояснения Сахаров приводит следующую «старинную сказку» о вологодцах: «Говорят, что когда-то они собрались в дорогу и взяли с собой вместо хлеба — толокна. Подходят к Волге; время было обеденное, Вот и расположились на берегу обедать. Кашевар вынул мешок с толокном и стал разводить дежень (творог с толокном) в Волге. Мешал, мешал ложкой, и стал потчевать земляков. Взяли ложки дружно вологодцы, принагнулись и полезли в Волгу за деженем. Попробуют: вода водой. Где дежень? Никто не знает, не ведает. Пристали к кашевару. Бедный, сколько ни уверял, а должен был, опустяся в Волгу, отыскивать толокно. Опустится на дно Волги и вынырнет ни с чем. Земляки не пускают его на берег. Догадался кашевар, что делать, а догадавшись, сказал: водяной съел. На водяном не будешь отыскивать, сказали вологодцы и воротились обедать в свою деревню. Ведь не голодным же было идти в путь».

Теленка на баню тащили

— галичане.

Козла в соложеном тесте утопили —

калужане.

Свинью за бобра купили

— калязивцы.

Собаку за волка купили

— кашинцы. О происхождении этой поговорки Сахаров рассказывает: «Когда-то кашинцы собрались поохотиться. Сборы были долги; да зато собрались всем городом. Вот и спрашивают друг у друга: что бить? что ловить? Мир придумал, пригадал: бить волков. Далеко ходить было некуда; лес рос под ногами. Стали по облавам и ждут зверя. Бежит зверь немудрый, Кашинцы вскрикнули разом, подняла дубины,

да и давай мочалить зверя. Лежит зверь убитый, а какой? Тут только мир опознал, что убита воеводина собака. С воеводой даром не сладишь; собрали со всех дворов откуп, да и помирились с ним».

Лапти растеряли да по дворам искали

— костромичи.

Рака с колокольным звоном встречали

— москвичи.

Щуку с яиц согнали

—ладожане.

Батьку на кобеля променяли

— ржевцы.

Блоху на цепь приковали

— туляки. Тула славилась своим оружейным заводом и металлическими изделиями. Известна легенда о том, как тульские мастера, соперничая с англичанами, подковали стальную блоху (ср. рассказ Н. Лескова «Левша, Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе»).

Беса в солдаты отдавали

— шуяне,

Небо кольями подпирали

— псковичи. Сахаров рассказывает: «Когда-то во Пскове было долго ненастное время, тучи ходили низко, так низко, что православные думали — небо валится на землю. Собрались на мирскую сходку подумать — как бы отбыть беду. Три дня псковичи думали, а на четвертый приладили дело: «разобрать городьбы да кольями подпереть небо». Разобрали городьбы и стали с кольями по всем концам города. Наступило ведрушко, прошли тучи. Идет посадский по городу, сам бороду покручивает, на народ поглядывает, посередь площади становится, а сам говорит: ,,3дорово-те, православные! Отбыла беда; идите по домам”».

Петуха на канате кормили, чтоб не убежал

— кимряки (Кимры — большое село Тверской губернии),

Божку съели

— петрозаводцы.

Под дождем онучи сушили

— онежане.

К концу главы Щедрин, вставляя новые поговорки из Сахарова, уже сам указывает, к жителям каких местностей они относятся.

Итак, основной материал главы «О корени» взят из книги Сахарова. В ответ на упреки критики в «глумлении» Щедрин писал А. Н. Пыпину в 1871 году: «Как подлинный историк, вы, Александр Николаевич, должны быть знакомы с Далем и Сахаровым. Обратитесь к ним и увидите, что это племена мною не выдуманные, но суть названия, присвоенные жителям городов Российской империи… Если уж сам народ так себя честит, то тем более права имеет на это сатирик» (18,

235),

Опись градоначальникам

«Опись градоначальникам» написана как своего рода комментарий к дальнейшим главам. Кратко изложенные в описи сведения о градоначальниках развернуты потом в целые сцены. Но о многих дальше уже ничего не говорится. Щедрин сам заявляет в примечании к «Органчику», что он решил описывать подробно только замечательнейших градоначальников. И действительно, первые семь градоначальников в дальнейшем тексте не фигурируют, а из остальных ничего не говорится о маркизе де-Санглот (№ 10) и о Перехват-Залихватском (№ 22).

Укажем кстати на отсутствие в описи цифры 19. Это произошло по ошибке самого Щедрина — в результате рукописных переделок, которым неоднократно подвергалась опись; но так как ошибка эта сохранилась во всех изданиях, печатавшихся при жизни Щедрина, то мы сохраняем ее и здесь.

Итак, в тексте «Истории одного города» подробно рассказывается только о двенадцати градоначальниках — начиная с Брудастого и кончая Угрюм-Бурчеевым. Кроме того, вставлено особое «Сказание о шести градоначальницах», боровшихся за власть после Брудастого.

Историки литературы и исследователи сочинений Салтыкова-Щедрина неоднократно пытались понять, каких именно исторических деятелей изобразил он в своих градоначальниках. Но до сих пор это не удалось сделать до конца и вполне убедительно, да и вряд ли вообще возможно вскрыть все намеки. В одном и том же градоначальнике часто соединены и обобщены черты разных деятелей разных времен. Даже современникам Щедрина, которым намеки его должны были быть понятнее, далеко не все было ясно. И. С. Тургенев, например, написавший для английского журнала заметку об «Истории одного города», говорит, что в лице Угрюм-Бурчеева «все узнали зловещий и отталкивающий облик Аракчеева, всесильного любимца Александра I в последние годы его царствования», но об остальных умалчивает, а о Прыще говорит только следующее: «Весьма возможно, что подобные нелепицы введены с умыслом, чтобы сбить с толку слишком бдительного или чиновного читателя»1.

А, например,

1 И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем. Сочинения, т. 14, стр. 253-254

К. К. Арсеньев, писавший статьи о Щедрине при его жизни и издавший их потом отдельной книгой, находил даже, что в этом произведении «краски положены слишком густо, ирония часто переходит в шарж, события и лица, изображенные в карикатурной форме, становятся иногда почти неузнаваемыми1.

На эти упреки в неясности Щедрин сам ответил в письме к А. Н. Пыпину: «Что касается вообще неясности некоторых моих сочинений, то она обусловливается, во-первых, характером их, во-вторых, и тою обстановкой, которая до сего дня окружает русскую литературу. Я полагаю, что Вы так же, как и я, очень мало убеждены в возможности писать свободно; я же, кроме того, пользуюсь особливою ненавистью со стороны лиц, на заставах команду имеющих» (./S,236).

В некоторых градоначальниках, описанных Щедриным, ясно проглядывают черты российских самодержцев и их приближенных: Павел I, Александр I, Сперанский, Аракчеев легко узнаются в фигурах Негодяева, Грусти-лова, Беневоленского и Угрюм-Бурчеева (подробности см. ниже — в комментариях к соответствующим главам). Но большинство не поддается такому простому опознанию.

Амадей Мануйлович Клементий, например, напоминает Антона Манушювича Дивьера — первого петербургского генерал-полицеймейстера, родом португальца, сосланного при Екатерине I в Сибирь; но указание на «искусную стряпню макарон» дает повод—предположить, что Антон Мануйлович Клементий — это любимец Петра I, А. Д. Ментиков, бывший пирожник, сосланный в 1727 году в Березов и умерший там в 1730 году. Пфейфер, вероятно, Петр III; Перехват-Залихватский, сжегший гимназию и упразднивший науки, — Николай I, закрывавший университеты и боровшийся против образования. Но кто такие Ферапонтов («бывый», то есть бывший, брадобрей Бирона), Великанов, уличенный в 1740 году в связи с Авдотьей Лопухиной, то есть, с первой женой Петра I (тут явное смешение хронологии); кто такие Урус-Кугуш-Кильдибаев, беглый грек Ламврокакис — («сторонник классического образования», т. е. изучения греческого и латинского языков, введенного в

1 К. К. Арсеньев, Салтыков-Щедрин, СПб. 1906, стр. 188.

школы министром Д. А. Толстым в 60-х годах, наконец, кто такой Баклан, происходивший по прямой линии от колокольни Ивана Великого, все это остается невыясненным1.

Но, повторяем, «История одного города» написана как сатира обобщающая, в которой из русской истории взято только наиболее резкое и яркое, сохраняющее свое значение и для характеристики современной Щедрину действительности. Сам Щедрин в письме к А. Н. Пыпину говорит, что в этой книге он изобразил «жизнь, находящуюся под игом безумия» (18,

235). Иначе говоря — жизнь России под игом самодержавия.

Органчик

Главой «Органчик» открывается шествие глуповских градоначальников. «Органчиком» назван градоначальник Брудастый, в котором олицетворены основные черты правительственного деспотизма. В голове у Брудастого механизм, производящий только одно слово: «Не потерплю!». Такова кратчайшая формула самодержавной системы.

Самая мысль изобразить градоначальника с «органчиком» вместо головы могла быть подсказана Щедрину ходячим выражением: «У него в голове не все винтики целы».

1 В издании 1939 года (стр. 245) этот абзац существенно исправлен и дополнен: «Амадей Мануйдович Клементий составлен, по-видимому, из двух исторических фигур петровского времени, блестящая карьера которых закончилась одинаково печально: Девиера и Меншикова. Антон Мануйлович Девиер (Дивьер), по происхождению португалец, находился в числе прислуги на одном купеческом корабле, прибывшем в Голландию. Он был замечен Петром I, который взял его к себе и записал офицером в гвардию. Впоследствии Девиер, несмотря на сопротивление Меншикова, женился на его дочери, а Петр назначил его петербургским генерал-полицеймейстером. После смерти Петра Девиер был обвинен в принадлежности к противоправительственному заговору, лишен всех чинов, имений и званий, высечен кнутом и сослан в Сибирь. А. Д. Меншиков, бывший пирожник, а потом друг и помощник Петра I, был тогда же сослан в Березов, где и умер в 1730 году». И дальше: «Беглый грек Ламврокакис… это, по-видимому, намек на авантюриста екатерининского времени, «свирепого грека» Ламбро-Качиони, прославившегося пиратскими набегами на Турцию и обласканного Потемкиным». — Ред.

Щедрин часто пользуется в своих произведениях такими ходячими образными выражениями и поговорками, обращаясь с ними так, как будто в них нет никакого сравнения, никакого иносказания. Так он поступил с поговорками в главе «О корени происхождения глуповцев», так он поступает и в целом ряде других случаев.

Изображение людей в виде кукол с вложенными в них механизмами встречается у Щедрина еще в сказке «Игрушечного дела людишки», которая, по материалу своему, связана и с очерком «Наши глуповские дела» и с «Историей одного города». Действие этой сказки происходит в городе Любезнове, который прежде назывался Буяновым; в очерке «Наши глуповские дела» рассказывается, что город Глупов прежде назывался Умновым. Сказочные куклы олицетворяют собой российских администраторов, из которых один, например, отвечает на все вопросы: «Папп-п-па». Это несомненный предок Брудастого.

В ответ на недоумение критиков по поводу самого названия — «Органчик», Щедрин писал: «Если б вместо слова «Органчик» было поставлено слово «Дурак», то рецензент, наверное, не нашел бы ничего неестественного» (18,

239).

Итак, Брудастый — олицетворение правительственной тупости и ограниченности. Но это еще не все.

В разговорах между собой глуповцы называют Брудастого «прохвостом» («И откуда к нам экой прохвост выискался!»), но, прибавляет Щедрин, не придают этому слову никакого «особенного значения».

Как это понять?

Дело в том, что слово «прохвост» (или «профост») по происхождению не русское — оно появилось в России при Петре I. «Прохвост» — исковерканное «профос», а этим словом (от латинского prepositus — начальник) назывались в немецкой армии полковые экзекуторы, или палачи. В русской армии при Петре I слово «прохвост» имело то же значение, а потом (вплоть до 60-х годов XIX века) так называли смотрителей военных тюрем, убиравших нечистоты в камерах.

Слово «прохвост» встречается и в «Описи»: об Угрюм-Бурчееве тоже сказано, что он — «бывый прохвост». В главе «Подтверждение покаяния» Щедрин опять говорит об Угрюм-Бурчееве: «Угрюм-Бурчеев был прохвост

в полном смысле этого слово. Но потому только, что он занимал эту должность в полку, по прохвост всем своим существом, всеми помыслами».

В «Органчике» Щедрин употребляет слово «прохвост», очевидно, сразу в двух значениях: и как историческое (палач) и как современное, бранное. Таким образом, Брудастый назван одновременно и палачом и прохвостом.

Но что означает самая фамилия Брудастый? Она тоже выбрана Щедриным не без умысла. Брудастый — слово, взятое из охотничьего языка. В «Мертвых душах» Гоголя Ноздрев уговаривает Чичикова купить у него собаку: «Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая с усами» и т. д.

Брудастые

— одна из пород борзых и гончих собак, отличающаяся сильной шерстистостью (усы, борода как у козла, нависшие брови) и злобностью. В охотничьих словарях о русских брудастых гончих говорится, что они — «роста крупного (до 17 вершков), масти обыкновенно серой, характера свирепого, упрямого и сварливого; обладают хорошим чутьем, неутомимостью и «мертвою» злобою к зверю».

Называя градоначальника Брудастым, Щедрин, конечно, имел в виду все эти признаки. Таким образом получилось, что градоначальник, олицетворяющий собой российскую самодержавную власть, назван дураком, прохвостом, палачом и злобной собакой. Таковы эффекты щедринского «эзоповского языка».

«Начальстволюбивые» глуповцы встречают Брудастого с восторгом, вспоминают о победах над турками и надеются, что новый градоначальник «во второй раз возьмет приступом крепость Хотин». Хотин был взят русскими в 1739 году, после чего Турция заключила с Россией мир. Ломоносов тогда же написал восторженную оду («на победу над турками и татарами и на взятие Хотина»), начинающуюся словами: «Восторг внезапный ум пленил».

Но ожидания глуповцев не оправдались. Времена, наступившие при Брудастом, заставили их вспомнить страшные времена «тушинского царика», то есть самозванца Лжедмитрия, стоявшего лагерем в подмосковном селе Тушине («смутное время» в начале XVII века), и времена Бирона. Однако, говорит Щедрин, глуповцы «не

увлеклись ни модными в то время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию».

Это одно из тех мест, где Щедрин, как находили критики, «глумится» над русским народом.

В ответ на эти упреки Щедрин писал в своем «письме в редакцию»: «Недоразумение относительно глумления над народом, как кажется, происходит от того, что рецензент мой не отличает народа исторического, то есть действующего на поприще истории, от народа как воплотителя идеи демократизма. Первый оценивается и приобретает сочувствие по мере дел своих. Если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть речи; если он выказывает стремление выйти из состояния бессознательности, тогда сочувствие к нему является вполне законным, но мера этого сочувствия все-таки обусловливается мерою усилий, делаемых на пути к сознательности. Что же касается до «народа» в смысле второго определения, то этому народу нельзя не сочувствовать уже по тому одному, что в нем заключается начало и конец всякой индивидуальной деятельности» (18,

240).

История порчи и починки «Органчика» сопровождается интересными замечаниями и подробностями. Растерявшаяся публика припоминает, например, «лондонских агитаторов» и решает, что «измена свила себе гнездо в самом Глупове». Лондонскими агитаторами называла русская реакционная пресса 60-х годов русских революционных публицистов — А. И. Герцена и Н. П. Огарева, издававших в Лондоне знаменитый журнал «Колокол».

Далее смотритель училищ на вопрос, бывали ли в истории подобные примеры, отвечает, что был «некто Карл Простодушный, который имел на плечах хотя и не порожний, но все равно как бы

порожний сосуд, а войны вел и трактаты заключал».
Карл Простодушный
— действительное историческое лицо: средневековый французский король (Charles III le Simple), вступивший на престол в конце IX века. Он вел неудачные войны с пиратами, которым в конце концов должен был уступить Нормандию, и в 923 году был низложен.

В своем показании мастер Байбаков заявляет, что он принадлежит к «секте фармазонов» и состоит в ней

«лжеиереем», то есть лжесвященником. Фармазоны — это франкмасоны («вольные каменщики»), или просто масоны. Так назывались тайные общества, которые зародились еще в VIII веке среди бродивших по Европе строительных артелей и имели целью нравственное усовершенствование людей. В России масонство появилось в XVIII веке, а особенно распространилось в начале XIX века, при Александре I. Русские масоны ставили себе не только нравственно-религиозные, но и политические цели и потому считались «вольнодумцами». В 60-хгодах много писали о масонстве (в том числе А. Н. Пыпин), видя в нем одно из проявлений либерального духа. Этот интерес к масонам отразился и в литературе: Л. Н. Толстой описал масонов в «Войне и мире», а позже А. Ф. Писемский написал роман «Масоны». Щедрин относился к масонству, как вообще к дворянскому либерализму, иронически, что и сказалось, между прочим, в «Органчике».

Замечателен конец «Органчика». Вместо одного градоначальника оказалось два — оба с «органчиками» в головах. Получилось нечто вроде «немой сцены» в «Ревизоре» Гоголя, когда, вслед за отъездом Хлестакова, появляется второй, настоящий ревизор. Как и в «Ревизоре» Гоголя, рассказ Щедрина становится как бы бесконечным. «Самозванцы встретились и смерили друг друга глазами. Толпа медленно и в молчании разошлась».

Укажем на одну любопытную подробность. Рассказав о том, как посланный Винтергальтером мальчик выбросил «говорящую кладь» на дорогу, Щедрин пишет: «Может быть, тем бы и кончилось это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое время на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и, наконец, вывезена на поле в виде удобрения».

Однако, подумает внимательный читатель, каким образом органчик, сделанный, очевидно, из деревянных и металлических частей, может послужить материалом для удобрения? А дело в том, что «Органчик» — позднейшая переделка того самого рассказа, который Щедрин еще в 1867 году предлагал Некрасову (см. выше, стр. 456) — рассказа «о губернаторе с фаршированной головой». В сохранившейся рукописи этой первоначальной редакции рассказ называется «Неслыханная колбаса». Здесь

чинит голову не часовой мастер Винтергальтер, а петербургский колбасник Мора.

В дальнейшем Щедрин использовал «фаршированную голову» для другого градоначальника (Прыща), а здесь заменил ее «органчиком». Фраза об удобрении, в первоначальной редакции совершенно естественная (гниющая колбаса), осталась и в новой редакции (как это часто бывает при подобного рода переделках), где она, конечно, не вполне уместна.

Полезные ссылки

Посмотрите, что у нас есть еще:

• для самых рациональных — Краткое содержание «История одного города»
• для самых компанейских — Главные герои «История одного города»
• для самых занятых — Читательский дневник «История одного города»
• для самых любопытных — Анализ «История одного города» Салтыков-Щедрин
• для самых крутых — Читать «История одного города» полностью

Тест по произведению

1. Вопрос 1 из 16