Проза для экзамена по сценической речи

Дорогие друзья!

В этом разделе нашего портала мы решили разместить свои рекомендации для тех, кто испытывает затруднения в выборе стихотворного или прозаического текста на самые разные случаи жизни (участие в концертах, конкурсах, поступление в театральный институт и т.п.). Вашему вниманию представлена таблица с активными ссылками, пройдя по которым, вы найдёте списки с необходимыми для вас лирическими или прозаическими произведениями. Под таблицей расположены классические тексты (или отрывки из них), которые мы часто советуем нашим подписчикам на странице ask.fm/russian.

Полезного и увлекательного чтения!

«Русская поэзия»

Стихотворения известных русских поэтов XIX-XX вв. Все тексты удобно сгруппированы по фамилиям авторов. Также вы найдёте классификацию стихов по различным темам, например: любовь, дружба, война и т.д.

Перейти

«Стихи.ру»

«Проза.ру»

Одни из крупнейших литературных порталов России. Здесь вы можете познакомиться с текстами современных авторов как стихотворных, так и прозаических текстов. Порталы предоставляют возможность писателям свободно публиковать свои работы.

Перейти на Стихи.ру

Перейти на Прозу.ру

Антология русской поэзии 

«Круг лета Господня»

Уникальное собрание поэтических текстов от XVII до XX вв., представляющее собой «образ русской поэзии как поэзии православного народа».

Сборник включает в себя 4 тома («Осень», «Зима», «Весна», «Лето»), каждый из которых разделен на два раздела – «Времена года» и «Православные праздники».

Перейти

«Стихи XIX-XX веков»

Собрание стихотворений русских и зарубежных авторов XIX-XX вв. Помимо лирических текстов, вы можете познакомиться и с такими разделами сайта, как «Биографии поэтов», «Автографы стихотворений», «Поэтическая аллея», «Портретная галерея», «Анализ стихотворений» и многое другое.

Перейти

«Антология русской поэзии»

Стихотворения как широко известных русских и советских писателей, так и незаслуженно забытых авторов.

Перейти

«100 лучших стихотворений»

Создатели сайта составили собственный перечень лучших, на их взгляд, стихотворений всех времён. Давайте же познакомимся с этими произведениями!

Перейти

«Современная русская проза»

Один из многочисленных разделов знаменитой «Библиотеки Максима Мошкова» посвящён советской и российской прозе. Также в электронной библиотеке вы найдёте перечень классической иностранной и русской литературы.

Перейти

Прочее:


Стихотворения из нашей подборки

Александр Пушкин
Зима. Что делать нам в деревне?..

Михаил Лермонтов
Он был рожден для счастья, для надежд…
Не верь, не верь себе, мечтатель молодой…

Сергей Есенин
Мы теперь уходим понемногу…

Константин Бальмонт
Будем как Солнце! Забудем о том…

Александр Блок
Осенняя воля

Валерий Брюсов
Пока есть небо, будь доволен!..

Анна Ахматова
Так отлетают темные души…

Марина Цветаева
Уж сколько их упало в эту бездну…

Евгений Евтушенко
О жизни и смерти

Белла Ахмадулина
В тот месяц май, в тот месяц мой…

Борис Пастернак
Монолог Гамлета

Редьярд Киплинг
Заповедь

Зинаида Александрова
Родина

Николай Рубцов
Берёзы

Владимир Бенедиктов
К Отечеству и врагам его

Виктор Гин
Не обижайте матерей…

Эдуард Асадов
Мне уже не шестнадцать, мама!

Пётр Давыдов
Подряд уходят ветераны

Терентий Травник
Вчера обнял я ветерана…
La Impression

Короткие рассказы, монологи, басни…

Иван Бунин
Холодная осень

Владимир Набоков
Слово

Александр Островский
Доходное место (монолог Анны Павловны)
Бесприданница (монолог Ларисы)

Михаил Лермонтов
Герой нашего времени (письмо Веры к Печорину)

Фёдор Достоевский
Идиот (монолог князя Мышкина)

Антон Чехов
Чайка (монолог Кости Треплева)

Александр Грибоедов
Горе от ума (монолог Чацкого)

Уильям Шекспир
Ромео и Джульетта (монолог Джульетты)

Александр Куприн
Гранатовый браслет (письмо Желткова к Вере Николаевне) 

Лев Толстой
Воскресение (размышления Нехлюдова после суда)

Иван Крылов
Скворец 

Сергей Михалков
Заяц и черепаха 
Заяц во хмелю 

Басни:
Ж. де Лафонтен
Эзоп
Л. Толстой


Отрывки из произведений российских и зарубежных авторов (Тексты для «Живой классики»)

Владислав Крапивин
«Мальчик со шпагой»

Александр Дюма
«Три мушкетера»

Валентин Катаев
«Два капитана»

Майн Рид
«Всадник без головы»

Глава LXXIII. ОСТРОВОК В ПРЕРИИ

Жюль Верн
«Дети капитана Гранта»

Гл. 20. Крик в ночи.

Александра Бруштейн
«Дорога уходит в даль…»


Александр Пушкин
(1799-1837)

***

Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко… Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет… Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединенье!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!


Михаил Лермонтов
(1814-1841)​

***

Он был рожден для счастья, для надежд
И вдохновений мирных! — но безумный
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной;
И мир не пощадил — и бог не спас!
Так сочный плод, до времени созрелый,
Между цветов висит осиротелый;
Ни вкуса он не радует, ни глаз;
И час их красоты — его паденья час!

И жадный червь его грызет, грызет,
И между тем как нежные подруги
Колеблются на ветках — ранний плод
Лишь тяготит свою… до первой вьюги!
Ужасно стариком быть без седин;
Он равных не находит; за толпою
Идет, хоть с ней не делится душою;
Он меж людьми ни раб, ни властелин,
И всё, что чувствует, он чувствует один!

***

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
Как язвы, бойся вдохновенья…
Оно — тяжелый бред души твоей больной
Иль пленной мысли раздраженье.
В нем признака небес напрасно не ищи:
То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в забавах истощи,
Разлей отравленный напиток!
Случится ли тебе в заветный, чудный миг
Отрыть в душе давно безмолвной
Еще неведомый и девственный родник,
Простых и сладких звуков полный, —
Не вслушивайся в них, не предавайся им,
Набрось на них покров забвенья:
Стихом размеренным и словом ледяным
Не передашь ты их значенья.
Закрадется ль печаль в тайник души твоей,
Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой, —
Не выходи тогда на шумный пир людей
С своею бешеной подругой;
Не унижай себя. Стыдися торговать
То гневом, то тоской послушной,
И гной душевных ран надменно выставлять
На диво черни простодушной.
Какое дело нам, страдал ты или нет?
На что’ нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идет
Толпа дорогою привычной;
На лицах праздничных чуть виден след забот,
Слезы не встретишь неприличной.
А между тем из них едва ли есть один,
Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
Без преступленья иль утраты!..
Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
С своим напевом заученным,
Как разрумяненный трагический актер,
Махающий мечом картонным…


Сергей Есенин
(1895-1925)

* * *

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящим
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.


Константин Бальмонт
(1867-1942)

***

Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведёт по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!
Будем, как Солнце всегда молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и всё золотое.
Сча́стлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, ещё, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В Вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как Солнце, оно — молодое.
В этом завет Красоты!


Александр Блок

(1880-1921)

Осенняя воля

Выхожу я в путь, открытый взорам,
Ветер гнет упругие кусты,
Битый камень лег по косогорам,
Желтой глины скудные пласты.

Разгулялась осень в мокрых долах,
Обнажила кладбища земли,
Но густых рябин в проезжих селах
Красный цвет зареет издали.

Вот оно, мое веселье, пляшет
И звенит, звенит, в кустах пропав!
И вдали, вдали призывно машет
Твой узорный, твой цветной рукав.

Кто взманил меня на путь знакомый,
Усмехнулся мне в окно тюрьмы?
Или – каменным путем влекомый
Нищий, распевающий псалмы?

Нет, иду я в путь никем не званый,
И земля да будет мне легка!
Буду слушать голос Руси пьяной,
Отдыхать под крышей кабака.

Запою ли про свою удачу,
Как я молодость сгубил в хмелю…
Над печалью нив твоих заплачу,
Твой простор навеки полюблю…

Много нас – свободных, юных, статных –
Умирает, не любя…
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя!


Валерий Брюсов
(1873-1924)

***

Пока есть небо, будь доволен!
Пока есть море, счастлив будь!
Пока простор полей раздолен,
Мир славить песней не забудь!

Пока есть горы, те, что к небу
Возносят пик над пеньем струй,
Восторга высшего не требуй
И радость жизни торжествуй!

В лазури облака белеют
Иль туча темная плывет;
И зыби то челнок лелеют,
То клонят мощный пакетбот;

И небеса по серым скатам
То золотом зари горят,
То блещут пурпурным закатом
И лед вершинный багрянят;

Под ветром зыблемые нивы
Бессчетных отсветов полны,
И знают дивные отливы
Снега под отблеском луны.

Везде — торжественно и чудно,
Везде — сиянья красоты,
Весной стоцветно-изумрудной,
Зимой — в раздольях пустоты;

Как в поле, в городе мятежном
Все те же краски без числа
Струятся с высоты, что нежным
Лучом ласкает купола;

А вечером еще чудесней
Даль улиц, в блеске фонарей,
Все — зовы грез, все — зовы к песне:
Лишь видеть и мечтать — умей.


Анна Ахматова
(1889-1966)

***

Так отлетают темные души…
«Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком,
Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.
Помнишь, мы были с тобою в Польше?

Первое утро в Варшаве… Кто ты?
Ты уж другой или третий?»  «Сотый».

«А голос совсем такой, как прежде.
Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, и вот – не рада.
Мне ничего на земле не надо:

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.
Скоро я выйду на берег счастливый,

И Троя не пала, и жив Эабани.
И всё потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,
Да нет мне покоя от этого звона.

Что он? – то с гор возвращается стадо?
Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с дарами?
А звезды на небе и ночь над горами…

Или сзывают народ на вече?»
– «Нет, это твой последний вечер».
 


Марина Цветаева
(1892-1941)

***

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! –
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.


Евгений Евтушенко
(1932-2017)

О жизни и смерти

Однажды Смерть пожаловалась Жизни:
«Меня не любят все… Боятся все…
Давай мы поменяемся ролями:
хотя бы ненадолго – на неделю.
Я стану Жизнью. Смертью станешь ты».
И Смерти было странно: почему
Жизнь сразу, без раздумий, согласилась,
надела череп-маску на лицо,
под черепом скрывая сто веснушек,
взяла косу, ее проверив пальцем,
и улыбнулась удовлетворенно,
когда на пальце появилась кровь,
и быстрыми шагами удалилась,
глазами в дырки черепа смеясь,
и прокричала издали счастливо:
«Запомни – предложила ты сама».
Смерть стала Жизнью. Натянула кожу
на свой скелет. Надела джинсы, майку,
с которой пела Алла Пугачева.
Приклеив нос, подпудрила его,
достала по знакомству сто веснушек
(хотя, по правде, если сосчитать, —
их было только девяносто девять, —
отсутствовала главная одна)
и, смазав кости, чтобы не стучали,
гигиеничным детским вазелином,
раскачивая бедрами, пошла.
Через неделю состоялась встреча.
Смерть в роли Жизни выглядела Смертью,
измученной, усталой и больной.
Жизнь в роли Смерти выглядела Жизнью – 
помолодела, даже расцвела.
Сказала Смерть: «Теперь-то мне понятно,
как, согласившись, ты была хитра.
Меня боялись все, но уважали.
Все уважают смерть, но жизнь – никто. 
И знаешь, что я поняла с испугом:
неуваженье к жизни – это жизнь
всех тех, кто сам себя не уважает,
хотя печатью самоуваженья
отмечены их лица, как клеймом.
Ну разве уважают жизнь те люди,
когда ее, единственную, тратят
на собственную жадность, тряпки, деньги,
на жажду власти – хоть ценой убийств!
И сколькие, так сами жизнь испортив,
потом плюются: «Разве это жизнь! «
Хоть и страдала я, но в бытность смертью
я приносила многим облегченье,
надежду на вторую жизнь – иную,
которой – я-то знаю! – в мире нет!
И если люди плачут, видя смерть,
то все-таки ее не проклинают.
Когда я стала жизнью, то меня
все называют на земле «проклятой».
Вздохнула Смерть: «Как страшно жизнью быть».
Вздохнула Жизнь: «Как хорошо быть смертью».
И обе вдруг заплакали, обнявшись,
и было не понять – где Жизнь, где Смерть.


Белла Ахмадулина
(1937-2010)

***

В тот месяц май, в тот месяц мой
во мне была такая лёгкость
и, расстилаясь над землей,
влекла меня погоды лётность.

Я так щедра была, щедра
в счастливом предвкушенье пенья,
и с легкомыслием щегла
я окунала в воздух перья.

Но, слава Богу, стал мой взор
и проницательней, и строже,
и каждый вздох и каждый взлет
обходится мне всё дороже.

И я причастна к тайнам дня.
Открыты мне его явленья.
Вокруг оглядываюсь я
с усмешкой старого еврея.

Я вижу, как грачи галдят,
над черным снегом нависая,
как скучно женщины глядят,
склонившиеся над вязаньем.

И где-то, в дудочку дудя,
не соблюдая клумб и грядок,
чужое бегает дитя
и нарушает их порядок.


Борис Пастернак
(1890-1960)

Монолог Гамлета

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.


Редьярд Киплинг
(1865-1936)

Заповедь

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.

Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту все, что накопил c трудом,
Bce проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: «Иди!»

Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой;
Будь прям и тверд c врагами и друзьями,
Пусть все в свой час считаются c тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег, —
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!


Зинаида Александрова
(1907-1983)

Родина

Если скажут слово «родина», 
Сразу в памяти встаёт 
Старый дом, в саду смородина, 
Толстый тополь у ворот,
У реки берёзка-скромница 
И ромашковый бугор… 
А другим, наверно, вспомнится 
Свой родной московский двор.
В лужах первые кораблики, 
Где недавно был каток, 
И большой соседней фабрики 
Громкий, радостный гудок.
Или степь от маков красная, 
Золотая целина… 
Родина бывает разная, 
Но у всех она одна!


Николай Рубцов
(1936-1971)

Берёзы

Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю — и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.

Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.

На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождем шумел, как улей,
Вот такой же желтый листопад…

Русь моя, люблю твои березы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез…


Владимир Бенедиктов
(1807-1873)

К Отечеству и врагам его

Русь — отчизна дорогая! 
Никому не уступлю: 
Я люблю тебя, родная, 
Крепко, пламенно люблю. 

В духе воинов-героев, 
В бранном мужестве твоем
И в смиреньи после боев — 
Я люблю тебя во всем: 

В снеговой твоей природе, 
В православном алтаре, 
В нашем доблестном народе, 
В нашем батюшке-царе, 

И в твоей святыне древней, 
В лоне храмов и гробниц, 
В дымной, сумрачной деревне
И в сиянии столиц, 

В крепком сне на жестком ложе
И в поездках на тычке, 
В щедром барине — вельможе
И смышленном мужике, 

В русской деве светлоокой
С звонкой россыпью в речи, 
В русской барыне широкой, 
В русской бабе на печи, 

В русской песне залюбовной, 
Подсердечной, разлихой, 
И в живой сорвиголовой, 
Всеразгульной — плясовой, 

В русской сказке, в русской пляске, 
В крике, в свисте ямщика, 
И в хмельной с присядкой тряске
Казачка и трепака, 

Я чудном звоне колокольном
Но родной Москве — реке, 
И в родном громоглагольном
Мощном русском языке, 

И в стихе веселонравном, 
Бойком, стойком, — как ни брось, 
Шибком, гибком, плавном славном, 
Прорифмованном насквозь, 

В том стихе, где склад немецкий
В старину мы взяли в долг, 
Чтоб явить в нем молодецкий
Русский смысл и русский толк. 

Я люблю тебя, как царство, 
Русь за то, что ты с плеча
Ломишь Запада коварство, 
Верой — правдой горяча. 

Я люблю тебя тем пуще, 
Что прямая, как стрела, 
Прямотой своей могущей
Ты Европе не мила. 

Что средь брани, в стойке твердой, 
Миру целому ты вслух, 
Без заносчивости гордой
Проявила мирный дух, 

Что, отрекшись от стяжаний
И вставая против зла, 
За свои родные грани
Лишь защитный меч взяла, 

Что в себе не заглушила
Вопиющий неба глас, 
И во брани не забыла
Ты распятого за нас. 

Так, родная, — мы проклятья
Не пошлем своим врагам
И под пушкой скажем: «Братья! 
Люди! Полно! Стыдно вам». 

Не из трусости мы голос, 
Склонный к миру, подаем: 
Нет! Торчит наш каждый волос
Иль штыком или копьем. 

Нет! Мы стойки. Не Европа ль
Вся сознательно глядит, 
Как наш верный Севастополь
В адском пламени стоит? 

Крепок каждый наш младенец; 
Каждый отрок годен в строй; 
Каждый пахарь — ополченец; 
Каждый воин наш — герой. 

Голубица и орлица
Наши в Крым летят — Ура! 
И девица и вдовица — 
Милосердия сестра. 

Наша каждая лазейка — 
Подойди: извергнет гром! 
Наша каждая копейка
За отечество ребром. 

Чью не сломим мы гордыню, 
Лишь воздвигни царь — отец
Душ корниловских твердыню
И нахимовских сердец! 

Но, ломая грудью груди, 
Русь, скажи своим врагам: 
Прекратите зверство, люди! 
Христиане! Стыдно вам! 

Вы на поприще ученья
Не один трудились год: 
Тут века! — И просвещенья
Это ль выстраданный плод? 

В дивных общества проектах
Вы чрез высь идей прошли
И во всех возможных сектах
Христианство пережгли. 

Иль для мелкого гражданства
Только есть святой устав, 
И святыня христианства
Не годится для держав? 

Теплота любви и веры — 
Эта жизнь сердец людских — 
Разве сузила б размеры
Дел державных, мировых? 

Раб, идя сквозь все мытарства, 
В хлад хоть сердцем обогрет; 
Вы его несчастней, царства, — 
Жалки вы: в вас сердца нет. 

Что за чадом отуманен
Целый мир в разумный век! 
Ты — француз! Ты — англичанин! 
Где ж меж вами человек? 

Вы с трибун, где дар витейства
Человечностью гремел, 
Прямо ринулись в убийства, 
В грязный омут хищных дел. 

О наставники народов! 
О науки дивный плод! 
После многих переходов
Вот ваш новый переход: 

Из всемирных филантропов, 
Гордой вольности сынов — 
В подкупных бойцов — холпов
И журнальных хвастунов, 

Из великих адвокатов, 
Из крушителей венца — 
В пальмерстоновских пиратов
Или в челядь сорванца». 

Стой, отчизна дорогая! 
Стой! — И в ранах, и в крови
Все молись, моя родная, 
Богу мира и любви! 

И детей своих венчая
Высшей доблести венцом, 
Стой, чела не закрывая, 
К солнцу истины лицом!


Виктор Гин
(род. 1939)

Не обижайте матерей…

Не обижайте матерей,
На матерей не обижайтесь.
Перед разлукой у дверей
Нежнее с ними попрощайтесь.
И уходить за поворот
Вы не спешите, не спешите,
И ей, стоящей у ворот,
Как можно дольше помашите.

Вздыхают матери в тиши,
В тиши ночей, в тиши тревожной.
Для них мы вечно малыши,
И с этим спорить невозможно.

Так будьте чуточку добрей,
Опекой их не раздражайтесь,
Не обижайте матерей.
На матерей не обижайтесь.

Они страдают от разлук,
И нам в дороге беспредельной
Без материнских добрых рук – 
Как малышам без колыбельной.

Пишите письма им скорей
И слов высоких не стесняйтесь,
Не обижайте матерей,
На матерей не обижайтесь.


Эдуард Асадов
(1923-2004)

Мне уже не шестнадцать, мама!

Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.

Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет,

И все же с годами былые средства
Как-то меняться уже должны.
И прежний надзор и контроль, как в детстве,
Уже обидны и не нужны.

Ведь есть же, ну, личное очень что-то!
Когда ж заставляют: скажи да скажи! —
То этим нередко помимо охоты
Тебя вынуждают прибегнуть к лжи.

Родная моя, не смотри устало!
Любовь наша крепче еще теперь.
Ну разве ты плохо меня воспитала?
Верь мне, пожалуйста, очень верь!

И в страхе пусть сердце твое не бьется,
Ведь я по-глупому не влюблюсь,
Не выйду навстречу кому придется,
С дурной компанией не свяжусь.

И не полезу куда-то в яму,
Коль повстречаю в пути беду,
Я тотчас приду за советом, мама,
Сразу почувствую и приду.

Когда-то же надо ведь быть смелее,
А если порой поступлю не так,
Ну что ж, значит, буду потом умнее,
И лучше синяк, чем стеклянный колпак.

Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети, они же не вечно дети!

И ты не сиди у окна упрямо,
Готовя в душе за вопросом вопрос.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама.
Пойми. И взгляни на меня всерьез.

Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!


Пётр Давыдов

Подряд уходят ветераны

Мы понимаем, что когда-то
Придут совсем другие даты.
Не будет больше ветеранов. 
Их не останется в живых.
Ни рядовых, ни офицеров,
Ни покалеченных, ни целых,
Ни благородных генералов,
Ни бывших зеков рот штрафных.

Кто им потом придет на смену?
Кого придется звать на сцену
Чтоб окружить своей заботой
Когда нагрянет юбилей?
Подряд уходят ветераны.
Им обдувает ветер раны,
Их ордена лежат забыты,
А имена горят сильней.

А, может, это всё логично?
Но очень больно, если лично
Ты с этим связан был и даже
Не понимал тогда всего.
Мне раньше искренне казалось,
Что папе много жить осталось,

Но уж который День Победы
Мы отмечаем без него.


Терентий Травник
(Игорь Алексеев, род. 1964)

***

Вчера обнял я ветерана.
Он плакал на груди моей.
Звенела орденами рана
Как горькой памяти ручей.

Катились слёзы, и замково
Сомкнулись руки за спиной.
Отец! Отец! Не плачь, ты – дома!
Ты не погублен той войной.

Ну, что ты, милый, полно, полно…
Я здесь! – Твой сын! Тот, для кого
Ты свой священный долг исполнил
Отдав себя до самого,

До самого конца, до точки,
Пробитой в любящей груди.
Возьми, отец! Возьми все строчки,
Что написал… они – твои!!!

La Impression

Не поцелуй – коснулась нежность
Губами бархатной щеки.
Исчезло всё: и страх, и бедность,
И даже то, что далеки
Они все эти годы были…
Он был с другой, она – с другим.
Тем утром по бульвару плыли:
«Любовь моя…» – «Мой господин!»


Короткие рассказы, монологи, басни…

Иван Бунин
(1870-1953)

Холодная осень

В июне того года он гостил у нас в имении – всегда считался у нас своим человеком: покойный отец его был другом и соседом моего отца. Пятнадцатого июня убили в Сараеве Фердинанда. Утром шестнадцатого привезли с почты газеты. Отец вышел из кабинета с московской вечерней газетой в руках в столовую, где он, мама и я еще сидели за чайным столом, и сказал:
– Ну, друзья мои, война! В Сараеве убит австрийский кронпринц. Это война!
На Петров день к нам съехалось много народу, – были именины отца, – и за обедом он был объявлен моим женихом. Но девятнадцатого июля Германия объявила России войну…
В сентябре он приехал к нам всего на сутки – проститься перед отъездом на фронт (все тогда думали, что война кончится скоро, и свадьба наша была отложена до весны). И вот настал наш прощальный вечер. После ужина подали, по обыкновению, самовар, и, посмотрев на запотевшие от его пара окна, отец сказал:
– Удивительно ранняя и холодная осень!
Мы в тот вечер сидели тихо, лишь изредка обменивались незначительными словами, преувеличенно спокойными, скрывая свои тайные мысли и чувства. С притворной простотой сказал отец и про осень. Я подошла к балконной двери и протерла стекло платком: в саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды. Отец курил, откинувшись в кресло, рассеянно глядя на висевшую над столом жаркую лампу, мама, в очках, старательно зашивала под ее светом маленький шелковый мешочек, – мы знали какой, – и это было трогательно и жутко. Отец спросил:
– Так ты все-таки хочешь ехать утром, а не после завтрака?
– Да, если позволите, утром, – ответил он. – Очень грустно, но я еще не совсем распорядился по дому.
Отец легонько вздохнул:
– Ну, как хочешь, душа моя. Только в этом случае нам с мамой пора спать, мы непременно хотим проводить тебя завтра…
Мама встала и перекрестила своего будущего сына, он склонился к ее руке, потом к руке отца. Оставшись одни, мы еще немного побыли в столовой, – я вздумала раскладывать пасьянс, – он молча ходил из угла в угол, потом спросил:
– Хочешь, пройдемся немного?
На душе у меня делалось все тяжелее, я безразлично отозвалась:
– Хорошо…
Одеваясь в прихожей, он продолжал что-то думать, с милой усмешкой вспомнил стихи Фета:

Какая холодная осень!
Надень свою шаль и капот…

– Капота нет, – сказала я. – А как дальше?
– Не помню. Кажется, так:

Смотри – меж чернеющих сосен
Как будто пожар восстает…

– Какой пожар?
– Восход луны, конечно. Есть какая-то деревенская осенняя прелесть в этих стихах: «Надень свою шаль и капот…» Времена наших дедушек и бабушек… Ах, боже мой, боже мой!
– Что ты?
– Ничего, милый друг. Все-таки грустно. Грустно и хорошо. Я очень, очень люблю тебя…
Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад. Сперва было так темно, что я держалась за его рукав. Потом стали обозначаться в светлеющем небе черные сучья, осыпанные минерально блестящими звездами. Он, приостановясь, обернулся к дому:
– Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер…
Я посмотрела, и он обнял меня в моей швейцарской накидке. Я отвела от лица пуховый платок, слегка отклонила голову, чтобы он поцеловал меня. Поцеловав, он посмотрел мне в лицо.
– Как блестят глаза, — сказал он. — Тебе не холодно? Воздух совсем зимний. Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?
Я подумала: «А вдруг правда убьют? и неужели я все-таки забуду его в какой-то короткий срок – ведь все в конце концов забывается?» И поспешно ответила, испугавшись своей мысли:
– Не говори так! Я не переживу твоей смерти!
Он, помолчав, медленно выговорил:
– Ну что ж, если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне.
Я горько заплакала…
Утром он уехал. Мама надела ему на шею тот роковой мешочек, что зашивала вечером, – в нем был золотой образок, который носили на войне ее отец и дед, – и мы перекрестили его с каким-то порывистым отчаянием. Глядя ему вслед, постояли на крыльце в том отупении, которое всегда бывает, когда проводишь кого-нибудь на долгую разлуку, чувствуя только удивительную несовместность между нами и окружавшим нас радостным, солнечным, сверкающим изморозью на траве утром. Постояв, вошли в опустевший дом. Я пошла по комнатам, заложив руки за спину, не зная, что теперь делать с собой и зарыдать ли мне или запеть во весь голос…
Убили его – какое странное слово! – через месяц, в Галиции. И вот прошло с тех пор целых тридцать лет. И многое, многое пережито было за эти годы, кажущиеся такими долгими, когда внимательно думаешь о них, перебираешь в памяти все то волшебное, непонятное, непостижимое ни умом, ни сердцем, что называется прошлым. Весной восемнадцатого года, когда ни отца, ни матери уже не было в живых, я жила в Москве, в подвале у торговки на Смоленском рынке, которая все издевалась надо мной: «Ну, ваше сиятельство, как ваши обстоятельства?» Я тоже занималась торговлей, продавала, как многие продавали тогда, солдатам в папахах и расстегнутых шинелях кое-что из оставшегося у меня, – то какое-нибудь колечко, то крестик, то меховой воротник, побитый молью, и вот тут, торгуя на углу Арбата и рынка, встретила человека редкой, прекрасной души, пожилого военного в отставке, за которого вскоре вышла замуж и с которым уехала в апреле в Екатеринодар. Ехали мы туда с ним и его племянником, мальчиком лет семнадцати, тоже пробиравшимся к добровольцам, чуть не две недели, – я бабой, в лаптях, он в истертом казачьем зипуне, с отпущенной черной с проседью бородой, – и пробыли на Дону и на Кубани больше двух лет. Зимой, в ураган, отплыли с несметной толпой прочих беженцев из Новороссийска в Турцию, и на пути, в море, муж мой умер в тифу. Близких у меня осталось после того на всем свете только трое: племянник мужа, его молоденькая жена и их девочка, ребенок семи месяцев. Но и племянник с женой уплыли через некоторое время в Крым, к Врангелю, оставив ребенка на моих руках. Там они и пропали без вести. А я еще долго жила в Константинополе, зарабатывая на себя и на девочку очень тяжелым черным трудом. Потом, как многие, где только не скиталась я с ней! Болгария, Сербия, Чехия, Бельгия, Париж, Ницца… Девочка давно выросла, осталась в Париже, стала совсем француженкой, очень миленькой и совершенно равнодушной ко мне, служила в шоколадном магазине возле Мадлэн, холеными ручками с серебряными ноготками завертывала коробки в атласную бумагу и завязывала их золотыми шнурочками; а я жила и все еще живу в Ницце чем бог пошлет… Была я в Ницце в первый раз в девятьсот двенадцатом году – и могла ли думать в те счастливые дни, чем некогда станет она для меня!
Так и пережила я его смерть, опрометчиво сказав когда-то, что я не переживу ее. Но, вспоминая все то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же все-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Все-таки был. И это все, что было в моей жизни – остальное ненужный сон. И я верю, горячо верю: где-то там он ждет меня – с той же любовью и молодостью, как в тот вечер. «Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне…» Я пожила, порадовалась, теперь уже скоро приду.


Владимир Набоков
(1899-1977)

Слово

Унесенный из дольней ночи вдохновенным ветром сновиденья, я стоял на краю дороги, под чистым небом, сплошь золотым, в необычайной горной стране. Я чувствовал, не глядя, глянец, углы и грани громадных мозаичных скал, и ослепительные пропасти, и зеркальное сверканье многих озер, лежащих где-то внизу, за мною. Душа была схвачена ощущеньем божественной разноцветности, воли и вышины: я знал, что я в раю. Но в моей земной душе острым пламенем стояла единая земная мысль – и как ревниво, как сурово охранял я се от дыханья исполинской красоты, окружившей меня… Эта мысль, это голое пламя страданья, была мысль о земной моей родине: босой и нищий, на краю горной дороги я ждал небожителей, милосердных и лучезарных, и ветер, как предчувствие чуда, играл в моих волосах, хрустальным гулом наполнял ущелья, волновал сказочные шелка деревьев, цветущих между скал, вдоль дороги; вверх по стволам взлизывали длинные травы, словно языки огня; крупные цветы плавно срывались с блестящих ветвей и, как летучие чаши, до краев налитые солнцем, скользили по воздуху, раздувая прозрачные, выпуклые лепестки; запах их, сырой и сладкий, напоминал мне все лучшее, что изведал я в жизни.
И внезапно дорога, на которой я стоял, задыхаясь от блеска, наполнилась бурей крыл… Толпой вырастая из каких-то ослепительных провалов, шли жданные ангелы. Их поступь казалась воздушной, словно движенье цветных облаков, прозрачные лики были недвижны, только восторженно дрожали лучистые ресницы. Между ними парили бирюзовые птицы, заливаясь счастливым девическим смехом, и скакали гибкие оранжевые звери в причудливых черных крапах: извивались они в воздухе, бесшумно выбрасывали атласные лапы, ловили летящие цветы — и кружась, и взвиваясь, и сияя глазами, проносились мимо меня…
Крылья, крылья, крылья! Как передам изгибы их и оттенки? Все они были мощные и мягкие – рыжие, багряные, густо-синие, бархатно-черные с огненной пылью на круглых концах изогнутых перьев. Стремительно стояли эти крутые тучи над светящимися плечами ангелов; иной из них, в каком-то дивном порыве, будто не в силах сдержать блаженства, внезапно, на одно мгновенье, распахивал свою крылатую красоту, и это было как всплеск солнца, как сверканье миллионов глаз.
Толпы их проходили, взирая ввысь. Я видел: очи их- ликующие бездны, в их очах – 
замиранье полета. Шли они плавной поступью, осыпаемые цветами. Цветы проливали на лету свой влажный блеск: играли, крутясь и взвиваясь, яркие гладкие звери: блаженно звенели птицы, взмывая и опускаясь, а я, ослепленный, трясущийся нищий, стоял на краю дороги, и в моей нищей душе все та же лепетала мысль: взмолиться бы, взмолиться к ним, рассказать, ах, рассказать, что на прекраснейшей из Божьих звезд есть страна – моя страна, – умирающая в тяжких мороках. Я чувствовал, что, захвати я в горсть хоть один дрожащий отблеск, я принес бы в мою страну такую радость, что мгновенно озарились бы, закружились людские души под плеск и хруст воскресшей весны, под золотой гром проснувшихся храмов…
И, вытянув дрожащие руки, стараясь преградить ангелам путь, я стал хвататься за края их ярких риз, за волнистую, жаркую бахрому изогнутых перьев, скользящих сквозь пальцы мои, как пушистые цветы, я стонал, я метался, я в исступленье вымаливал подаянье, но ангелы шли вперед и вперед, не замечая меня, обратив ввысь точеные лики. Стремились их сонмы на райский праздник, в нестерпимо сияющий просвет, где клубилось и дышало Божество: о нем я не смел помыслить. Я видел огненные паутины, брызги, узоры на гигантских, рдяных, рыжих, фиолетовых крыльях, и надо мной проходили волны пушистого шелеста, шныряли бирюзовые птицы в радужных венцах, плыли цветы, срываясь с блестящих ветвей… «Стой, выслушай меня», – кричал я, пытаясь обнять легкие ангельские ноги, – но их ступни – неощутимые, неудержимые – скользили через мои протянутые руки, и края широких крыл, вея мимо, только опаляли мне губы. И вдали золотой просвет между сочной четко расцвеченных скал заполнялся их плещущей бурей; уходили они, уходили, замирал высокий взволнованный смех райских птиц, перестали слетать цветы с деревьев: я ослабел, затих…
И тогда случилось чудо: отстал один из последних ангелов, и обернулся, и тихо приблизился ко мне. Я увидел его глубокие, пристальные, алмазные очи под стремительными дугами бровей. На ребрах раскинутых крыл мерцал как будто иней, а сами крылья были серые, неописуемого оттенка серого, и каждое перо оканчивалось серебристым серпом. Лик его, очерк чуть улыбающихся губ и прямого, чистого лба напоминал мне черты, виденные на земле. Казалось, слились в единый чудесный лик изгибы, лучи и прелесть всех любимых мною лиц – черты людей, давно ушедших от меня. Казалось, все те знакомые звуки, что отдельно касались слуха моего, ныне заключены в единый совершенный напев.
Он подошел ко мне, он улыбался, я не мог смотреть на него. Но, взглянув на его ноги, я заметил сетку голубых жилок на ступне и одну бледную родинку – и по этим жилкам, и по этому пятнышку я понял, что он еще не совсем отвернулся от земли, что он может понять мою молитву.
И тогда, склонив голову, прижав обожженные, яркой глиной испачканные ладони к ослепленным глазам, я стал рассказывать свою скорбь. Хотелось мне объяснить, как прекрасна моя страна и как страшен ее черный обморок, но нужных слов я не находил. Торопясь и повторяясь, я лепетал все о каких-то мелочах, о каком-то сгоревшем доме, где некогда солнечный лоск половиц отражался в наклонном зеркале, о старых книгах и старых липах лепетал я, о безделушках, о первых моих стихах в кобальтовой школьной тетради, о каком-то сером валуне, обросшем дикой малиной посреди поля, полного скабиоз и ромашек, но самое главное я никак высказать не мог – путался я, осекался, и начинал сызнова, и опять беспомощной скороговоркой рассказывал о комнатах в прохладной и звонкой усадьбе, о липах, о первой любви, о шмелях, спящих на скабиозах… Казалось мне, что вот сейчас-сейчас дойду до самого главного, объясню все горе моей родины, но почему-то я мог вспомнить только о вещах маленьких, совсем земных, не умеющих ни говорить, ни плакать теми крупными, жгучими, страшными слезами, о которых я хотел и не мог рассказать…
Замолк я, поднял голову. Ангел с тихой внимательной улыбкой неподвижно смотрел на меня своими продолговатыми алмазными очами – и я почувствовал, что понимает он все…
– Прости меня, – воскликнул я, робко целуя родинку на светлой ступне, – прости, что я только умею говорить о мимолетном, о малом. Но ты ведь понимаешь… Милосердный, серый ангел, ответь же мне, помоги, скажи мне, что спасет мою страну?
И на мгновенье обняв плечи мои голубиными своими крылами, ангел молвил единственное слово, и в голосе его я узнал все любимые, все смолкнувшие голоса. Слово, сказанное им, было так прекрасно, что я со вздохом закрыл глаза и еще ниже опустил голову. Пролилось оно благовоньем и звоном по всем жилам моим, солнцем встало в мозгу, и бесчетные ущелья моего сознания подхватили, повторили райский сияющий звук. Я наполнился им; тонким узлом билось оно в виску, влагой дрожало на ресницах, сладким холодом веяло сквозь волосы, божественным жаром обдавало сердце.
Я крикнул его, наслаждаясь каждым слогом, я порывисто вскинул глаза в лучистых радугах счастливых слез…
Господи! Зимний рассвет зеленеет в окне, и я не помню, что крикнул…


Александр Островский
(1823-1886)

Доходное место (монолог Анны Павловны) 

«Извольте, я замолчу об этом, вы уже довольно наказаны; но я буду продолжать о себе.
Может быть, вы о себе измените мнение после моих слов. Вы помните, как я дичилась общества, я боялась его. И недаром. Но вы требовали — я должна была уступить вам. И вот, совсем неприготовленную, без совета, без руководителя, вы ввели меня в свой круг, в котором искушение и порок на каждом шагу. Некому было ни предупредить, ни поддержать меня! Впрочем, я сама узнала всю мелочность, весь разврат тех людей, которые составляют ваше знакомство. Я берегла себя. В то время я встретила в обществе Любимова, вы его знали. Помните его открытое лицо, его светлые глаза, как умен и как чист был он сам! Как горячо он спорил с вами, как смело говорил про всякую ложь и неправду! Он говорил то, что я уже чувствовала, хотя и неясно. Я ждала от вас возражений. Возражений от вас не было; вы только клеветали на него, за глаза выдумывали гнусные сплетни, старались уронить его в общественном мнении, и больше ничего. Как я желала тогда заступиться за него; но я не имела для этого ни возможности, ни достаточно ума. Мне оставалось только… полюбить его.
Так я и сделала. Я видела потом, как вы губили его, как мало-помалу достигали своей цели. То есть не вы одни, а все, кому это нужно было. Вы сначала вооружили против него общество, говорили, что его знакомство опасно для молодых людей, потом твердили постоянно, что он вольнодумец и вредный человек, и восстановили против него его начальство; он принужден был оставить службу, родных, знакомство, уехать отсюда… 
Я все это видела, все выстрадала на себе. Я видела торжество злобы, а вы все еще считаете меня той девочкой, которую вы купили и которая должна быть благодарна и любить вас за ваши подарки. Из моих чистых отношений к нему сделали гнусную сплетню; дамы стали явно клеветать на меня, и тайно завидовать; молодые и старые волокиты стали без церемонии преследовать меня. Вот до чего вы довели меня, женщину, достойную, может быть, лучшей участи, женщину, способную понимать истинное значение жизни и ненавидеть зло! Вот все, что я хотела сказать вам и — больше вы не услышите от меня упрека никогда…»

Бесприданница (монолог Ларисы) 

«Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорят… верная смерть. Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!.. Стоять у решетки и смотреть вниз, закружится голова и упадешь… Да, это лучше… в беспамятстве, ни боли… ничего не будешь чувствовать! (Подходит к решетке и смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с ужасом отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за беседку.) Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подле беседки.) Ох, нет… (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет, нет… Не Кнуров… роскошь, блеск… нет, нет… я далека от суеты… (Вздрогнув.) Разврат… ох, нет… Просто решимости не имею. 
Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить… когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы теперь меня убил кто-нибудь… Как хорошо умереть… пока еще упрекнуть себя не в чем. Или захворать и умереть… Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!.. Хворать долго, успокоиться, со всем примириться, всем простить и умереть… Ах, как дурно, как кружится голова…»


Михаил Лермонтов
(1814-1841)

Герой нашего времени (письмо Веры к Печорину)

«Я пишу к тебе в полной уверенности, что мы никогда больше не увидимся. Несколько лет тому назад, расставаясь с тобою, я думала то же самое; но небу было угодно испытать меня вторично; я не вынесла этого испытания, мое слабое сердце покорилось снова знакомому голосу… ты не будешь презирать меня за это, не правда ли? Это письмо будет вместе прощаньем и исповедью: я обязана сказать тебе все, что накопилось на моем сердце с тех пор, как оно тебя любит. Я не стану обвинять тебя — ты поступил со мною, как поступил бы всякий другой мужчина: ты любил меня как собственность, как источник радостей, тревог и печалей, сменявшихся взаимно, без которых жизнь скучна и однообразна. Я это поняла сначала… Но ты был несчастлив, и я пожертвовала собою, надеясь, что когда-нибудь ты оценишь мою жертву, что когда-нибудь ты поймешь мою глубокую нежность, не зависящую ни от каких условий. Прошло с тех пор много времени: я проникла во все тайны души твоей… и убедилась, что то была надежда напрасная. Горько мне было! Но моя любовь срослась с душой моей: она потемнела, но не угасла.
Мы расстаемся навеки; однако ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого: моя душа истощила на тебя все свои сокровища, свои слезы и надежды. Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно, ничей взор не обещает столько блаженства, никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Теперь я должна тебе объяснить причину моего поспешного отъезда; она тебе покажется маловажна, потому что касается до одной меня. Нынче поутру мой муж вошел ко мне и рассказал про твою ссору с Грушницким. Видно, я очень переменилась в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза; я едва не упала без памяти при мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду с ума… но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно! Мой муж долго ходил по комнате; я не знаю, что он мне говорил, не помню, что я ему отвечала… верно, я ему сказала, что я тебя люблю… Помню только, что под конец нашего разговора он оскорбил меня ужасным словом и вышел. Я слышала, как он велел закладывать карету… Вот уж три часа, как я сижу у окна и жду твоего возврата… Но ты жив, ты не можешь умереть!.. Карета почти готова… Прощай, прощай… Я погибла, — но что за нужда?.. Если б я могла быть уверена, что ты всегда меня будешь помнить, — не говорю уж любить, — нет, только помнить… Прощай; идут… я должна спрятать письмо…
Не правда ли, ты не любишь Мери? ты не женишься на ней? Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете…»


Фёдор Достоевский
(1821-1881)

Идиот (монолог князя Мышкина)

«Насчет жизни в тюрьме можно еще и не согласиться, — сказал князь, — я слышал один рассказ человека, который просидел в тюрьме лет двенадцать; это был один из больных, у моего профессора и лечился. У него были припадки, он был иногда беспокоен, плакал и даже пытался раз убить себя. Жизнь его в тюрьме была очень грустная, уверяю вас, но, уж конечно, не копеечная. А всё знакомство-то у него было с пауком да с деревцем, что под окном выросло… Но я вам лучше расскажу про другую мою встречу прошлого года с одним человеком. Тут одно обстоятельство очень странное было, — странное тем, собственно, что случай такой очень редко бывает. Этот человек был раз взведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет. Мне ужасно хотелось слушать, когда он иногда припоминал свои тогдашние впечатления, и я несколько раз начинал его вновь расспрашивать. Он помнил всё с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет. Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат. Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал. Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чем он будет думать: ему всё хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, — так кто же? где же? Всё это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!». Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили…»


Антон Чехов
(1860-1904)

Чайка (монолог Кости Треплева)

«Любит — не любит, любит — не любит, любит — не любит… Видишь, дядя, моя мать меня не любит. Еще бы! Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки, а мне уже двадцать пять лет, и я постоянно напоминаю ей, что она уже не молода. 
Когда меня нет, ей только тридцать два года, при мне же сорок три, и за это она меня ненавидит. Она знает также, что я не признаю театра. Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр — это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.
Я люблю мать, сильно люблю; но она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом, имя ее постоянно треплют в газетах, — и это меня утомляет. Иногда же просто во мне говорит эгоизм обыкновенного смертного; бывает жаль, что у меня мать известная актриса, и, кажется, будь это обыкновенная женщина, то я был бы счастливее. 
Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало, у нее сидят в гостях сплошь все знаменитости, артисты и писатели, и между ними только один я — ничто, и меня терпят только потому, что я ее сын. 
Кто я? Что я? Вышел из третьего курса университета по обстоятельствам, как говорится, от редакции не зависящим, никаких талантов, денег ни гроша, а по паспорту я — киевский мещанин. Мой отец ведь киевский мещанин, хотя тоже был известным актером. Так вот, когда, бывало, в ее гостиной все эти артисты и писатели обращали на меня свое милостивое внимание, то мне казалось, что своими взглядами они измеряли мое ничтожество, — я угадывал их мысли и страдал от унижения…
Я слышу шаги… (Обнимает дядю.) Я без нее жить не могу… Даже звук ее шагов прекрасен… Я счастлив безумно. (Быстро идет навстречу Нине Заречной, которая входит.) Волшебница, мечта моя…»


Александр Грибоедов
(1795-1829)

 Горе от ума (монолог Чацкого)

«Не образумлюсь… виноват,
И слушаю, не понимаю,
Как будто всё еще мне объяснить хотят,
Растерян мыслями… чего-то ожидаю. 
Слепец! я в ком искал награду всех трудов!
Спешил!.. летел! дрожал! вот счастье, думал, близко.
Пред кем я давиче так страстно и так низко
Был расточитель нежных слов! 
А вы! о Боже мой! кого себе избрали?
Когда подумаю, кого вы предпочли!
Зачем меня надеждой завлекли?
Зачем мне прямо не сказали,
Что всё прошедшее вы обратили в смех?!
Что память даже вам постыла
Тех чувств, в обоих нас движений сердца тех,
Которые во мне ни даль не охладила,
Ни развлечения, ни перемена мест.
Дышал, и ими жил, был занят беспрерывно!
Сказали бы, что вам внезапный мой приезд,
Мой вид, мои слова, поступки — все противно,
Я с вами тотчас бы сношения пресек,
И перед тем, как навсегда расстаться
Не стал бы очень добираться,
Кто этот вам любезный человек?.. 
Вы помиритесь с ним по размышленьи зрелом.
Себя крушить, и для чего!
Подумайте, всегда вы можете его
Беречь, и пеленать, и спосылать за делом,
Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей,
Высокий идеал московских всех мужей.-
Довольно!.. с вами я горжусь моим разрывом.
А вы, сударь отец, вы, страстные к чинам:
Желаю вам дремать в неведеньи счастливом,
Я сватаньем моим не угрожаю вам.
Другой найдется благонравный,
Низкопоклонник и делец,
Достоинствами, наконец,
Он будущему тестю равный.
Так отрезвился я сполна,
Мечтанья с глаз долой, и спала пелена;
Теперь не худо б было сряду
На дочь и на отца,
И на любовника-глупца,
И на весь мир излить всю желчь и всю досаду.
С кем был! Куда меня закинула судьба!
Все гонят! все клянут! Мучителей толпа,
В любви предателей, в вражде неутомимых,
Рассказчиков неукротимых,
Нескладных умников, лукавых простаков, 
Старух зловещих, стариков,
Дряхлеющих над выдумками, вздором.
Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок! —
Карету мне, карету!»


Уильям Шекспир
(1564-1616)

Ромео и Джульетта (монолог Джульетты)

Прощайте. — Богу одному известно,
Когда мы с ней увидимся опять.
Холодный страх по жилам пробегает;
Мне кажется, что жизни теплоту
Он леденит. Я позову их снова,
Чтобы они ободрили меня.
Кормилица! — К чему? Что ей здесь делать?
Должна одна я сцену разыграть
Ужасную. Сюда, фиал!
Что, если не подействует микстура?
Должна ль тогда венчаться завтра я?
Нет, нет; вот в чем мое спасенье будет.
Лежи вот здесь. А если это яд,
Что мне хитро поднес монах, желая
Меня убить, чтоб свадьбу устранить,
Которою он был бы обесчещен,
Так как меня с Ромео повенчал?
Боюсь, что так. Однако, нет, едва ли, —
Не допущу я этой мысли злой:
Он до сих пор был святостью известен.
Что, если я проснусь в своем гробу
До времени, когда придет Ромео,
Чтоб выручить меня? Вот что ужасно!
Не задохнусь ли в этом склепе я? —
В смердящий рот его не проникает
Здоровый воздух… Не умру ль я прежде,
Чем явится Ромео мой? — А если
Останусь я жива, — то мысль одна,
Что смерть кругом и ночь, весь ужас места,
Старинный склеп, где столько уж веков
Всех Капулетти кости погребались
И где лежит Тибальд окровавленный,
Еще недавно так похороненный,
Гниющий там под саваном своим;
Где, говорят, умерших тени бродят,
В известные часы ночной порой…
Увы, увы! ужель невероятно,
Что рано так проснувшись в этом смраде
И слушая стенания кругом,
Похожие на стоны мандрагоры,
Когда ее из почвы вырывают, —
Возможно ли мне не сойти с ума?
О, если я средь ужасов подобных
Проснуся вдруг, то не лишусь ли я
Рассудка, и в безумии моем
Не стану ль я играть костями предков,
Не вырву ль я Тибальда труп кровавый
Из савана и, в бешенстве, схватив
Кость одного из прадедов моих,
Не размозжу ль той костью, как дубиной,
В отчаяньи я голову себе?
О, это что? Мне кажется, я вижу
Тибальда тень… Ромео ищет он,
Пронзившего его своей рапирой.
Остановись, Тибальд! Иду, Ромео!
Иду! Я пью вот это для тебя.


Александр Куприн
(1812-1870)

Гранатовый браслет (письмо Желткова к Вере Николаевне)

«Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.
Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить.
Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: „Да святится имя Твое“.
Восемь лет тому назад я увидел вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…
Подумайте, что мне нужно было делать? Убежать в другой город? Все равно сердце было всегда около Вас, у Ваших ног, каждое мгновение дня заполнено Вами, мыслью о Вас, мечтами о Вас… сладким бредом. Я очень стыжусь и мысленно краснею за мой дурацкий браслет, — ну, что же? — ошибка. Воображаю, какое он впечатление произвел на Ваших гостей.
Через десять минут я уеду, я успею только наклеить марку и опустить письмо в почтовый ящик, чтобы не поручать этого никому другому. Вы это письмо сожгите. Я вот сейчас затопил печку и сжигаю все самое дорогое, что было у меня в жизни: ваш платок, который, я признаюсь, украл. Вы его забыли на стуле на балу в Благородном собрании. Вашу записку, — о, как я ее целовал, — ею Вы запретили мне писать Вам. Программу художественной выставки, которую Вы однажды держали в руке и потом забыли на стуле при выходе… Кончено. Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, что Вы очень музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, — так вот, если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur № 2, op. 2.
Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.
Г. С. Ж.»


Лев Толстой
(1828-1910)

Воскресение (размышления Нехлюдова после суда)

«Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный злодей, а самый обыкновенный — это видят все — человек и что стал он тем, что есть, только потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей. И потому, кажется, ясно, что, для того чтобы не было таких мальчиков, нужно постараться уничтожить те условия, при которых образуются такие несчастные существа.
Что же мы делаем? Мы хватаем такого одного случайно попавшегося нам мальчика, зная очень хорошо, что тысячи таких остаются непойманными, и сажаем его в тюрьму, в условия совершенной праздности или самого нездорового и бессмысленного труда, в сообщество таких же, как и он, ослабевших и запутавшихся в жизни людей, а потом ссылаем его на казенный счет в сообщество самых развращенных людей из Московской губернии в Иркутскую.
Для того же, чтобы уничтожить те условия, в которых зарождаются такие люди, не только ничего не делаем, но только поощряем те заведения, в которых они производятся. Заведения эти известны: это фабрики, заводы, мастерские, трактиры, кабаки, дома терпимости. И мы не только не уничтожаем таких заведений, но, считая их необходимыми, поощряем, регулируем их.
Воспитаем так не одного, а миллионы людей, и потом поймаем одного и воображаем себе, что мы что-то сделали, оградили себя и что больше уже и требовать от нас нечего, мы его препроводили из Московской в Иркутскую губернию, — с необыкновенной живостью и ясностью думал Нехлюдов, сидя на своем стуле рядом с полковником и слушая различные интонации голосов защитника, прокурора и председателя и глядя на их самоуверенные жесты. — И ведь сколько и каких напряженных усилий стоит это притворство, — продолжал думать Нехлюдов, оглядывая эту огромную залу, эти портреты, лампы, кресла, мундиры, эти толстые стены, окна, вспоминая всю громадность этого здания и еще большую громадность самого учреждения, всю армию чиновников, писцов, сторожей, курьеров, не только здесь, но во всей России, получающих жалованье за эту никому не нужную комедию. — Что, если бы хоть одну сотую этих усилий мы направляли на то, чтобы помогать тем заброшенным существам, на которых мы смотрим теперь только как на руки и тела, необходимые для нашего спокойствия и удобства. А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после двенадцати часов работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «Не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик не пошел бы, не заболтался и ничего бы не сделал дурного.
Но такого человека, который бы пожалел его, не нашлось ни одного во все то время, когда он, как зверок, жил в городе свои года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам за покупкой; напротив, все, что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор, как он живет в городе, было то, что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
Когда же он, больной и испорченный от нездоровой работы, пьянства, разврата, одурелый и шальной, как во сне, шлялся без цели по городу и сдуру залез в какой-то сарай и вытащил оттуда никому не нужные половики, мы, все достаточные, богатые, образованные люди, не то что позаботились о том, чтобы уничтожить те причины, которые довели этого мальчика до его теперешнего положения, а хотим поправить дело тем, что будем казнить этого мальчика.
Ужасно! Не знаешь, чего тут больше — жестокости или нелепости. Но, кажется, и то и другое доведено до последней степени».


Иван Крылов
(1769-1844)

Скворец (басня)

У всякого талант есть свой; 
Но часто, на успех прельщаяся чужой, 
Хватается за то иной, 
В чем он совсем не годен. 
А мой совет такой: 
Берись за то, к чему ты сроден, 
Коль хочешь, чтоб в делах успешный был конец. 

Какой-то смолоду Скворец 
Так петь щегленком научился, 
Как будто бы щегленком сам родился. 
Игривым голоском весь лес он веселил, 
И всякий Скворушку хвалил. 
Иной бы был такой доволен частью; 
Но Скворушка услышь, что хвалят соловья, — 
А Скворушка завистлив был, к несчастью, — 
И думает: «Постойте же, друзья, 
Спою не хуже я 
И соловьиным ладом». 
И подлинно запел, 
Да только лишь совсем особым складом: 
То он пищал, то он хрипел, 
То верещал козленком, 
То непутем 
Мяукал он котенком; 
И, словом, разогнал всех птиц своим пеньем. 

Мой милый Скворушка, ну что за прибыль в том? 
Пой лучше ты прилично щегленком, 
Чем дурно — соловьем.

Басни И. Крылова

Сергей Михалков
(1913-2009)

Заяц и черепаха (басня)

Однажды где-то под кустом
Свалила Зайца лихорадка.
Болеть, известно, как не сладко:
То бьет озноб его, то пот с него ручьем,
Он бредит в забытьи, зовет кого-то в страхе…
Случилось на него наткнуться Черепахе.
Вот Заяц к ней: «Голубушка… воды…
Кружится голова… Нет сил моих подняться,
А тут рукой подать — пруды!»
Как Черепахе было отказаться?..
Вот минул час, за ним пошел другой,
За третьим начало смеркаться, —
Все Черепаху ждет Косой.
Все нет и нет ее. И стал больной ругаться:
«Вот чертов гребешок! Вот костяная дочь!
Попутал бес просить тебя помочь!
Куда же ты запропастилась?
Глоток воды, поди, уж сутки жду…» —
«Ты что ругаешься?» — Трава зашевелилась.
«Ну, наконец, пришла, — вздохнул больной. —
Явилась!» —
«Да нет, Косой, еще туда иду…»
Я многих черепах имею здесь в виду.
Нам помощь скорая подчас нужна в делах,
Но горе, коль она в руках
У черепах!

Заяц во хмелю (басня)

В день именин, а может быть, рожденья
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.
В кругу друзей, за шумною беседой,
Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.
И Заяц наш, как сел,
Так, с места не сходя, настолько окосел,
Что, отвалившись от стола с трудом,
Сказал: «Пшли домой!» — «Да ты найдешь ли дом? —
Спросил радушный Еж. —
Поди, как ты хорош!
Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился!
В лесу один ты пропадешь:
Все говорят, что Лев в округе объявился!»
Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел.
«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться!
Я как бы сам его не съел!
Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!
Да я семь шкур с него спущу
И голым в Африку пущу!..»
Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,
Как меж столов,
Идет Косой, шумит по лесу темной ночью:
«Видали мы в лесах зверей почище львов,
От них и то летели клочья!..»
Проснулся Лев, услышав пьяный крик, —
Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.
Лев — цап его за воротник!
«Так вот кто в лапы мне попался!
Так это ты шумел, болван?
Постой, да ты, я вижу, пьян —
Какой-то дряни нализался!»
Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!
Стал от беды искать спасенья он:
«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться!
Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.
Там лишнего хватил. Но все за Вас!
За Ваших львят! За Вашу Львицу!
Ну, как тут было не напиться?!»
И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.
Спасен был хвастунишка наш!
Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,
Но обожал… подхалимаж.

Басни С. Михалкова


Владислав Крапивин
«Мальчик со шпагой»

Луна была не совсем круглая, но очень яркая. <…> Спать никому не хотелось. Ребята сдвинули кровати и стали рассказывать разные истории. Было не очень шумно и очень интересно. Многие даже из других палат прибежали.
… все заговорили про собак: какая порода лучше, у кого какие были щенки, как дрессировать…
У Серёжи никогда собаки не было, но слушал он все равно с интересом.
Вдруг, когда уже начал стихать разговор, маленький Димка Соломин сказал:
— У меня тоже была собака. Только я ее никогда не видел… <…>
Несколько человек с готовностью хихикнули. Но остальные на них зашумели: почти всем хотелось послушать про Димкину собаку.
И Серёже очень хотелось. Дело даже не в собаке. Просто ему нравился Димка.
Они познакомились в первый же лагерный день. Серёжа шел в пионерскую комнату и увидел, что прямо перед ним стоит на дорожке мальчишка лет восьми. Худой, золотоволосый, с боевой ссадиной на переносице. Стоит, крепко расставив ноги и заложив ладони за ремешок на штанах. Лицо у мальчишки было хорошее, с большим улыбчивым ртом и зелеными глазами.
— А я тебя помню, — сказал он и наклонил к плечу голову. — Ты учился в пятом «В», в нашей школе. Тебя Серегой зовут.
— Правильно, — обрадовался Серёжа. — Только я… не помню, как тебя зовут. — Он постеснялся сказать, что вообще не помнит этого мальчишку.
— Меня звать Димка, — охотно сообщил тот. И пошел рядом с Серёжей.
Наверно, они разговорились бы, но тут закричал кто-то издалека: «Димка! Соломин!» И Димка ускакал на зов.
Потом он много раз попадался навстречу и всегда улыбался Серёже, как давнему знакомому.
Серёжа ни с кем еще не успел подружиться в лагере. И с Димкой тоже. Но Димка нравился ему больше всех, жаль только, что был он маленький…
Димка стал рассказывать:
— Я тогда жил у нашей бабушки. Не в городе, а в поселке. Там овраг, а кругом дома. Я в первую ночь ну никак уснуть не мог. Потому что не привык. У нас в городе ночью в окошке сразу тыща огней видна, а у бабушки — никаких огоньков, потому что овраг за окном. Только луна. Ну, я не спал, не спал, а потом собака начала гавкать. Я сперва даже разозлился: чего спать не дает? А потом мне ее как-то жалко стало. Она так печально гавкала. Наверно, она все время на цепи сидела, и ночью и днем. Скучно ведь… У меня окошко открыто было. Я подошел и давай свистеть. Ну, не громко, а так, будто зову ее. Она замолчала. А потом гавкнула, будто спрашивает. Ну, я еще посвистел. А она опять: «Гав, гав». Будто отвечает… Вот так мы долго-долго переговаривались. А потом я три раза свистнул, что кончаем разговор, и лег спать. Она тоже еще полаяла немного и замолчала.
— А потом? — спросил Серёжа.
— Когда другая ночь наступила, мы опять так же переговаривались. И потом еще. Каждую ночь. Она меня уже узнавала по свисту, эта собака. И откликалась по-всякому. Если весело начну свистеть, она тоже весело так залает! А если потихонечку, грустно, она тоже жалобно так гавкает… В общем, у нас целые разговоры были.
— А как ее звали-то? — спросили из дальнего угла.
— Я откуда знаю? — удивился Димка. — Я ее даже не видел ни разу. Даже не знаю, какая она. Я ее днем искал, да там у оврага огороды кругом и заборы высокие, не проберешься. А на свист она днем не откликалась.
— Какая же она твоя? — обиженно пыхтя, сказал Витька Солобоев. — Даже не знаешь, рыжая она или еще какая. Хозяин у собаки тот, кто ей жрать дает.
— Зато она со мной разговаривала, — тихо ответил Димка.
Серёжа с досадой сказал:
— Ты, Солобоев, не мешай рассказывать… Ну а потом что, Димка?
Димка вздохнул.
— Потом я подрался с Вовкой Кобасенком, и у меня губа распухла. Я уже не мог свистеть. А она лаяла, лаяла. Всю ночь. Я просто не знал, что делать. Кричать, что ли? Ну, я же не знал, как ее зовут. И бабушка проснулась бы… А собака все лаяла, лаяла и вдруг как завизжит! И замолчала сразу… Я потом, когда губа прошла, всю ночь свистел, а она уже не отвечала.
Все сочувственно помолчали.
— Прибил кто-нибудь, — проговорил Женька Скатов, сердитый некрасивый мальчишка из первого отряда. — Есть такие гады. Им собаку убить что клопа раздавить.
Серёжа недолюбливал Женьку. Но сейчас Женька пожалел Димкину собаку и сразу показался Серёже симпатичным.
И вообще все вокруг были сейчас хорошие и добрые. Сидели вперемежку на своих и чужих кроватях, привалившись друг к дружке и завернувшись во все равно чьи одеяла. И к Серёже приткнулся тоже какой-то парнишка из другого отряда, незнакомый, но все равно славный. Все ярче светила луна, и совсем не хотелось спать, и хорошо было рядом друг с другом.
Хронометраж – 5 мин. 15 сек.


Александр Дюма
«Три мушкетера»

Молодой человек… Постараемся набросать его портрет: представьте себе Дон Кихота в восемнадцать лет, Дон Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке, синий цвет которой приобрел оттенок, средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое смуглое лицо; выдающиеся скулы – признак хитрости; челюстные мышцы чрезмерно развитые – неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить гасконца, даже если на нем нет берета, – а молодой человек был в берете, украшенном подобием пера; взгляд открытый и умный; нос крючковатый, но тонко очерченный; рост слишком высокий для юноши и недостаточный для зрелого мужчины. Неопытный человек мог бы принять его за пустившегося в путь фермерского сына, если бы не длинная шпага на кожаной портупее, бившаяся о ноги своего владельца, когда он шел пешком, и ерошившая гриву его коня, когда он ехал верхом.
Ибо у нашего молодого человека был конь, и даже столь замечательный, что и впрямь был всеми замечен. Это был беарнский мерин лет двенадцати, а то и четырнадцати от роду, желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками. <…>
Недаром он оказался не в силах подавить тяжелый вздох, принимая этот дар от д’Артаньяна-отца. Он знал, что цена такому коню самое большее двадцать ливров. Зато нельзя отрицать, что бесценны были слова, сопутствовавшие этому дару.
– Сын мой! – произнес гасконский дворянин с тем чистейшим беарнским акцентом, от которого Генрих IV не мог отвыкнуть до конца своих дней. – Сын мой, конь этот увидел свет в доме вашего отца лет тринадцать назад и все эти годы служил нам верой и правдой, что должно расположить вас к нему. Не продавайте его ни при каких обстоятельствах, дайте ему в почете и покое умереть от старости. И если вам придется пуститься на нем в поход, щадите его, как щадили бы старого слугу. При дворе, – продолжал д’Артаньян-отец, – в том случае, если вы будете там приняты, на что, впрочем, вам дает право древность вашего рода, поддерживайте ради себя самого и ваших близких честь вашего дворянского имени, которое более пяти столетий с достоинством носили ваши предки. <…> Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала. Только мужеством – слышите ли вы, единственно мужеством! – дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в это мгновение ему предоставляла фортуна. Вы молоды и обязаны быть храбрым по двум причинам: во-первых, вы гасконец, и, кроме того, – вы мой сын. Не опасайтесь случайностей и ищите приключений. Я дал вам возможность научиться владеть шпагой. У вас железные икры и стальная хватка. Вступайте в бой по любому поводу, деритесь на дуэли, тем более что дуэли воспрещены и, следовательно, нужно быть мужественным вдвойне, чтобы драться. Я могу, сын мой, дать вам с собою всего пятнадцать экю, коня и те советы, которые вы только что выслушали. Ваша матушка добавит к этому рецепт некоего бальзама, полученный ею от цыганки; этот бальзам обладает чудодейственной силой и излечивает любые раны, кроме сердечных. Воспользуйтесь всем этим и живите счастливо и долго… Мне остается прибавить еще только одно, а именно: указать вам пример – не себя, ибо я никогда не бывал при дворе и участвовал добровольцем только в войнах за веру. Я имею в виду господина де Тревиля, который был некогда моим соседом. <…>  он сейчас капитан мушкетеров, то есть цезарского легиона, который высоко ценит король и которого побаивается кардинал. А он мало чего боится, как всем известно. Кроме того, господин де Тревиль получает десять тысяч экю в год. И следовательно, он весьма большой вельможа. Начал он так же, как вы. Явитесь к нему с этим письмом, следуйте его примеру и действуйте так же, как он.
После этих слов г-н д’Артаньян-отец вручил сыну свою собственную шпагу, нежно облобызал его в обе щеки и благословил. 
Хронометраж – 4 мин. 41 сек.


Валентин Катаев
«Два капитана»

Больше всего меня удивило, что Марья Васильевна ни словом не обмолвилась о Кате. Мы с Катей провели в Энске девять дней. А Марья Васильевна не сказала об этом ни слова.
Это было подозрительное молчание, и я думал о нем ночью, пока не заснул, потом утром на физике, обществоведении и особенно на литературе.
Пожалуй, на литературе мне следовало думать о других вещах, более близких к Гоголю и его бессмертной поэме «Мертвые души», которую мы тогда проходили. Мне следовало быть начеку, потому что Лихо, особенно после педсовета, из шкуры лез, только бы доказать всей школе, что если я не идеалист, так уж во всяком случае, знаю не больше, чем на «чрезвычайно слабо».
Но я почему—то не ждал, что он меня вызовет, и даже вздрогнул, когда он громко назвал мою фамилию.
– Мы слышали, как некоторые ораторы позволяют себе оскорблять заслуженных людей, – сказал он. – Посмотрим же, имеют ли они на это право.
И он спросил, читал ли я «Шинель» Гоголя, как будто таким образом можно было решить этот вопрос.
Здесь еще не было ничего особенного, хотя «Шинель» мы проходили в первой ступени, и это было хамство – спрашивать «Шинель», когда были заданы «Мертвые души». Но я спокойно ответил ему:
– Читал.
– Так-с. А в каком смысле следует понимать слова Достоевского: «Мы все вышли из гоголевской «Шинели»?
Я объяснил, что хотя это сказал Достоевский, но на самом деле из «Шинели» ничего не вышло, а в литературе и в обществе появилась потом совсем другая нота. «Шинель» – это примиренье с действительностью, а литература – например, Лев Толстой – была борьбой с действительностью.
– Ты споришь с Достоевским? – презрительно усмехаясь, спросил Лихо.
Я отвечал, что – да спорю и что спорить с Достоевским – это еще не идеализм.
В классе засмеялись, и Лихо побагровел. Кажется, он сразу хотел поставить мне «неуд», у него даже руки тряслись, но это было неудобно, и для приличия он задал мне еще один вопрос:
– Скажи, кого из героев Гоголя следует считать типом небокоптителя?
Я отвечал, что у Гоголя все герои – небокоптители, кроме типа Тараса Бульбы, который все-таки кое-что сделал согласно своим идеям. Но что Гоголя нельзя за это винить, потому что тогда была такая жизнь.
Лихо вытер пот и поставил мне «неуд».
– Иван Витальевич, я буду требовать, чтобы меня спросили в Академии наук, – сказал я садясь. – Мы с вами расходимся во взглядах на литературу.
Он что-то заквакал, но в это время раздался звонок.
Ребята считали, что в данном случае я был совершенно прав и что Лихо не имел права ставить мне «неуд» за то, что я не согласен с Достоевским, или за то, что я считаю всех гоголевских героев небокоптителями. Валя заметил, что у Гоголя есть еще какой-то положительный тип – помещик Костанжогло из второй части «Мертвых душ», которую Гоголь сжег, но я возразил, что раз сам Гоголь ее сжег, стало быть, не о чем и говорить. Кроме того, помещик не может быть положительным типом.
Хронометраж – 3 мин. 14 сек.


Майн Рид
«Всадник без головы»

Глава LXXIII. ОСТРОВОК В ПРЕРИИ

Табун в сто, а иногда и больше голов, привольно пасущийся в прерии, — зрелище, конечно, великолепное, но оно не удивит и не поразит пограничного жителя Техаса.  Наоборот, он был бы удивлен гораздо больше, если бы увидел, что в прерии пасется одинокая лошадь.  В первом случае он просто подумал бы: «Табун мустангов».  Во втором у него возникла бы целая вереница недоуменных мыслей. Это может быть либо дикий жеребец, изгнанный из табуна, либо верховая лошадь, ушедшая далеко от стоянки какого-нибудь путника.
Опытный житель прерии сразу определит, что это за лошадь.
Если она пасется с удилами во рту и с седлом на спине, тогда сомнений не будет. Ему придется задуматься только над тем, как ей удалось убежать от своего хозяина. 
Но, если всадник сидит в седле, а лошадь все-таки пасется, тогда остается только подумать: он — просто садовая голова и лентяй, который не догадается сойти, чтобы не мешать своей лошади пастись.
Однако если окажется, что у всадника нет никакой головы, даже и садовой, тогда возникает тысяча предположений, из которых ни одно, наверно, не будет близко к истине.
Именно такая лошадь и такой всадник появились в прериях юго-западного Техаса в 185… году. Точный год неизвестен, но, во всяком случае, это было в 50-х годах.
Место можно указать более точно: его встречали в зарослях и на открытой прерии, примерно в границах площади в двадцать на двадцать миль между Леоной и Рио-де-Нуэсес.
Всадника без головы видели многие люди и в разное время. Во-первых, те, кто искал Генри Пойндекстера и его предполагаемого убийцу. Во-вторых, слуга Мориса-мустангера. В-третьих, Кассий Колхаун во время своих ночных скитаний в лесных зарослях. В-четвертых, мнимые индейцы — той же ночью. И, наконец, Зеб Стумп — в следующую ночь.
Но были и другие люди, которые видели всадника без головы в других местах и при других обстоятельствах: охотники, пастухи, объездчики. Всем этот загадочный всадник внушал ужас, для всех он был необъяснимой тайной.
О нем говорили не только на Леоне, но и в более отдаленных местах. Слухи распространились на юг, до берегов Рио-Гранде, а на север — до Сабайнала. Никто не сомневался в том, что странного всадника действительно видели. Сомневаться в этом — значило бы отвергать свидетельство двухсот людей, которые готовы были поклясться, что это правда, а не игра воображения. Никто и не отрицал, что его действительно видели. Оставалось только найти объяснение этому странному и противоестественному явлению.
Высказывалось множество догадок, более или менее правдоподобных, более или менее нелепых. Одни считали это «хитростью индейцев», другие — чучелом; некоторые думали, что это настоящий всадник, чья голова спрятана под серапе, в котором проделаны две дырочки для глаз.  А кое-кто упорно держался мнения, что всадник без головы сам дьявол.
Хронометраж – 3 мин. 6 сек. 


Жюль Верн
«Дети капитана Гранта»

Гл. 20. Крик в ночи.

Дети капитана Гранта умолкли. <…> Вдруг произошло нечто странное, сверхъестественное. Брату и сестре одновременно показалось, будто из лона волн, попеременно то темных, то светящихся, прозвучал чей-то голос, и его глубокий, тоскующий звук проник в самую глубь их сердец.
— Помогите! Помогите! — прозвучало в тиши.
— Мери, ты слышала, слышала? — спросил Роберт.
И, поспешно перегнувшись через перила, оба стали напряженно вглядываться в мглу, но ничего не было видно — лишь безграничный сумрак стлался перед ними темной пеленой.
— Роберт, — пролепетала бледная от волнения Мери, —  мне почудилось… Да, почудилось, как и тебе… Мы бредим с тобой, Роберт, милый…
Но снова раздался голос, призывавший на помощь, и на этот раз иллюзия была так сильна, что у обоих одновременно вырвался тот же крик:
— Отец! Отец!
Это было уже слишком для Мери. Волнение ее было так сильно, что она без чувств упала на руки брата.
— Помогите! — крикнул Роберт. — Сестра! Отец!.. Помогите!..
Рулевой бросился поднимать бесчувственную девушку.  Прибежали стоявшие на вахте матросы, появились разбуженные шумом Джон Манглс, Элен, Гленарван.
— Сестра умирает, а отец там! — воскликнул Роберт, указывая на волны.
Никто не мог понять, в чем дело.
— Да, да, — повторял мальчик, — отец мой там! Я слышал его голос, сестра тоже слышала…
В эту минуту Мери пришла в себя и, словно безумная, повторяла:
— Отец! Отец там!
Несчастная девушка, перегнувшись через перила, хотела броситься в море.
— Милорд, леди Элен, говорю вам отец там! — твердила она, сжимая руки.
— Уверяю вас, я слышала его голос! Он подымался из волн, словно жалоба, звучал, словно последнее «прости»…
У бедняжки сделались судороги, она рыдала и билась. Пришлось отнести ее в каюту. Элен пошла туда же, чтобы оказать ей помощь.
А Роберт продолжал повторять:
— Отец мой! Отец мой там! Я в этом уверен, сэр!
Свидетели этой мучительной сцены не сомневались, что дети капитана Гранта стали жертвой галлюцинации. Но как убедить их в этом?
Гленарван первый попытался это сделать.  Взяв за руку Роберта, он спросил его:
— Ты слышал голос своего отца, дитя мое?
— Да, сэр. Там, среди волн. Он кричал: «Помогите! Помогите!»
— И ты узнал этот голос?
— Узнал ли я его голос, милорд? О да, клянусь вам!  Моя сестра тоже
слышала и тоже узнала его. Неужели вы думаете, что мы оба ошиблись?  Сэр,
едемте скорей на помощь отцу! Шлюпку! Шлюпку!
Гленарван, поняв, что разубедить бедного мальчика невозможно, решил сделать последнюю попытку и позвал рулевого.
— Гаукинс, — спросил он, — вы стояли у руля, когда мисс Грант сделалось дурно?
— Да, — ответил Гаукинс.
— И вы ничего не заметили, ничего не слышали?
— Ничего.
— Вот видишь, Роберт!
— Если бы это был отец Гаукинса, то Гаукинс не сказал бы, что ничего не слышал! — с неукротимой энергией воскликнул мальчик. — Это был мой отец, сэр, мой отец, отец!
Рыдания прервали его голос. Бледный и безмолвный, Роберт тоже лишился чувств. Гленарваи приказал отнести его в каюту и уложить его в постель. Измученный волнением, мальчик впал в тяжелое забытье.
— Бедные сироты, — промолвил Джон Манглс, — какое тяжелое испытание выпало им на долю!
— Да, — отозвался Гленарван, — чрезмерное горе могло вызвать у них одновременно одинаковую галлюцинацию.
— Одновременно у обоих? —  прошептал Паганель.  — Странно! Наука не допускает этого.
Затем географ, перегнувшись через перила и сделав всем окружающим знак молчать, в свою очередь стал прислушиваться.
Кругом царила тишина. Паганель громко крикнул. Никто не ответил.
— Странно, странно, — повторял географ, возвращаясь в свою каюту.  — Родство мыслей и горя все же не объясняет подобного явления.
На следующий день, 8 марта, в пять часов утра, едва стало светать, как пассажиры, в том числе Роберт и Мери, — ибо их невозможно было удержать в каюте, — собрались на палубе «Дункана». Каждому хотелось увидеть землю, которую лишь мельком видели накануне.  Подзорные трубы с жадностью направлялись на остров. Яхта шла вдоль острова на расстоянии мили от берегов. Можно было разглядеть мельчайшие подробности.
Вдруг раздался крик Роберта. Мальчик уверял, что видит трех людей: двое бегают по берегу, размахивая руками, а третий машет флагом.
— Английский флаг! — вскричал Джон Манглс, взглянув в подзорную трубу.
— Верно! — воскликнул Паганель, быстро оборачиваясь к Роберту.
— Сэр, — заговорил мальчик, дрожа от волнения, —  если вы не хотите, чтобы я добрался до берега вплавь, то велите спустить шлюпку.  На коленях умоляю вас, позвольте мне первым высадиться на берег!
Хронометраж – 4 мин. 55 сек.


Александра Бруштейн
«Дорога уходит в даль…»

Для того, чтобы я не забыла немецкого языка, ко мне ежедневно приходит на один час учительница —  фрейлейн Эмма Прейзинг. С первого взгляда она почему-то кажется мне похожей на плотно забитый ящик. Гладкие стенки, крепко приколоченные планки, что в этом ящике, неизвестно,- может быть, он и вовсе пустой.  Ничего не видно в пустых серых глазах.  Улыбаться фрейлейн Эмма, по-видимому, не умеет или не любит. Руки у нее неласковые, как палки. Она монотонно, в одну дуду, диктует мне по-немецки:
— «Собака лает. Пчела жужжит. Кошка ловит мышей. Роза благоухает…»
Это очень скучно. Единственное, что в первый день немного оживляет диктовку, — это то, что после каждой фразы фрейлейн Эмма говорит непонятное для меня (и, по-моему, неприличное!) слово «пукт».
— «Мы учимся читать. Пукт. Моего маленького брата зовут Карл. Пукт.  Я иду в сад. Пукт».
Я добросовестно пишу везде немецкими буквами это непонятное «пукт»… Но когда диктовка кончается, то оказывается, что это слово произносится «пунктум» и означает «точка»: фрейлейн Эмма диктует фразы вместе со знаками препинания.
Вошедшая в комнату мама весело смеется над моей простотой. Но фрейлейн Эмма даже глазом не моргает, бровью не шевелит. Ей ничего не смешно — ящик, заколоченный ящик, а не человек! Но вот через несколько дней ящик спрашивает меня во время урока:
— Скажи-ка, когда ты написала в диктовке двадцать раз слово «пукт», ты сделала это нарочно?
— Нет, я это сделала не нарочно. Я не знала слово «пунктум» и написала «пукт»: мне так послышалось.
— Ты говоришь правду?
— Я всегда говорю правду!
— А ты знаешь, что такое «правда»?
— Конечно, знаю. Правда —  это когда говорят то, что есть, а неправда — это когда выдумывают из головы…
— Нет! —  протестует ящик. — Такая правда — очень маленькая правда.  Ее можно носить в кармане, как носовой платок. А настоящая правда —  как солнце!.. Посмотри!
И повелительным жестом фрейлейн Эмма показывает мне на небо за окном.
— Вот правда! Ее нельзя скрыть — она прорвется сквозь все покровы!  Она проест железо, как кислота! Она уничтожит, она сожжет все, что посмеет стать на ее пути!.. Вот что такое правда!
Батюшки!  Куда девался заколоченный ящик?  Он раскрывается —  глаза фрейлейн Эммы сверкают, они уже не тускло-серые, а карие.
— Сейчас я расскажу тебе про Ивиковых журавлей. Это баллада Шиллера… Слушай! В Греции жил поэт Ивик, чудный поэт, его все любили.  Но однажды в глухом лесу, где не было ни одного человека — запомни: ни одного человека! — на Ивика напали убийцы. Раненый, умирающий Ивик услыхал, как в небе кричат журавли, и позвал их:
Вы, журавли под небесами,
Я вас в свидетели зову!
Да грянет, привлеченный вами,
Зевесов гром на их главу!
(«А Зевес был у греков самый первый, самый главный бог»,-  поясняет попутно фрейлейн Эмма.)
— Ивика убили, и люди   вскоре нашли его труп. Никто не видел, не слыхал, как его убивали, никто этого не знал, никто не мог назвать убийц.  Казалось, правда навеки схоронена в лесу… Но вот на большом народном празднике, куда стеклись отовсюду тысячи людей, над головами толпы проплыли стаи журавлей. И какой-то человек шутливо подмигнул своему спутнику: «Видишь? Ивиковы журавли!» Кто-то из стоявших рядом услыхал имя любимого поэта Ивика. «Ивик! Почему Ивик? Кто назвал это имя?»  И у всех мелькнула мысль: «Эти люди что-то знают об убийстве.
Задержите их! Допросите их!»
К суду, и тот, кто молвил слово,
И тот, кем он внимаем был!
Убийц схватили, их привели к судьям.
И тщетный плач был их ответом:
И смерть была им приговор.
Видишь? Правда не осталась скрытой в лесу, — говорит фрейлейн Эмма радостно, с торжеством. И голос у нее уже не скрипит, а звенит, и руку она красиво, мягко подняла вверх. —  Правда прилетела на журавлиных крыльях, журавли пропели людям правду, и в ней сознался нечаянно сам убийца!  Вот что такое правда!
Несколько секунд фрейлейн Эмма молчит, а я смотрю на нее с удивлением, почти с восхищением.  В заколоченном   ящике   оказался человек, живой, правдолюбивый и, наверно, хороший!.. Но тут же фрейлейн Эмма гасит свет в своих глазах —  они уже не карие, а свинцово-серые, как шляпки гвоздей, которыми заколочен ящик. Мне даже кажется, что я слышу щелканье захлопнутой крышки…  И, заканчивая урок, фрейлейн Эмма   говорит прежним, чужим, скрипучим голосом:
— Вот — отсюда до сих пор — списать. Просклонять письменно слова: роза, стул, дом… До свиданья!
И ящик уходит.
Хронометраж – 5 мин.

Для поступления на программы актерского и театрального искусства нужно прочитать какой-либо отрывок художественного произведения на прослушивании. Что стоит выбрать? Советы от Стюарта Говарда — режиссера по подбору персонала для театра, кинематографа и телевидения из Нью-Йорка.

Скажу сразу: списка идеальных монологов для актеров просто не существует. Есть те, что нравятся лично мне, например, «Советы Гамлета актерам» («Произносите монолог, прошу вас…»). В этом отрывке прекрасно сочетаются потрясающий язык, харизма персонажа и доля юмора, однако играть Гамлета не все могут, да и не всем стоит это делать. Я считаю, что монолог должен подходить актеру и наоборот. Я могу сказать вам, что такие-то монологи – хорошие, но если они вам не подходят, и вы не испытываете удовольствия от их исполнения, вряд ли они могут что-то вам дать.

Еще о классике: если на прослушивании от вас требуется представить один из шекспировских монологов, не стоит рассчитывать, что вы можете выгодно отличиться, выучив сонет. В пьесах Шекспира вы найдете десятки великолепных персонажей и монологов, как в стихах, так и в прозе.

Актеры все время спрашивают у меня совета, смешным или серьезным должен быть отрывок. Я отвечаю – выбирайте то, что вам больше подходит и то, что вам больше нравится, но не забывайте, что с коротким комичным отрывком сложнее произвести хорошее впечатление, чем с коротким серьезным.

Актеры часто задают вопрос «Что вообще такое монолог?» Согласно словарю Уэбстера, «монолог – отрывок или произведение, в стихах или прозе, представляет собой слова или мысли отдельного персонажа». Так что диалог, из которого выбросили реплики второго персонажа, считать монологом точно нельзя. Думаю, лучший пример мы снова можем найти в «Гамлете»: это монолог, начинающийся со слов «Быть или не быть». Главный герой стоит один на сцене, и, в зависимости от видения режиссера, рассуждает сам с собой или обращается к залу.

Мне хотелось бы дать несколько советов актерам. Лучшее, что вы можете сделать – читайте, читайте больше, а потом читайте еще. Влюбитесь в слова автора и выберите монолог, который лучше всего позволяет выразить эту любовь. Ищите знакомые пьесы и читайте все те, что вам советуют. Если вы увидите и полюбите постановки «Любовь под вязами» или «Траур – участь Электры» Юджина О’Нила или «Мария Стюарт» Фридриха Шиллера, «Странная пара» Нила Саймона или мюзикл «Юг Тихого Океана» Роджерса и Хаммерстайна – почему бы вам не начать читать О’Нила, Шиллера, Саймона, или Роджерса с Хаммерстайном?

Монолог для прослушивания из мюзикла? Конечно. Их очень много, и некоторые из них можно смело использовать, чтобы впечатлить режиссера. Мой любимый – монолог Корнелиуса Хэкла в «Хэлло, Долли!». Корнелиуса и других персонажей мюзикла арестовали, и, сидя в тюрьме, он вдруг обращается к зрителям с вопросом, знают ли они, как прекрасна его возлюбленная. Монолог взят из комедии Торнтона Уайлдера «Сваха», которая легла в основу мюзикла. Великолепно подходит для прослушиваний, потому что он чрезвычайно романтичный и трогательно смешной. Каждый влюбленный понимает чувства Корнелиуса.

Монолог для прослушивания «Мера за меру»: Клавдио

Автор: Уильям Шекспир

Советую молодым людям обратить внимание на Клавдио в этой пьесе. У него есть потрясающий монолог, обращенный к сестре. Клавдио оказался в тюрьме за свое развратное поведение, и сестра говорит ему, что не пожертвует своей невинностью, чтобы спасти ему жизнь. Монолог начинается со слов «Но умереть… уйти — куда, не знаешь…». Клавдио внезапно понимает, что на кону – его жизнь и желает, чтобы сестра почувствовала его отчаяние. Кстати, если вы берете произведение, написанное на иностранном языке, выберите тот перевод, который вам больше нравится и лучше звучит на родном языке.

Монолог «Буря»: Тринкуло

Автор: Уильям Шекспир

Если вы ищите более взрослого персонажа с тонким чувством юмора – обратите внимание на монолог Тринкуло из «Бури». Он начинается со слов «Ни тебе деревца, ни тебе кусточка…» и произносится персонажем, когда тот ищет убежище от бури и натыкается на труп человека. Отрывок полон смешных описаний, все то, что Тринкуло видит, вызывает у него неподдельное отвращение.

Монолог для прослушивания «Двенадцатая ночь»: Виола

Автор: Уильям Шекспир

Мечта каждой девушки – сыграть Виолу в «Двенадцатой ночи». Когда персонаж совсем запутался в своих чувствах, возникает прекрасный монолог. Он начинается «Какое-то кольцо… Что с ней случилось?» Не часто придется играть смущенную девушку, переодевшуюся в юношу, и ставшую объектом любви прекрасной дамы.

«Чайка»: Константин

Автор: Антон Чехов

Чехов – один из моих любимых драматургов. Константин, главный персонаж пьесы, рассказывает своему дорогому дяде о том, что мать его не любит. Монолог начинается со слов «Любит — не любит…». Этот отрывок очень печальный, откровенный и берет за душу.

«Чайка»: Маша

Автор: Антон Чехов

Маша – один из самых великолепных персонажей современной драматургии. Обратите особое внимание на ее монолог о будущем муже, школьном учителе, который любит ее всей душой, и которого она сама терпеть не может. Начинается со слов «Все это я рассказываю вам как писателю».

«Мечтательница»: Джорджи

Автор: Элмер Райс

Джорджи, главная героиня пьесы, просыпается и, собираясь на работу, совершает утренний туалет перед зеркалом. Монолог очаровательный, смешной и искренний.

«Приглашение в март»: Камилла

Автор: Артур Лорентс

Пьеса начинается с того, что главная героиня, дама среднего возраста, Камилла Яблонски, обращается к залу и рассказывает кто она, где живет, чего хочет от жизни, и как она этого добьется. Монолог очень забавный и живой.

«На всякого мудреца довольно простоты»: Глумов

Автор: Александр Островский

Главный герой, молодой Глумов, обращается к своей возлюбленной, Клеопатре. Этот эмоциональный монолог никого не оставит равнодушным. Начинается со слов «Как мне огорчить вас!»

«Страх и нищета в Третьей империи»: Жена-еврейка

Автор: Бертольд Брехт

Это очень длинный монолог (около 20 минут), однако его можно разделить на великолепные отрывки. Еврейская женщина собирает чемоданы и разговаривает сама с собой, затем со своим мужем, и, наконец, уходит от него. Она не хочет, чтобы ее религия испортила ему жизнь. Он не пытается ее остановить.

«Клео, Кемпинг, Эммануэль и Дик»: Имоджен

Автор: Терри Джонсон

Очень смешная пьеса о киноиндустрии. Имоджен, красивая и соблазнительная актриса, перебрала спиртного, и рассказывает всем вокруг, что хочет, чтобы ее запомнили за ее талант, а не за ее сексуальную внешность.

Помните, главное в прослушивании не сам монолог, а то, как вы его представите. Выбирайте тот, что вам по душе, а когда он вам надоест – ищите другой.

Автор: Стюарт Говард, режиссер по подбору персонала для театра, кинематографа и телевидения из Нью-Йорка. Среди его последних работ – современная постановка «Вестсайдской истории». Имеет степень бакалавра искусств Университета Карнеги-Меллон и магистра драматургии Университета Пердью, а также диплом по французской классической драматургии Сорбонского Университета.

Перевод выполнила: Наталья Склёмина

Дорогие друзья!

В этом разделе нашего портала мы решили разместить свои рекомендации для тех, кто испытывает затруднения в выборе стихотворного или прозаического текста на самые разные случаи жизни (участие в концертах, конкурсах, поступление в театральный институт и т.п.). Вашему вниманию представлена таблица с активными ссылками, пройдя по которым, вы найдёте списки с необходимыми для вас лирическими или прозаическими произведениями. Под таблицей расположены классические тексты (или отрывки из них), которые мы часто советуем нашим подписчикам на странице ask.fm/russian.

Полезного и увлекательного чтения!

«Русская поэзия»

Стихотворения известных русских поэтов XIX-XX вв. Все тексты удобно сгруппированы по фамилиям авторов. Также вы найдёте классификацию стихов по различным темам, например: любовь, дружба, война и т.д.

Перейти

«Стихи.ру»

«Проза.ру»

Одни из крупнейших литературных порталов России. Здесь вы можете познакомиться с текстами современных авторов как стихотворных, так и прозаических текстов. Порталы предоставляют возможность писателям свободно публиковать свои работы.

Перейти на Стихи.ру

Перейти на Прозу.ру

Антология русской поэзии 

«Круг лета Господня»

Уникальное собрание поэтических текстов от XVII до XX вв., представляющее собой «образ русской поэзии как поэзии православного народа».

Сборник включает в себя 4 тома («Осень», «Зима», «Весна», «Лето»), каждый из которых разделен на два раздела – «Времена года» и «Православные праздники».

Перейти

«Стихи XIX-XX веков»

Собрание стихотворений русских и зарубежных авторов XIX-XX вв. Помимо лирических текстов, вы можете познакомиться и с такими разделами сайта, как «Биографии поэтов», «Автографы стихотворений», «Поэтическая аллея», «Портретная галерея», «Анализ стихотворений» и многое другое.

Перейти

«Антология русской поэзии»

Стихотворения как широко известных русских и советских писателей, так и незаслуженно забытых авторов.

Перейти

«100 лучших стихотворений»

Создатели сайта составили собственный перечень лучших, на их взгляд, стихотворений всех времён. Давайте же познакомимся с этими произведениями!

Перейти

«Современная русская проза»

Один из многочисленных разделов знаменитой «Библиотеки Максима Мошкова» посвящён советской и российской прозе. Также в электронной библиотеке вы найдёте перечень классической иностранной и русской литературы.

Перейти

Прочее:


Стихотворения из нашей подборки

Александр Пушкин
Зима. Что делать нам в деревне?..

Михаил Лермонтов
Он был рожден для счастья, для надежд…
Не верь, не верь себе, мечтатель молодой…

Сергей Есенин
Мы теперь уходим понемногу…

Константин Бальмонт
Будем как Солнце! Забудем о том…

Александр Блок
Осенняя воля

Валерий Брюсов
Пока есть небо, будь доволен!..

Анна Ахматова
Так отлетают темные души…

Марина Цветаева
Уж сколько их упало в эту бездну…

Евгений Евтушенко
О жизни и смерти

Белла Ахмадулина
В тот месяц май, в тот месяц мой…

Борис Пастернак
Монолог Гамлета

Редьярд Киплинг
Заповедь

Зинаида Александрова
Родина

Николай Рубцов
Берёзы

Владимир Бенедиктов
К Отечеству и врагам его

Виктор Гин
Не обижайте матерей…

Эдуард Асадов
Мне уже не шестнадцать, мама!

Пётр Давыдов
Подряд уходят ветераны

Терентий Травник
Вчера обнял я ветерана…
La Impression

Короткие рассказы, монологи, басни…

Иван Бунин
Холодная осень

Владимир Набоков
Слово

Александр Островский
Доходное место (монолог Анны Павловны)
Бесприданница (монолог Ларисы)

Михаил Лермонтов
Герой нашего времени (письмо Веры к Печорину)

Фёдор Достоевский
Идиот (монолог князя Мышкина)

Антон Чехов
Чайка (монолог Кости Треплева)

Александр Грибоедов
Горе от ума (монолог Чацкого)

Уильям Шекспир
Ромео и Джульетта (монолог Джульетты)

Александр Куприн
Гранатовый браслет (письмо Желткова к Вере Николаевне) 

Лев Толстой
Воскресение (размышления Нехлюдова после суда)

Иван Крылов
Скворец 

Сергей Михалков
Заяц и черепаха 
Заяц во хмелю 

Басни:
Ж. де Лафонтен
Эзоп
Л. Толстой


Отрывки из произведений российских и зарубежных авторов (Тексты для «Живой классики»)

Владислав Крапивин
«Мальчик со шпагой»

Александр Дюма
«Три мушкетера»

Валентин Катаев
«Два капитана»

Майн Рид
«Всадник без головы»

Глава LXXIII. ОСТРОВОК В ПРЕРИИ

Жюль Верн
«Дети капитана Гранта»

Гл. 20. Крик в ночи.

Александра Бруштейн
«Дорога уходит в даль…»


Александр Пушкин
(1799-1837)

***

Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко… Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет… Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединенье!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!


Михаил Лермонтов
(1814-1841)​

***

Он был рожден для счастья, для надежд
И вдохновений мирных! — но безумный
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной;
И мир не пощадил — и бог не спас!
Так сочный плод, до времени созрелый,
Между цветов висит осиротелый;
Ни вкуса он не радует, ни глаз;
И час их красоты — его паденья час!

И жадный червь его грызет, грызет,
И между тем как нежные подруги
Колеблются на ветках — ранний плод
Лишь тяготит свою… до первой вьюги!
Ужасно стариком быть без седин;
Он равных не находит; за толпою
Идет, хоть с ней не делится душою;
Он меж людьми ни раб, ни властелин,
И всё, что чувствует, он чувствует один!

***

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
Как язвы, бойся вдохновенья…
Оно — тяжелый бред души твоей больной
Иль пленной мысли раздраженье.
В нем признака небес напрасно не ищи:
То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в забавах истощи,
Разлей отравленный напиток!
Случится ли тебе в заветный, чудный миг
Отрыть в душе давно безмолвной
Еще неведомый и девственный родник,
Простых и сладких звуков полный, —
Не вслушивайся в них, не предавайся им,
Набрось на них покров забвенья:
Стихом размеренным и словом ледяным
Не передашь ты их значенья.
Закрадется ль печаль в тайник души твоей,
Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой, —
Не выходи тогда на шумный пир людей
С своею бешеной подругой;
Не унижай себя. Стыдися торговать
То гневом, то тоской послушной,
И гной душевных ран надменно выставлять
На диво черни простодушной.
Какое дело нам, страдал ты или нет?
На что’ нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идет
Толпа дорогою привычной;
На лицах праздничных чуть виден след забот,
Слезы не встретишь неприличной.
А между тем из них едва ли есть один,
Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
Без преступленья иль утраты!..
Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
С своим напевом заученным,
Как разрумяненный трагический актер,
Махающий мечом картонным…


Сергей Есенин
(1895-1925)

* * *

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящим
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.


Константин Бальмонт
(1867-1942)

***

Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведёт по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!
Будем, как Солнце всегда молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и всё золотое.
Сча́стлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, ещё, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В Вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как Солнце, оно — молодое.
В этом завет Красоты!


Александр Блок

(1880-1921)

Осенняя воля

Выхожу я в путь, открытый взорам,
Ветер гнет упругие кусты,
Битый камень лег по косогорам,
Желтой глины скудные пласты.

Разгулялась осень в мокрых долах,
Обнажила кладбища земли,
Но густых рябин в проезжих селах
Красный цвет зареет издали.

Вот оно, мое веселье, пляшет
И звенит, звенит, в кустах пропав!
И вдали, вдали призывно машет
Твой узорный, твой цветной рукав.

Кто взманил меня на путь знакомый,
Усмехнулся мне в окно тюрьмы?
Или – каменным путем влекомый
Нищий, распевающий псалмы?

Нет, иду я в путь никем не званый,
И земля да будет мне легка!
Буду слушать голос Руси пьяной,
Отдыхать под крышей кабака.

Запою ли про свою удачу,
Как я молодость сгубил в хмелю…
Над печалью нив твоих заплачу,
Твой простор навеки полюблю…

Много нас – свободных, юных, статных –
Умирает, не любя…
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя!


Валерий Брюсов
(1873-1924)

***

Пока есть небо, будь доволен!
Пока есть море, счастлив будь!
Пока простор полей раздолен,
Мир славить песней не забудь!

Пока есть горы, те, что к небу
Возносят пик над пеньем струй,
Восторга высшего не требуй
И радость жизни торжествуй!

В лазури облака белеют
Иль туча темная плывет;
И зыби то челнок лелеют,
То клонят мощный пакетбот;

И небеса по серым скатам
То золотом зари горят,
То блещут пурпурным закатом
И лед вершинный багрянят;

Под ветром зыблемые нивы
Бессчетных отсветов полны,
И знают дивные отливы
Снега под отблеском луны.

Везде — торжественно и чудно,
Везде — сиянья красоты,
Весной стоцветно-изумрудной,
Зимой — в раздольях пустоты;

Как в поле, в городе мятежном
Все те же краски без числа
Струятся с высоты, что нежным
Лучом ласкает купола;

А вечером еще чудесней
Даль улиц, в блеске фонарей,
Все — зовы грез, все — зовы к песне:
Лишь видеть и мечтать — умей.


Анна Ахматова
(1889-1966)

***

Так отлетают темные души…
«Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком,
Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.
Помнишь, мы были с тобою в Польше?

Первое утро в Варшаве… Кто ты?
Ты уж другой или третий?»  «Сотый».

«А голос совсем такой, как прежде.
Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, и вот – не рада.
Мне ничего на земле не надо:

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.
Скоро я выйду на берег счастливый,

И Троя не пала, и жив Эабани.
И всё потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,
Да нет мне покоя от этого звона.

Что он? – то с гор возвращается стадо?
Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с дарами?
А звезды на небе и ночь над горами…

Или сзывают народ на вече?»
– «Нет, это твой последний вечер».
 


Марина Цветаева
(1892-1941)

***

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! –
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.


Евгений Евтушенко
(1932-2017)

О жизни и смерти

Однажды Смерть пожаловалась Жизни:
«Меня не любят все… Боятся все…
Давай мы поменяемся ролями:
хотя бы ненадолго – на неделю.
Я стану Жизнью. Смертью станешь ты».
И Смерти было странно: почему
Жизнь сразу, без раздумий, согласилась,
надела череп-маску на лицо,
под черепом скрывая сто веснушек,
взяла косу, ее проверив пальцем,
и улыбнулась удовлетворенно,
когда на пальце появилась кровь,
и быстрыми шагами удалилась,
глазами в дырки черепа смеясь,
и прокричала издали счастливо:
«Запомни – предложила ты сама».
Смерть стала Жизнью. Натянула кожу
на свой скелет. Надела джинсы, майку,
с которой пела Алла Пугачева.
Приклеив нос, подпудрила его,
достала по знакомству сто веснушек
(хотя, по правде, если сосчитать, —
их было только девяносто девять, —
отсутствовала главная одна)
и, смазав кости, чтобы не стучали,
гигиеничным детским вазелином,
раскачивая бедрами, пошла.
Через неделю состоялась встреча.
Смерть в роли Жизни выглядела Смертью,
измученной, усталой и больной.
Жизнь в роли Смерти выглядела Жизнью – 
помолодела, даже расцвела.
Сказала Смерть: «Теперь-то мне понятно,
как, согласившись, ты была хитра.
Меня боялись все, но уважали.
Все уважают смерть, но жизнь – никто. 
И знаешь, что я поняла с испугом:
неуваженье к жизни – это жизнь
всех тех, кто сам себя не уважает,
хотя печатью самоуваженья
отмечены их лица, как клеймом.
Ну разве уважают жизнь те люди,
когда ее, единственную, тратят
на собственную жадность, тряпки, деньги,
на жажду власти – хоть ценой убийств!
И сколькие, так сами жизнь испортив,
потом плюются: «Разве это жизнь! «
Хоть и страдала я, но в бытность смертью
я приносила многим облегченье,
надежду на вторую жизнь – иную,
которой – я-то знаю! – в мире нет!
И если люди плачут, видя смерть,
то все-таки ее не проклинают.
Когда я стала жизнью, то меня
все называют на земле «проклятой».
Вздохнула Смерть: «Как страшно жизнью быть».
Вздохнула Жизнь: «Как хорошо быть смертью».
И обе вдруг заплакали, обнявшись,
и было не понять – где Жизнь, где Смерть.


Белла Ахмадулина
(1937-2010)

***

В тот месяц май, в тот месяц мой
во мне была такая лёгкость
и, расстилаясь над землей,
влекла меня погоды лётность.

Я так щедра была, щедра
в счастливом предвкушенье пенья,
и с легкомыслием щегла
я окунала в воздух перья.

Но, слава Богу, стал мой взор
и проницательней, и строже,
и каждый вздох и каждый взлет
обходится мне всё дороже.

И я причастна к тайнам дня.
Открыты мне его явленья.
Вокруг оглядываюсь я
с усмешкой старого еврея.

Я вижу, как грачи галдят,
над черным снегом нависая,
как скучно женщины глядят,
склонившиеся над вязаньем.

И где-то, в дудочку дудя,
не соблюдая клумб и грядок,
чужое бегает дитя
и нарушает их порядок.


Борис Пастернак
(1890-1960)

Монолог Гамлета

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.


Редьярд Киплинг
(1865-1936)

Заповедь

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.

Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту все, что накопил c трудом,
Bce проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: «Иди!»

Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой;
Будь прям и тверд c врагами и друзьями,
Пусть все в свой час считаются c тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег, —
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!


Зинаида Александрова
(1907-1983)

Родина

Если скажут слово «родина», 
Сразу в памяти встаёт 
Старый дом, в саду смородина, 
Толстый тополь у ворот,
У реки берёзка-скромница 
И ромашковый бугор… 
А другим, наверно, вспомнится 
Свой родной московский двор.
В лужах первые кораблики, 
Где недавно был каток, 
И большой соседней фабрики 
Громкий, радостный гудок.
Или степь от маков красная, 
Золотая целина… 
Родина бывает разная, 
Но у всех она одна!


Николай Рубцов
(1936-1971)

Берёзы

Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю — и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.

Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.

На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождем шумел, как улей,
Вот такой же желтый листопад…

Русь моя, люблю твои березы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез…


Владимир Бенедиктов
(1807-1873)

К Отечеству и врагам его

Русь — отчизна дорогая! 
Никому не уступлю: 
Я люблю тебя, родная, 
Крепко, пламенно люблю. 

В духе воинов-героев, 
В бранном мужестве твоем
И в смиреньи после боев — 
Я люблю тебя во всем: 

В снеговой твоей природе, 
В православном алтаре, 
В нашем доблестном народе, 
В нашем батюшке-царе, 

И в твоей святыне древней, 
В лоне храмов и гробниц, 
В дымной, сумрачной деревне
И в сиянии столиц, 

В крепком сне на жестком ложе
И в поездках на тычке, 
В щедром барине — вельможе
И смышленном мужике, 

В русской деве светлоокой
С звонкой россыпью в речи, 
В русской барыне широкой, 
В русской бабе на печи, 

В русской песне залюбовной, 
Подсердечной, разлихой, 
И в живой сорвиголовой, 
Всеразгульной — плясовой, 

В русской сказке, в русской пляске, 
В крике, в свисте ямщика, 
И в хмельной с присядкой тряске
Казачка и трепака, 

Я чудном звоне колокольном
Но родной Москве — реке, 
И в родном громоглагольном
Мощном русском языке, 

И в стихе веселонравном, 
Бойком, стойком, — как ни брось, 
Шибком, гибком, плавном славном, 
Прорифмованном насквозь, 

В том стихе, где склад немецкий
В старину мы взяли в долг, 
Чтоб явить в нем молодецкий
Русский смысл и русский толк. 

Я люблю тебя, как царство, 
Русь за то, что ты с плеча
Ломишь Запада коварство, 
Верой — правдой горяча. 

Я люблю тебя тем пуще, 
Что прямая, как стрела, 
Прямотой своей могущей
Ты Европе не мила. 

Что средь брани, в стойке твердой, 
Миру целому ты вслух, 
Без заносчивости гордой
Проявила мирный дух, 

Что, отрекшись от стяжаний
И вставая против зла, 
За свои родные грани
Лишь защитный меч взяла, 

Что в себе не заглушила
Вопиющий неба глас, 
И во брани не забыла
Ты распятого за нас. 

Так, родная, — мы проклятья
Не пошлем своим врагам
И под пушкой скажем: «Братья! 
Люди! Полно! Стыдно вам». 

Не из трусости мы голос, 
Склонный к миру, подаем: 
Нет! Торчит наш каждый волос
Иль штыком или копьем. 

Нет! Мы стойки. Не Европа ль
Вся сознательно глядит, 
Как наш верный Севастополь
В адском пламени стоит? 

Крепок каждый наш младенец; 
Каждый отрок годен в строй; 
Каждый пахарь — ополченец; 
Каждый воин наш — герой. 

Голубица и орлица
Наши в Крым летят — Ура! 
И девица и вдовица — 
Милосердия сестра. 

Наша каждая лазейка — 
Подойди: извергнет гром! 
Наша каждая копейка
За отечество ребром. 

Чью не сломим мы гордыню, 
Лишь воздвигни царь — отец
Душ корниловских твердыню
И нахимовских сердец! 

Но, ломая грудью груди, 
Русь, скажи своим врагам: 
Прекратите зверство, люди! 
Христиане! Стыдно вам! 

Вы на поприще ученья
Не один трудились год: 
Тут века! — И просвещенья
Это ль выстраданный плод? 

В дивных общества проектах
Вы чрез высь идей прошли
И во всех возможных сектах
Христианство пережгли. 

Иль для мелкого гражданства
Только есть святой устав, 
И святыня христианства
Не годится для держав? 

Теплота любви и веры — 
Эта жизнь сердец людских — 
Разве сузила б размеры
Дел державных, мировых? 

Раб, идя сквозь все мытарства, 
В хлад хоть сердцем обогрет; 
Вы его несчастней, царства, — 
Жалки вы: в вас сердца нет. 

Что за чадом отуманен
Целый мир в разумный век! 
Ты — француз! Ты — англичанин! 
Где ж меж вами человек? 

Вы с трибун, где дар витейства
Человечностью гремел, 
Прямо ринулись в убийства, 
В грязный омут хищных дел. 

О наставники народов! 
О науки дивный плод! 
После многих переходов
Вот ваш новый переход: 

Из всемирных филантропов, 
Гордой вольности сынов — 
В подкупных бойцов — холпов
И журнальных хвастунов, 

Из великих адвокатов, 
Из крушителей венца — 
В пальмерстоновских пиратов
Или в челядь сорванца». 

Стой, отчизна дорогая! 
Стой! — И в ранах, и в крови
Все молись, моя родная, 
Богу мира и любви! 

И детей своих венчая
Высшей доблести венцом, 
Стой, чела не закрывая, 
К солнцу истины лицом!


Виктор Гин
(род. 1939)

Не обижайте матерей…

Не обижайте матерей,
На матерей не обижайтесь.
Перед разлукой у дверей
Нежнее с ними попрощайтесь.
И уходить за поворот
Вы не спешите, не спешите,
И ей, стоящей у ворот,
Как можно дольше помашите.

Вздыхают матери в тиши,
В тиши ночей, в тиши тревожной.
Для них мы вечно малыши,
И с этим спорить невозможно.

Так будьте чуточку добрей,
Опекой их не раздражайтесь,
Не обижайте матерей.
На матерей не обижайтесь.

Они страдают от разлук,
И нам в дороге беспредельной
Без материнских добрых рук – 
Как малышам без колыбельной.

Пишите письма им скорей
И слов высоких не стесняйтесь,
Не обижайте матерей,
На матерей не обижайтесь.


Эдуард Асадов
(1923-2004)

Мне уже не шестнадцать, мама!

Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.

Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет,

И все же с годами былые средства
Как-то меняться уже должны.
И прежний надзор и контроль, как в детстве,
Уже обидны и не нужны.

Ведь есть же, ну, личное очень что-то!
Когда ж заставляют: скажи да скажи! —
То этим нередко помимо охоты
Тебя вынуждают прибегнуть к лжи.

Родная моя, не смотри устало!
Любовь наша крепче еще теперь.
Ну разве ты плохо меня воспитала?
Верь мне, пожалуйста, очень верь!

И в страхе пусть сердце твое не бьется,
Ведь я по-глупому не влюблюсь,
Не выйду навстречу кому придется,
С дурной компанией не свяжусь.

И не полезу куда-то в яму,
Коль повстречаю в пути беду,
Я тотчас приду за советом, мама,
Сразу почувствую и приду.

Когда-то же надо ведь быть смелее,
А если порой поступлю не так,
Ну что ж, значит, буду потом умнее,
И лучше синяк, чем стеклянный колпак.

Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети, они же не вечно дети!

И ты не сиди у окна упрямо,
Готовя в душе за вопросом вопрос.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама.
Пойми. И взгляни на меня всерьез.

Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!


Пётр Давыдов

Подряд уходят ветераны

Мы понимаем, что когда-то
Придут совсем другие даты.
Не будет больше ветеранов. 
Их не останется в живых.
Ни рядовых, ни офицеров,
Ни покалеченных, ни целых,
Ни благородных генералов,
Ни бывших зеков рот штрафных.

Кто им потом придет на смену?
Кого придется звать на сцену
Чтоб окружить своей заботой
Когда нагрянет юбилей?
Подряд уходят ветераны.
Им обдувает ветер раны,
Их ордена лежат забыты,
А имена горят сильней.

А, может, это всё логично?
Но очень больно, если лично
Ты с этим связан был и даже
Не понимал тогда всего.
Мне раньше искренне казалось,
Что папе много жить осталось,

Но уж который День Победы
Мы отмечаем без него.


Терентий Травник
(Игорь Алексеев, род. 1964)

***

Вчера обнял я ветерана.
Он плакал на груди моей.
Звенела орденами рана
Как горькой памяти ручей.

Катились слёзы, и замково
Сомкнулись руки за спиной.
Отец! Отец! Не плачь, ты – дома!
Ты не погублен той войной.

Ну, что ты, милый, полно, полно…
Я здесь! – Твой сын! Тот, для кого
Ты свой священный долг исполнил
Отдав себя до самого,

До самого конца, до точки,
Пробитой в любящей груди.
Возьми, отец! Возьми все строчки,
Что написал… они – твои!!!

La Impression

Не поцелуй – коснулась нежность
Губами бархатной щеки.
Исчезло всё: и страх, и бедность,
И даже то, что далеки
Они все эти годы были…
Он был с другой, она – с другим.
Тем утром по бульвару плыли:
«Любовь моя…» – «Мой господин!»


Короткие рассказы, монологи, басни…

Иван Бунин
(1870-1953)

Холодная осень

В июне того года он гостил у нас в имении – всегда считался у нас своим человеком: покойный отец его был другом и соседом моего отца. Пятнадцатого июня убили в Сараеве Фердинанда. Утром шестнадцатого привезли с почты газеты. Отец вышел из кабинета с московской вечерней газетой в руках в столовую, где он, мама и я еще сидели за чайным столом, и сказал:
– Ну, друзья мои, война! В Сараеве убит австрийский кронпринц. Это война!
На Петров день к нам съехалось много народу, – были именины отца, – и за обедом он был объявлен моим женихом. Но девятнадцатого июля Германия объявила России войну…
В сентябре он приехал к нам всего на сутки – проститься перед отъездом на фронт (все тогда думали, что война кончится скоро, и свадьба наша была отложена до весны). И вот настал наш прощальный вечер. После ужина подали, по обыкновению, самовар, и, посмотрев на запотевшие от его пара окна, отец сказал:
– Удивительно ранняя и холодная осень!
Мы в тот вечер сидели тихо, лишь изредка обменивались незначительными словами, преувеличенно спокойными, скрывая свои тайные мысли и чувства. С притворной простотой сказал отец и про осень. Я подошла к балконной двери и протерла стекло платком: в саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды. Отец курил, откинувшись в кресло, рассеянно глядя на висевшую над столом жаркую лампу, мама, в очках, старательно зашивала под ее светом маленький шелковый мешочек, – мы знали какой, – и это было трогательно и жутко. Отец спросил:
– Так ты все-таки хочешь ехать утром, а не после завтрака?
– Да, если позволите, утром, – ответил он. – Очень грустно, но я еще не совсем распорядился по дому.
Отец легонько вздохнул:
– Ну, как хочешь, душа моя. Только в этом случае нам с мамой пора спать, мы непременно хотим проводить тебя завтра…
Мама встала и перекрестила своего будущего сына, он склонился к ее руке, потом к руке отца. Оставшись одни, мы еще немного побыли в столовой, – я вздумала раскладывать пасьянс, – он молча ходил из угла в угол, потом спросил:
– Хочешь, пройдемся немного?
На душе у меня делалось все тяжелее, я безразлично отозвалась:
– Хорошо…
Одеваясь в прихожей, он продолжал что-то думать, с милой усмешкой вспомнил стихи Фета:

Какая холодная осень!
Надень свою шаль и капот…

– Капота нет, – сказала я. – А как дальше?
– Не помню. Кажется, так:

Смотри – меж чернеющих сосен
Как будто пожар восстает…

– Какой пожар?
– Восход луны, конечно. Есть какая-то деревенская осенняя прелесть в этих стихах: «Надень свою шаль и капот…» Времена наших дедушек и бабушек… Ах, боже мой, боже мой!
– Что ты?
– Ничего, милый друг. Все-таки грустно. Грустно и хорошо. Я очень, очень люблю тебя…
Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад. Сперва было так темно, что я держалась за его рукав. Потом стали обозначаться в светлеющем небе черные сучья, осыпанные минерально блестящими звездами. Он, приостановясь, обернулся к дому:
– Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер…
Я посмотрела, и он обнял меня в моей швейцарской накидке. Я отвела от лица пуховый платок, слегка отклонила голову, чтобы он поцеловал меня. Поцеловав, он посмотрел мне в лицо.
– Как блестят глаза, — сказал он. — Тебе не холодно? Воздух совсем зимний. Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?
Я подумала: «А вдруг правда убьют? и неужели я все-таки забуду его в какой-то короткий срок – ведь все в конце концов забывается?» И поспешно ответила, испугавшись своей мысли:
– Не говори так! Я не переживу твоей смерти!
Он, помолчав, медленно выговорил:
– Ну что ж, если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне.
Я горько заплакала…
Утром он уехал. Мама надела ему на шею тот роковой мешочек, что зашивала вечером, – в нем был золотой образок, который носили на войне ее отец и дед, – и мы перекрестили его с каким-то порывистым отчаянием. Глядя ему вслед, постояли на крыльце в том отупении, которое всегда бывает, когда проводишь кого-нибудь на долгую разлуку, чувствуя только удивительную несовместность между нами и окружавшим нас радостным, солнечным, сверкающим изморозью на траве утром. Постояв, вошли в опустевший дом. Я пошла по комнатам, заложив руки за спину, не зная, что теперь делать с собой и зарыдать ли мне или запеть во весь голос…
Убили его – какое странное слово! – через месяц, в Галиции. И вот прошло с тех пор целых тридцать лет. И многое, многое пережито было за эти годы, кажущиеся такими долгими, когда внимательно думаешь о них, перебираешь в памяти все то волшебное, непонятное, непостижимое ни умом, ни сердцем, что называется прошлым. Весной восемнадцатого года, когда ни отца, ни матери уже не было в живых, я жила в Москве, в подвале у торговки на Смоленском рынке, которая все издевалась надо мной: «Ну, ваше сиятельство, как ваши обстоятельства?» Я тоже занималась торговлей, продавала, как многие продавали тогда, солдатам в папахах и расстегнутых шинелях кое-что из оставшегося у меня, – то какое-нибудь колечко, то крестик, то меховой воротник, побитый молью, и вот тут, торгуя на углу Арбата и рынка, встретила человека редкой, прекрасной души, пожилого военного в отставке, за которого вскоре вышла замуж и с которым уехала в апреле в Екатеринодар. Ехали мы туда с ним и его племянником, мальчиком лет семнадцати, тоже пробиравшимся к добровольцам, чуть не две недели, – я бабой, в лаптях, он в истертом казачьем зипуне, с отпущенной черной с проседью бородой, – и пробыли на Дону и на Кубани больше двух лет. Зимой, в ураган, отплыли с несметной толпой прочих беженцев из Новороссийска в Турцию, и на пути, в море, муж мой умер в тифу. Близких у меня осталось после того на всем свете только трое: племянник мужа, его молоденькая жена и их девочка, ребенок семи месяцев. Но и племянник с женой уплыли через некоторое время в Крым, к Врангелю, оставив ребенка на моих руках. Там они и пропали без вести. А я еще долго жила в Константинополе, зарабатывая на себя и на девочку очень тяжелым черным трудом. Потом, как многие, где только не скиталась я с ней! Болгария, Сербия, Чехия, Бельгия, Париж, Ницца… Девочка давно выросла, осталась в Париже, стала совсем француженкой, очень миленькой и совершенно равнодушной ко мне, служила в шоколадном магазине возле Мадлэн, холеными ручками с серебряными ноготками завертывала коробки в атласную бумагу и завязывала их золотыми шнурочками; а я жила и все еще живу в Ницце чем бог пошлет… Была я в Ницце в первый раз в девятьсот двенадцатом году – и могла ли думать в те счастливые дни, чем некогда станет она для меня!
Так и пережила я его смерть, опрометчиво сказав когда-то, что я не переживу ее. Но, вспоминая все то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же все-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Все-таки был. И это все, что было в моей жизни – остальное ненужный сон. И я верю, горячо верю: где-то там он ждет меня – с той же любовью и молодостью, как в тот вечер. «Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне…» Я пожила, порадовалась, теперь уже скоро приду.


Владимир Набоков
(1899-1977)

Слово

Унесенный из дольней ночи вдохновенным ветром сновиденья, я стоял на краю дороги, под чистым небом, сплошь золотым, в необычайной горной стране. Я чувствовал, не глядя, глянец, углы и грани громадных мозаичных скал, и ослепительные пропасти, и зеркальное сверканье многих озер, лежащих где-то внизу, за мною. Душа была схвачена ощущеньем божественной разноцветности, воли и вышины: я знал, что я в раю. Но в моей земной душе острым пламенем стояла единая земная мысль – и как ревниво, как сурово охранял я се от дыханья исполинской красоты, окружившей меня… Эта мысль, это голое пламя страданья, была мысль о земной моей родине: босой и нищий, на краю горной дороги я ждал небожителей, милосердных и лучезарных, и ветер, как предчувствие чуда, играл в моих волосах, хрустальным гулом наполнял ущелья, волновал сказочные шелка деревьев, цветущих между скал, вдоль дороги; вверх по стволам взлизывали длинные травы, словно языки огня; крупные цветы плавно срывались с блестящих ветвей и, как летучие чаши, до краев налитые солнцем, скользили по воздуху, раздувая прозрачные, выпуклые лепестки; запах их, сырой и сладкий, напоминал мне все лучшее, что изведал я в жизни.
И внезапно дорога, на которой я стоял, задыхаясь от блеска, наполнилась бурей крыл… Толпой вырастая из каких-то ослепительных провалов, шли жданные ангелы. Их поступь казалась воздушной, словно движенье цветных облаков, прозрачные лики были недвижны, только восторженно дрожали лучистые ресницы. Между ними парили бирюзовые птицы, заливаясь счастливым девическим смехом, и скакали гибкие оранжевые звери в причудливых черных крапах: извивались они в воздухе, бесшумно выбрасывали атласные лапы, ловили летящие цветы — и кружась, и взвиваясь, и сияя глазами, проносились мимо меня…
Крылья, крылья, крылья! Как передам изгибы их и оттенки? Все они были мощные и мягкие – рыжие, багряные, густо-синие, бархатно-черные с огненной пылью на круглых концах изогнутых перьев. Стремительно стояли эти крутые тучи над светящимися плечами ангелов; иной из них, в каком-то дивном порыве, будто не в силах сдержать блаженства, внезапно, на одно мгновенье, распахивал свою крылатую красоту, и это было как всплеск солнца, как сверканье миллионов глаз.
Толпы их проходили, взирая ввысь. Я видел: очи их- ликующие бездны, в их очах – 
замиранье полета. Шли они плавной поступью, осыпаемые цветами. Цветы проливали на лету свой влажный блеск: играли, крутясь и взвиваясь, яркие гладкие звери: блаженно звенели птицы, взмывая и опускаясь, а я, ослепленный, трясущийся нищий, стоял на краю дороги, и в моей нищей душе все та же лепетала мысль: взмолиться бы, взмолиться к ним, рассказать, ах, рассказать, что на прекраснейшей из Божьих звезд есть страна – моя страна, – умирающая в тяжких мороках. Я чувствовал, что, захвати я в горсть хоть один дрожащий отблеск, я принес бы в мою страну такую радость, что мгновенно озарились бы, закружились людские души под плеск и хруст воскресшей весны, под золотой гром проснувшихся храмов…
И, вытянув дрожащие руки, стараясь преградить ангелам путь, я стал хвататься за края их ярких риз, за волнистую, жаркую бахрому изогнутых перьев, скользящих сквозь пальцы мои, как пушистые цветы, я стонал, я метался, я в исступленье вымаливал подаянье, но ангелы шли вперед и вперед, не замечая меня, обратив ввысь точеные лики. Стремились их сонмы на райский праздник, в нестерпимо сияющий просвет, где клубилось и дышало Божество: о нем я не смел помыслить. Я видел огненные паутины, брызги, узоры на гигантских, рдяных, рыжих, фиолетовых крыльях, и надо мной проходили волны пушистого шелеста, шныряли бирюзовые птицы в радужных венцах, плыли цветы, срываясь с блестящих ветвей… «Стой, выслушай меня», – кричал я, пытаясь обнять легкие ангельские ноги, – но их ступни – неощутимые, неудержимые – скользили через мои протянутые руки, и края широких крыл, вея мимо, только опаляли мне губы. И вдали золотой просвет между сочной четко расцвеченных скал заполнялся их плещущей бурей; уходили они, уходили, замирал высокий взволнованный смех райских птиц, перестали слетать цветы с деревьев: я ослабел, затих…
И тогда случилось чудо: отстал один из последних ангелов, и обернулся, и тихо приблизился ко мне. Я увидел его глубокие, пристальные, алмазные очи под стремительными дугами бровей. На ребрах раскинутых крыл мерцал как будто иней, а сами крылья были серые, неописуемого оттенка серого, и каждое перо оканчивалось серебристым серпом. Лик его, очерк чуть улыбающихся губ и прямого, чистого лба напоминал мне черты, виденные на земле. Казалось, слились в единый чудесный лик изгибы, лучи и прелесть всех любимых мною лиц – черты людей, давно ушедших от меня. Казалось, все те знакомые звуки, что отдельно касались слуха моего, ныне заключены в единый совершенный напев.
Он подошел ко мне, он улыбался, я не мог смотреть на него. Но, взглянув на его ноги, я заметил сетку голубых жилок на ступне и одну бледную родинку – и по этим жилкам, и по этому пятнышку я понял, что он еще не совсем отвернулся от земли, что он может понять мою молитву.
И тогда, склонив голову, прижав обожженные, яркой глиной испачканные ладони к ослепленным глазам, я стал рассказывать свою скорбь. Хотелось мне объяснить, как прекрасна моя страна и как страшен ее черный обморок, но нужных слов я не находил. Торопясь и повторяясь, я лепетал все о каких-то мелочах, о каком-то сгоревшем доме, где некогда солнечный лоск половиц отражался в наклонном зеркале, о старых книгах и старых липах лепетал я, о безделушках, о первых моих стихах в кобальтовой школьной тетради, о каком-то сером валуне, обросшем дикой малиной посреди поля, полного скабиоз и ромашек, но самое главное я никак высказать не мог – путался я, осекался, и начинал сызнова, и опять беспомощной скороговоркой рассказывал о комнатах в прохладной и звонкой усадьбе, о липах, о первой любви, о шмелях, спящих на скабиозах… Казалось мне, что вот сейчас-сейчас дойду до самого главного, объясню все горе моей родины, но почему-то я мог вспомнить только о вещах маленьких, совсем земных, не умеющих ни говорить, ни плакать теми крупными, жгучими, страшными слезами, о которых я хотел и не мог рассказать…
Замолк я, поднял голову. Ангел с тихой внимательной улыбкой неподвижно смотрел на меня своими продолговатыми алмазными очами – и я почувствовал, что понимает он все…
– Прости меня, – воскликнул я, робко целуя родинку на светлой ступне, – прости, что я только умею говорить о мимолетном, о малом. Но ты ведь понимаешь… Милосердный, серый ангел, ответь же мне, помоги, скажи мне, что спасет мою страну?
И на мгновенье обняв плечи мои голубиными своими крылами, ангел молвил единственное слово, и в голосе его я узнал все любимые, все смолкнувшие голоса. Слово, сказанное им, было так прекрасно, что я со вздохом закрыл глаза и еще ниже опустил голову. Пролилось оно благовоньем и звоном по всем жилам моим, солнцем встало в мозгу, и бесчетные ущелья моего сознания подхватили, повторили райский сияющий звук. Я наполнился им; тонким узлом билось оно в виску, влагой дрожало на ресницах, сладким холодом веяло сквозь волосы, божественным жаром обдавало сердце.
Я крикнул его, наслаждаясь каждым слогом, я порывисто вскинул глаза в лучистых радугах счастливых слез…
Господи! Зимний рассвет зеленеет в окне, и я не помню, что крикнул…


Александр Островский
(1823-1886)

Доходное место (монолог Анны Павловны) 

«Извольте, я замолчу об этом, вы уже довольно наказаны; но я буду продолжать о себе.
Может быть, вы о себе измените мнение после моих слов. Вы помните, как я дичилась общества, я боялась его. И недаром. Но вы требовали — я должна была уступить вам. И вот, совсем неприготовленную, без совета, без руководителя, вы ввели меня в свой круг, в котором искушение и порок на каждом шагу. Некому было ни предупредить, ни поддержать меня! Впрочем, я сама узнала всю мелочность, весь разврат тех людей, которые составляют ваше знакомство. Я берегла себя. В то время я встретила в обществе Любимова, вы его знали. Помните его открытое лицо, его светлые глаза, как умен и как чист был он сам! Как горячо он спорил с вами, как смело говорил про всякую ложь и неправду! Он говорил то, что я уже чувствовала, хотя и неясно. Я ждала от вас возражений. Возражений от вас не было; вы только клеветали на него, за глаза выдумывали гнусные сплетни, старались уронить его в общественном мнении, и больше ничего. Как я желала тогда заступиться за него; но я не имела для этого ни возможности, ни достаточно ума. Мне оставалось только… полюбить его.
Так я и сделала. Я видела потом, как вы губили его, как мало-помалу достигали своей цели. То есть не вы одни, а все, кому это нужно было. Вы сначала вооружили против него общество, говорили, что его знакомство опасно для молодых людей, потом твердили постоянно, что он вольнодумец и вредный человек, и восстановили против него его начальство; он принужден был оставить службу, родных, знакомство, уехать отсюда… 
Я все это видела, все выстрадала на себе. Я видела торжество злобы, а вы все еще считаете меня той девочкой, которую вы купили и которая должна быть благодарна и любить вас за ваши подарки. Из моих чистых отношений к нему сделали гнусную сплетню; дамы стали явно клеветать на меня, и тайно завидовать; молодые и старые волокиты стали без церемонии преследовать меня. Вот до чего вы довели меня, женщину, достойную, может быть, лучшей участи, женщину, способную понимать истинное значение жизни и ненавидеть зло! Вот все, что я хотела сказать вам и — больше вы не услышите от меня упрека никогда…»

Бесприданница (монолог Ларисы) 

«Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорят… верная смерть. Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!.. Стоять у решетки и смотреть вниз, закружится голова и упадешь… Да, это лучше… в беспамятстве, ни боли… ничего не будешь чувствовать! (Подходит к решетке и смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с ужасом отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за беседку.) Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подле беседки.) Ох, нет… (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет, нет… Не Кнуров… роскошь, блеск… нет, нет… я далека от суеты… (Вздрогнув.) Разврат… ох, нет… Просто решимости не имею. 
Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить… когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы теперь меня убил кто-нибудь… Как хорошо умереть… пока еще упрекнуть себя не в чем. Или захворать и умереть… Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!.. Хворать долго, успокоиться, со всем примириться, всем простить и умереть… Ах, как дурно, как кружится голова…»


Михаил Лермонтов
(1814-1841)

Герой нашего времени (письмо Веры к Печорину)

«Я пишу к тебе в полной уверенности, что мы никогда больше не увидимся. Несколько лет тому назад, расставаясь с тобою, я думала то же самое; но небу было угодно испытать меня вторично; я не вынесла этого испытания, мое слабое сердце покорилось снова знакомому голосу… ты не будешь презирать меня за это, не правда ли? Это письмо будет вместе прощаньем и исповедью: я обязана сказать тебе все, что накопилось на моем сердце с тех пор, как оно тебя любит. Я не стану обвинять тебя — ты поступил со мною, как поступил бы всякий другой мужчина: ты любил меня как собственность, как источник радостей, тревог и печалей, сменявшихся взаимно, без которых жизнь скучна и однообразна. Я это поняла сначала… Но ты был несчастлив, и я пожертвовала собою, надеясь, что когда-нибудь ты оценишь мою жертву, что когда-нибудь ты поймешь мою глубокую нежность, не зависящую ни от каких условий. Прошло с тех пор много времени: я проникла во все тайны души твоей… и убедилась, что то была надежда напрасная. Горько мне было! Но моя любовь срослась с душой моей: она потемнела, но не угасла.
Мы расстаемся навеки; однако ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого: моя душа истощила на тебя все свои сокровища, свои слезы и надежды. Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно, ничей взор не обещает столько блаженства, никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Теперь я должна тебе объяснить причину моего поспешного отъезда; она тебе покажется маловажна, потому что касается до одной меня. Нынче поутру мой муж вошел ко мне и рассказал про твою ссору с Грушницким. Видно, я очень переменилась в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза; я едва не упала без памяти при мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду с ума… но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно! Мой муж долго ходил по комнате; я не знаю, что он мне говорил, не помню, что я ему отвечала… верно, я ему сказала, что я тебя люблю… Помню только, что под конец нашего разговора он оскорбил меня ужасным словом и вышел. Я слышала, как он велел закладывать карету… Вот уж три часа, как я сижу у окна и жду твоего возврата… Но ты жив, ты не можешь умереть!.. Карета почти готова… Прощай, прощай… Я погибла, — но что за нужда?.. Если б я могла быть уверена, что ты всегда меня будешь помнить, — не говорю уж любить, — нет, только помнить… Прощай; идут… я должна спрятать письмо…
Не правда ли, ты не любишь Мери? ты не женишься на ней? Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете…»


Фёдор Достоевский
(1821-1881)

Идиот (монолог князя Мышкина)

«Насчет жизни в тюрьме можно еще и не согласиться, — сказал князь, — я слышал один рассказ человека, который просидел в тюрьме лет двенадцать; это был один из больных, у моего профессора и лечился. У него были припадки, он был иногда беспокоен, плакал и даже пытался раз убить себя. Жизнь его в тюрьме была очень грустная, уверяю вас, но, уж конечно, не копеечная. А всё знакомство-то у него было с пауком да с деревцем, что под окном выросло… Но я вам лучше расскажу про другую мою встречу прошлого года с одним человеком. Тут одно обстоятельство очень странное было, — странное тем, собственно, что случай такой очень редко бывает. Этот человек был раз взведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет. Мне ужасно хотелось слушать, когда он иногда припоминал свои тогдашние впечатления, и я несколько раз начинал его вновь расспрашивать. Он помнил всё с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет. Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат. Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал. Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чем он будет думать: ему всё хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, — так кто же? где же? Всё это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!». Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили…»


Антон Чехов
(1860-1904)

Чайка (монолог Кости Треплева)

«Любит — не любит, любит — не любит, любит — не любит… Видишь, дядя, моя мать меня не любит. Еще бы! Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки, а мне уже двадцать пять лет, и я постоянно напоминаю ей, что она уже не молода. 
Когда меня нет, ей только тридцать два года, при мне же сорок три, и за это она меня ненавидит. Она знает также, что я не признаю театра. Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр — это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.
Я люблю мать, сильно люблю; но она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом, имя ее постоянно треплют в газетах, — и это меня утомляет. Иногда же просто во мне говорит эгоизм обыкновенного смертного; бывает жаль, что у меня мать известная актриса, и, кажется, будь это обыкновенная женщина, то я был бы счастливее. 
Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало, у нее сидят в гостях сплошь все знаменитости, артисты и писатели, и между ними только один я — ничто, и меня терпят только потому, что я ее сын. 
Кто я? Что я? Вышел из третьего курса университета по обстоятельствам, как говорится, от редакции не зависящим, никаких талантов, денег ни гроша, а по паспорту я — киевский мещанин. Мой отец ведь киевский мещанин, хотя тоже был известным актером. Так вот, когда, бывало, в ее гостиной все эти артисты и писатели обращали на меня свое милостивое внимание, то мне казалось, что своими взглядами они измеряли мое ничтожество, — я угадывал их мысли и страдал от унижения…
Я слышу шаги… (Обнимает дядю.) Я без нее жить не могу… Даже звук ее шагов прекрасен… Я счастлив безумно. (Быстро идет навстречу Нине Заречной, которая входит.) Волшебница, мечта моя…»


Александр Грибоедов
(1795-1829)

 Горе от ума (монолог Чацкого)

«Не образумлюсь… виноват,
И слушаю, не понимаю,
Как будто всё еще мне объяснить хотят,
Растерян мыслями… чего-то ожидаю. 
Слепец! я в ком искал награду всех трудов!
Спешил!.. летел! дрожал! вот счастье, думал, близко.
Пред кем я давиче так страстно и так низко
Был расточитель нежных слов! 
А вы! о Боже мой! кого себе избрали?
Когда подумаю, кого вы предпочли!
Зачем меня надеждой завлекли?
Зачем мне прямо не сказали,
Что всё прошедшее вы обратили в смех?!
Что память даже вам постыла
Тех чувств, в обоих нас движений сердца тех,
Которые во мне ни даль не охладила,
Ни развлечения, ни перемена мест.
Дышал, и ими жил, был занят беспрерывно!
Сказали бы, что вам внезапный мой приезд,
Мой вид, мои слова, поступки — все противно,
Я с вами тотчас бы сношения пресек,
И перед тем, как навсегда расстаться
Не стал бы очень добираться,
Кто этот вам любезный человек?.. 
Вы помиритесь с ним по размышленьи зрелом.
Себя крушить, и для чего!
Подумайте, всегда вы можете его
Беречь, и пеленать, и спосылать за делом,
Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей,
Высокий идеал московских всех мужей.-
Довольно!.. с вами я горжусь моим разрывом.
А вы, сударь отец, вы, страстные к чинам:
Желаю вам дремать в неведеньи счастливом,
Я сватаньем моим не угрожаю вам.
Другой найдется благонравный,
Низкопоклонник и делец,
Достоинствами, наконец,
Он будущему тестю равный.
Так отрезвился я сполна,
Мечтанья с глаз долой, и спала пелена;
Теперь не худо б было сряду
На дочь и на отца,
И на любовника-глупца,
И на весь мир излить всю желчь и всю досаду.
С кем был! Куда меня закинула судьба!
Все гонят! все клянут! Мучителей толпа,
В любви предателей, в вражде неутомимых,
Рассказчиков неукротимых,
Нескладных умников, лукавых простаков, 
Старух зловещих, стариков,
Дряхлеющих над выдумками, вздором.
Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок! —
Карету мне, карету!»


Уильям Шекспир
(1564-1616)

Ромео и Джульетта (монолог Джульетты)

Прощайте. — Богу одному известно,
Когда мы с ней увидимся опять.
Холодный страх по жилам пробегает;
Мне кажется, что жизни теплоту
Он леденит. Я позову их снова,
Чтобы они ободрили меня.
Кормилица! — К чему? Что ей здесь делать?
Должна одна я сцену разыграть
Ужасную. Сюда, фиал!
Что, если не подействует микстура?
Должна ль тогда венчаться завтра я?
Нет, нет; вот в чем мое спасенье будет.
Лежи вот здесь. А если это яд,
Что мне хитро поднес монах, желая
Меня убить, чтоб свадьбу устранить,
Которою он был бы обесчещен,
Так как меня с Ромео повенчал?
Боюсь, что так. Однако, нет, едва ли, —
Не допущу я этой мысли злой:
Он до сих пор был святостью известен.
Что, если я проснусь в своем гробу
До времени, когда придет Ромео,
Чтоб выручить меня? Вот что ужасно!
Не задохнусь ли в этом склепе я? —
В смердящий рот его не проникает
Здоровый воздух… Не умру ль я прежде,
Чем явится Ромео мой? — А если
Останусь я жива, — то мысль одна,
Что смерть кругом и ночь, весь ужас места,
Старинный склеп, где столько уж веков
Всех Капулетти кости погребались
И где лежит Тибальд окровавленный,
Еще недавно так похороненный,
Гниющий там под саваном своим;
Где, говорят, умерших тени бродят,
В известные часы ночной порой…
Увы, увы! ужель невероятно,
Что рано так проснувшись в этом смраде
И слушая стенания кругом,
Похожие на стоны мандрагоры,
Когда ее из почвы вырывают, —
Возможно ли мне не сойти с ума?
О, если я средь ужасов подобных
Проснуся вдруг, то не лишусь ли я
Рассудка, и в безумии моем
Не стану ль я играть костями предков,
Не вырву ль я Тибальда труп кровавый
Из савана и, в бешенстве, схватив
Кость одного из прадедов моих,
Не размозжу ль той костью, как дубиной,
В отчаяньи я голову себе?
О, это что? Мне кажется, я вижу
Тибальда тень… Ромео ищет он,
Пронзившего его своей рапирой.
Остановись, Тибальд! Иду, Ромео!
Иду! Я пью вот это для тебя.


Александр Куприн
(1812-1870)

Гранатовый браслет (письмо Желткова к Вере Николаевне)

«Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.
Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить.
Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: „Да святится имя Твое“.
Восемь лет тому назад я увидел вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…
Подумайте, что мне нужно было делать? Убежать в другой город? Все равно сердце было всегда около Вас, у Ваших ног, каждое мгновение дня заполнено Вами, мыслью о Вас, мечтами о Вас… сладким бредом. Я очень стыжусь и мысленно краснею за мой дурацкий браслет, — ну, что же? — ошибка. Воображаю, какое он впечатление произвел на Ваших гостей.
Через десять минут я уеду, я успею только наклеить марку и опустить письмо в почтовый ящик, чтобы не поручать этого никому другому. Вы это письмо сожгите. Я вот сейчас затопил печку и сжигаю все самое дорогое, что было у меня в жизни: ваш платок, который, я признаюсь, украл. Вы его забыли на стуле на балу в Благородном собрании. Вашу записку, — о, как я ее целовал, — ею Вы запретили мне писать Вам. Программу художественной выставки, которую Вы однажды держали в руке и потом забыли на стуле при выходе… Кончено. Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, что Вы очень музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, — так вот, если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur № 2, op. 2.
Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.
Г. С. Ж.»


Лев Толстой
(1828-1910)

Воскресение (размышления Нехлюдова после суда)

«Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный злодей, а самый обыкновенный — это видят все — человек и что стал он тем, что есть, только потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей. И потому, кажется, ясно, что, для того чтобы не было таких мальчиков, нужно постараться уничтожить те условия, при которых образуются такие несчастные существа.
Что же мы делаем? Мы хватаем такого одного случайно попавшегося нам мальчика, зная очень хорошо, что тысячи таких остаются непойманными, и сажаем его в тюрьму, в условия совершенной праздности или самого нездорового и бессмысленного труда, в сообщество таких же, как и он, ослабевших и запутавшихся в жизни людей, а потом ссылаем его на казенный счет в сообщество самых развращенных людей из Московской губернии в Иркутскую.
Для того же, чтобы уничтожить те условия, в которых зарождаются такие люди, не только ничего не делаем, но только поощряем те заведения, в которых они производятся. Заведения эти известны: это фабрики, заводы, мастерские, трактиры, кабаки, дома терпимости. И мы не только не уничтожаем таких заведений, но, считая их необходимыми, поощряем, регулируем их.
Воспитаем так не одного, а миллионы людей, и потом поймаем одного и воображаем себе, что мы что-то сделали, оградили себя и что больше уже и требовать от нас нечего, мы его препроводили из Московской в Иркутскую губернию, — с необыкновенной живостью и ясностью думал Нехлюдов, сидя на своем стуле рядом с полковником и слушая различные интонации голосов защитника, прокурора и председателя и глядя на их самоуверенные жесты. — И ведь сколько и каких напряженных усилий стоит это притворство, — продолжал думать Нехлюдов, оглядывая эту огромную залу, эти портреты, лампы, кресла, мундиры, эти толстые стены, окна, вспоминая всю громадность этого здания и еще большую громадность самого учреждения, всю армию чиновников, писцов, сторожей, курьеров, не только здесь, но во всей России, получающих жалованье за эту никому не нужную комедию. — Что, если бы хоть одну сотую этих усилий мы направляли на то, чтобы помогать тем заброшенным существам, на которых мы смотрим теперь только как на руки и тела, необходимые для нашего спокойствия и удобства. А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после двенадцати часов работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «Не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик не пошел бы, не заболтался и ничего бы не сделал дурного.
Но такого человека, который бы пожалел его, не нашлось ни одного во все то время, когда он, как зверок, жил в городе свои года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам за покупкой; напротив, все, что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор, как он живет в городе, было то, что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
Когда же он, больной и испорченный от нездоровой работы, пьянства, разврата, одурелый и шальной, как во сне, шлялся без цели по городу и сдуру залез в какой-то сарай и вытащил оттуда никому не нужные половики, мы, все достаточные, богатые, образованные люди, не то что позаботились о том, чтобы уничтожить те причины, которые довели этого мальчика до его теперешнего положения, а хотим поправить дело тем, что будем казнить этого мальчика.
Ужасно! Не знаешь, чего тут больше — жестокости или нелепости. Но, кажется, и то и другое доведено до последней степени».


Иван Крылов
(1769-1844)

Скворец (басня)

У всякого талант есть свой; 
Но часто, на успех прельщаяся чужой, 
Хватается за то иной, 
В чем он совсем не годен. 
А мой совет такой: 
Берись за то, к чему ты сроден, 
Коль хочешь, чтоб в делах успешный был конец. 

Какой-то смолоду Скворец 
Так петь щегленком научился, 
Как будто бы щегленком сам родился. 
Игривым голоском весь лес он веселил, 
И всякий Скворушку хвалил. 
Иной бы был такой доволен частью; 
Но Скворушка услышь, что хвалят соловья, — 
А Скворушка завистлив был, к несчастью, — 
И думает: «Постойте же, друзья, 
Спою не хуже я 
И соловьиным ладом». 
И подлинно запел, 
Да только лишь совсем особым складом: 
То он пищал, то он хрипел, 
То верещал козленком, 
То непутем 
Мяукал он котенком; 
И, словом, разогнал всех птиц своим пеньем. 

Мой милый Скворушка, ну что за прибыль в том? 
Пой лучше ты прилично щегленком, 
Чем дурно — соловьем.

Басни И. Крылова

Сергей Михалков
(1913-2009)

Заяц и черепаха (басня)

Однажды где-то под кустом
Свалила Зайца лихорадка.
Болеть, известно, как не сладко:
То бьет озноб его, то пот с него ручьем,
Он бредит в забытьи, зовет кого-то в страхе…
Случилось на него наткнуться Черепахе.
Вот Заяц к ней: «Голубушка… воды…
Кружится голова… Нет сил моих подняться,
А тут рукой подать — пруды!»
Как Черепахе было отказаться?..
Вот минул час, за ним пошел другой,
За третьим начало смеркаться, —
Все Черепаху ждет Косой.
Все нет и нет ее. И стал больной ругаться:
«Вот чертов гребешок! Вот костяная дочь!
Попутал бес просить тебя помочь!
Куда же ты запропастилась?
Глоток воды, поди, уж сутки жду…» —
«Ты что ругаешься?» — Трава зашевелилась.
«Ну, наконец, пришла, — вздохнул больной. —
Явилась!» —
«Да нет, Косой, еще туда иду…»
Я многих черепах имею здесь в виду.
Нам помощь скорая подчас нужна в делах,
Но горе, коль она в руках
У черепах!

Заяц во хмелю (басня)

В день именин, а может быть, рожденья
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.
В кругу друзей, за шумною беседой,
Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.
И Заяц наш, как сел,
Так, с места не сходя, настолько окосел,
Что, отвалившись от стола с трудом,
Сказал: «Пшли домой!» — «Да ты найдешь ли дом? —
Спросил радушный Еж. —
Поди, как ты хорош!
Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился!
В лесу один ты пропадешь:
Все говорят, что Лев в округе объявился!»
Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел.
«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться!
Я как бы сам его не съел!
Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!
Да я семь шкур с него спущу
И голым в Африку пущу!..»
Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,
Как меж столов,
Идет Косой, шумит по лесу темной ночью:
«Видали мы в лесах зверей почище львов,
От них и то летели клочья!..»
Проснулся Лев, услышав пьяный крик, —
Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.
Лев — цап его за воротник!
«Так вот кто в лапы мне попался!
Так это ты шумел, болван?
Постой, да ты, я вижу, пьян —
Какой-то дряни нализался!»
Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!
Стал от беды искать спасенья он:
«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться!
Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.
Там лишнего хватил. Но все за Вас!
За Ваших львят! За Вашу Львицу!
Ну, как тут было не напиться?!»
И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.
Спасен был хвастунишка наш!
Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,
Но обожал… подхалимаж.

Басни С. Михалкова


Владислав Крапивин
«Мальчик со шпагой»

Луна была не совсем круглая, но очень яркая. <…> Спать никому не хотелось. Ребята сдвинули кровати и стали рассказывать разные истории. Было не очень шумно и очень интересно. Многие даже из других палат прибежали.
… все заговорили про собак: какая порода лучше, у кого какие были щенки, как дрессировать…
У Серёжи никогда собаки не было, но слушал он все равно с интересом.
Вдруг, когда уже начал стихать разговор, маленький Димка Соломин сказал:
— У меня тоже была собака. Только я ее никогда не видел… <…>
Несколько человек с готовностью хихикнули. Но остальные на них зашумели: почти всем хотелось послушать про Димкину собаку.
И Серёже очень хотелось. Дело даже не в собаке. Просто ему нравился Димка.
Они познакомились в первый же лагерный день. Серёжа шел в пионерскую комнату и увидел, что прямо перед ним стоит на дорожке мальчишка лет восьми. Худой, золотоволосый, с боевой ссадиной на переносице. Стоит, крепко расставив ноги и заложив ладони за ремешок на штанах. Лицо у мальчишки было хорошее, с большим улыбчивым ртом и зелеными глазами.
— А я тебя помню, — сказал он и наклонил к плечу голову. — Ты учился в пятом «В», в нашей школе. Тебя Серегой зовут.
— Правильно, — обрадовался Серёжа. — Только я… не помню, как тебя зовут. — Он постеснялся сказать, что вообще не помнит этого мальчишку.
— Меня звать Димка, — охотно сообщил тот. И пошел рядом с Серёжей.
Наверно, они разговорились бы, но тут закричал кто-то издалека: «Димка! Соломин!» И Димка ускакал на зов.
Потом он много раз попадался навстречу и всегда улыбался Серёже, как давнему знакомому.
Серёжа ни с кем еще не успел подружиться в лагере. И с Димкой тоже. Но Димка нравился ему больше всех, жаль только, что был он маленький…
Димка стал рассказывать:
— Я тогда жил у нашей бабушки. Не в городе, а в поселке. Там овраг, а кругом дома. Я в первую ночь ну никак уснуть не мог. Потому что не привык. У нас в городе ночью в окошке сразу тыща огней видна, а у бабушки — никаких огоньков, потому что овраг за окном. Только луна. Ну, я не спал, не спал, а потом собака начала гавкать. Я сперва даже разозлился: чего спать не дает? А потом мне ее как-то жалко стало. Она так печально гавкала. Наверно, она все время на цепи сидела, и ночью и днем. Скучно ведь… У меня окошко открыто было. Я подошел и давай свистеть. Ну, не громко, а так, будто зову ее. Она замолчала. А потом гавкнула, будто спрашивает. Ну, я еще посвистел. А она опять: «Гав, гав». Будто отвечает… Вот так мы долго-долго переговаривались. А потом я три раза свистнул, что кончаем разговор, и лег спать. Она тоже еще полаяла немного и замолчала.
— А потом? — спросил Серёжа.
— Когда другая ночь наступила, мы опять так же переговаривались. И потом еще. Каждую ночь. Она меня уже узнавала по свисту, эта собака. И откликалась по-всякому. Если весело начну свистеть, она тоже весело так залает! А если потихонечку, грустно, она тоже жалобно так гавкает… В общем, у нас целые разговоры были.
— А как ее звали-то? — спросили из дальнего угла.
— Я откуда знаю? — удивился Димка. — Я ее даже не видел ни разу. Даже не знаю, какая она. Я ее днем искал, да там у оврага огороды кругом и заборы высокие, не проберешься. А на свист она днем не откликалась.
— Какая же она твоя? — обиженно пыхтя, сказал Витька Солобоев. — Даже не знаешь, рыжая она или еще какая. Хозяин у собаки тот, кто ей жрать дает.
— Зато она со мной разговаривала, — тихо ответил Димка.
Серёжа с досадой сказал:
— Ты, Солобоев, не мешай рассказывать… Ну а потом что, Димка?
Димка вздохнул.
— Потом я подрался с Вовкой Кобасенком, и у меня губа распухла. Я уже не мог свистеть. А она лаяла, лаяла. Всю ночь. Я просто не знал, что делать. Кричать, что ли? Ну, я же не знал, как ее зовут. И бабушка проснулась бы… А собака все лаяла, лаяла и вдруг как завизжит! И замолчала сразу… Я потом, когда губа прошла, всю ночь свистел, а она уже не отвечала.
Все сочувственно помолчали.
— Прибил кто-нибудь, — проговорил Женька Скатов, сердитый некрасивый мальчишка из первого отряда. — Есть такие гады. Им собаку убить что клопа раздавить.
Серёжа недолюбливал Женьку. Но сейчас Женька пожалел Димкину собаку и сразу показался Серёже симпатичным.
И вообще все вокруг были сейчас хорошие и добрые. Сидели вперемежку на своих и чужих кроватях, привалившись друг к дружке и завернувшись во все равно чьи одеяла. И к Серёже приткнулся тоже какой-то парнишка из другого отряда, незнакомый, но все равно славный. Все ярче светила луна, и совсем не хотелось спать, и хорошо было рядом друг с другом.
Хронометраж – 5 мин. 15 сек.


Александр Дюма
«Три мушкетера»

Молодой человек… Постараемся набросать его портрет: представьте себе Дон Кихота в восемнадцать лет, Дон Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке, синий цвет которой приобрел оттенок, средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое смуглое лицо; выдающиеся скулы – признак хитрости; челюстные мышцы чрезмерно развитые – неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить гасконца, даже если на нем нет берета, – а молодой человек был в берете, украшенном подобием пера; взгляд открытый и умный; нос крючковатый, но тонко очерченный; рост слишком высокий для юноши и недостаточный для зрелого мужчины. Неопытный человек мог бы принять его за пустившегося в путь фермерского сына, если бы не длинная шпага на кожаной портупее, бившаяся о ноги своего владельца, когда он шел пешком, и ерошившая гриву его коня, когда он ехал верхом.
Ибо у нашего молодого человека был конь, и даже столь замечательный, что и впрямь был всеми замечен. Это был беарнский мерин лет двенадцати, а то и четырнадцати от роду, желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками. <…>
Недаром он оказался не в силах подавить тяжелый вздох, принимая этот дар от д’Артаньяна-отца. Он знал, что цена такому коню самое большее двадцать ливров. Зато нельзя отрицать, что бесценны были слова, сопутствовавшие этому дару.
– Сын мой! – произнес гасконский дворянин с тем чистейшим беарнским акцентом, от которого Генрих IV не мог отвыкнуть до конца своих дней. – Сын мой, конь этот увидел свет в доме вашего отца лет тринадцать назад и все эти годы служил нам верой и правдой, что должно расположить вас к нему. Не продавайте его ни при каких обстоятельствах, дайте ему в почете и покое умереть от старости. И если вам придется пуститься на нем в поход, щадите его, как щадили бы старого слугу. При дворе, – продолжал д’Артаньян-отец, – в том случае, если вы будете там приняты, на что, впрочем, вам дает право древность вашего рода, поддерживайте ради себя самого и ваших близких честь вашего дворянского имени, которое более пяти столетий с достоинством носили ваши предки. <…> Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала. Только мужеством – слышите ли вы, единственно мужеством! – дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в это мгновение ему предоставляла фортуна. Вы молоды и обязаны быть храбрым по двум причинам: во-первых, вы гасконец, и, кроме того, – вы мой сын. Не опасайтесь случайностей и ищите приключений. Я дал вам возможность научиться владеть шпагой. У вас железные икры и стальная хватка. Вступайте в бой по любому поводу, деритесь на дуэли, тем более что дуэли воспрещены и, следовательно, нужно быть мужественным вдвойне, чтобы драться. Я могу, сын мой, дать вам с собою всего пятнадцать экю, коня и те советы, которые вы только что выслушали. Ваша матушка добавит к этому рецепт некоего бальзама, полученный ею от цыганки; этот бальзам обладает чудодейственной силой и излечивает любые раны, кроме сердечных. Воспользуйтесь всем этим и живите счастливо и долго… Мне остается прибавить еще только одно, а именно: указать вам пример – не себя, ибо я никогда не бывал при дворе и участвовал добровольцем только в войнах за веру. Я имею в виду господина де Тревиля, который был некогда моим соседом. <…>  он сейчас капитан мушкетеров, то есть цезарского легиона, который высоко ценит король и которого побаивается кардинал. А он мало чего боится, как всем известно. Кроме того, господин де Тревиль получает десять тысяч экю в год. И следовательно, он весьма большой вельможа. Начал он так же, как вы. Явитесь к нему с этим письмом, следуйте его примеру и действуйте так же, как он.
После этих слов г-н д’Артаньян-отец вручил сыну свою собственную шпагу, нежно облобызал его в обе щеки и благословил. 
Хронометраж – 4 мин. 41 сек.


Валентин Катаев
«Два капитана»

Больше всего меня удивило, что Марья Васильевна ни словом не обмолвилась о Кате. Мы с Катей провели в Энске девять дней. А Марья Васильевна не сказала об этом ни слова.
Это было подозрительное молчание, и я думал о нем ночью, пока не заснул, потом утром на физике, обществоведении и особенно на литературе.
Пожалуй, на литературе мне следовало думать о других вещах, более близких к Гоголю и его бессмертной поэме «Мертвые души», которую мы тогда проходили. Мне следовало быть начеку, потому что Лихо, особенно после педсовета, из шкуры лез, только бы доказать всей школе, что если я не идеалист, так уж во всяком случае, знаю не больше, чем на «чрезвычайно слабо».
Но я почему—то не ждал, что он меня вызовет, и даже вздрогнул, когда он громко назвал мою фамилию.
– Мы слышали, как некоторые ораторы позволяют себе оскорблять заслуженных людей, – сказал он. – Посмотрим же, имеют ли они на это право.
И он спросил, читал ли я «Шинель» Гоголя, как будто таким образом можно было решить этот вопрос.
Здесь еще не было ничего особенного, хотя «Шинель» мы проходили в первой ступени, и это было хамство – спрашивать «Шинель», когда были заданы «Мертвые души». Но я спокойно ответил ему:
– Читал.
– Так-с. А в каком смысле следует понимать слова Достоевского: «Мы все вышли из гоголевской «Шинели»?
Я объяснил, что хотя это сказал Достоевский, но на самом деле из «Шинели» ничего не вышло, а в литературе и в обществе появилась потом совсем другая нота. «Шинель» – это примиренье с действительностью, а литература – например, Лев Толстой – была борьбой с действительностью.
– Ты споришь с Достоевским? – презрительно усмехаясь, спросил Лихо.
Я отвечал, что – да спорю и что спорить с Достоевским – это еще не идеализм.
В классе засмеялись, и Лихо побагровел. Кажется, он сразу хотел поставить мне «неуд», у него даже руки тряслись, но это было неудобно, и для приличия он задал мне еще один вопрос:
– Скажи, кого из героев Гоголя следует считать типом небокоптителя?
Я отвечал, что у Гоголя все герои – небокоптители, кроме типа Тараса Бульбы, который все-таки кое-что сделал согласно своим идеям. Но что Гоголя нельзя за это винить, потому что тогда была такая жизнь.
Лихо вытер пот и поставил мне «неуд».
– Иван Витальевич, я буду требовать, чтобы меня спросили в Академии наук, – сказал я садясь. – Мы с вами расходимся во взглядах на литературу.
Он что-то заквакал, но в это время раздался звонок.
Ребята считали, что в данном случае я был совершенно прав и что Лихо не имел права ставить мне «неуд» за то, что я не согласен с Достоевским, или за то, что я считаю всех гоголевских героев небокоптителями. Валя заметил, что у Гоголя есть еще какой-то положительный тип – помещик Костанжогло из второй части «Мертвых душ», которую Гоголь сжег, но я возразил, что раз сам Гоголь ее сжег, стало быть, не о чем и говорить. Кроме того, помещик не может быть положительным типом.
Хронометраж – 3 мин. 14 сек.


Майн Рид
«Всадник без головы»

Глава LXXIII. ОСТРОВОК В ПРЕРИИ

Табун в сто, а иногда и больше голов, привольно пасущийся в прерии, — зрелище, конечно, великолепное, но оно не удивит и не поразит пограничного жителя Техаса.  Наоборот, он был бы удивлен гораздо больше, если бы увидел, что в прерии пасется одинокая лошадь.  В первом случае он просто подумал бы: «Табун мустангов».  Во втором у него возникла бы целая вереница недоуменных мыслей. Это может быть либо дикий жеребец, изгнанный из табуна, либо верховая лошадь, ушедшая далеко от стоянки какого-нибудь путника.
Опытный житель прерии сразу определит, что это за лошадь.
Если она пасется с удилами во рту и с седлом на спине, тогда сомнений не будет. Ему придется задуматься только над тем, как ей удалось убежать от своего хозяина. 
Но, если всадник сидит в седле, а лошадь все-таки пасется, тогда остается только подумать: он — просто садовая голова и лентяй, который не догадается сойти, чтобы не мешать своей лошади пастись.
Однако если окажется, что у всадника нет никакой головы, даже и садовой, тогда возникает тысяча предположений, из которых ни одно, наверно, не будет близко к истине.
Именно такая лошадь и такой всадник появились в прериях юго-западного Техаса в 185… году. Точный год неизвестен, но, во всяком случае, это было в 50-х годах.
Место можно указать более точно: его встречали в зарослях и на открытой прерии, примерно в границах площади в двадцать на двадцать миль между Леоной и Рио-де-Нуэсес.
Всадника без головы видели многие люди и в разное время. Во-первых, те, кто искал Генри Пойндекстера и его предполагаемого убийцу. Во-вторых, слуга Мориса-мустангера. В-третьих, Кассий Колхаун во время своих ночных скитаний в лесных зарослях. В-четвертых, мнимые индейцы — той же ночью. И, наконец, Зеб Стумп — в следующую ночь.
Но были и другие люди, которые видели всадника без головы в других местах и при других обстоятельствах: охотники, пастухи, объездчики. Всем этот загадочный всадник внушал ужас, для всех он был необъяснимой тайной.
О нем говорили не только на Леоне, но и в более отдаленных местах. Слухи распространились на юг, до берегов Рио-Гранде, а на север — до Сабайнала. Никто не сомневался в том, что странного всадника действительно видели. Сомневаться в этом — значило бы отвергать свидетельство двухсот людей, которые готовы были поклясться, что это правда, а не игра воображения. Никто и не отрицал, что его действительно видели. Оставалось только найти объяснение этому странному и противоестественному явлению.
Высказывалось множество догадок, более или менее правдоподобных, более или менее нелепых. Одни считали это «хитростью индейцев», другие — чучелом; некоторые думали, что это настоящий всадник, чья голова спрятана под серапе, в котором проделаны две дырочки для глаз.  А кое-кто упорно держался мнения, что всадник без головы сам дьявол.
Хронометраж – 3 мин. 6 сек. 


Жюль Верн
«Дети капитана Гранта»

Гл. 20. Крик в ночи.

Дети капитана Гранта умолкли. <…> Вдруг произошло нечто странное, сверхъестественное. Брату и сестре одновременно показалось, будто из лона волн, попеременно то темных, то светящихся, прозвучал чей-то голос, и его глубокий, тоскующий звук проник в самую глубь их сердец.
— Помогите! Помогите! — прозвучало в тиши.
— Мери, ты слышала, слышала? — спросил Роберт.
И, поспешно перегнувшись через перила, оба стали напряженно вглядываться в мглу, но ничего не было видно — лишь безграничный сумрак стлался перед ними темной пеленой.
— Роберт, — пролепетала бледная от волнения Мери, —  мне почудилось… Да, почудилось, как и тебе… Мы бредим с тобой, Роберт, милый…
Но снова раздался голос, призывавший на помощь, и на этот раз иллюзия была так сильна, что у обоих одновременно вырвался тот же крик:
— Отец! Отец!
Это было уже слишком для Мери. Волнение ее было так сильно, что она без чувств упала на руки брата.
— Помогите! — крикнул Роберт. — Сестра! Отец!.. Помогите!..
Рулевой бросился поднимать бесчувственную девушку.  Прибежали стоявшие на вахте матросы, появились разбуженные шумом Джон Манглс, Элен, Гленарван.
— Сестра умирает, а отец там! — воскликнул Роберт, указывая на волны.
Никто не мог понять, в чем дело.
— Да, да, — повторял мальчик, — отец мой там! Я слышал его голос, сестра тоже слышала…
В эту минуту Мери пришла в себя и, словно безумная, повторяла:
— Отец! Отец там!
Несчастная девушка, перегнувшись через перила, хотела броситься в море.
— Милорд, леди Элен, говорю вам отец там! — твердила она, сжимая руки.
— Уверяю вас, я слышала его голос! Он подымался из волн, словно жалоба, звучал, словно последнее «прости»…
У бедняжки сделались судороги, она рыдала и билась. Пришлось отнести ее в каюту. Элен пошла туда же, чтобы оказать ей помощь.
А Роберт продолжал повторять:
— Отец мой! Отец мой там! Я в этом уверен, сэр!
Свидетели этой мучительной сцены не сомневались, что дети капитана Гранта стали жертвой галлюцинации. Но как убедить их в этом?
Гленарван первый попытался это сделать.  Взяв за руку Роберта, он спросил его:
— Ты слышал голос своего отца, дитя мое?
— Да, сэр. Там, среди волн. Он кричал: «Помогите! Помогите!»
— И ты узнал этот голос?
— Узнал ли я его голос, милорд? О да, клянусь вам!  Моя сестра тоже
слышала и тоже узнала его. Неужели вы думаете, что мы оба ошиблись?  Сэр,
едемте скорей на помощь отцу! Шлюпку! Шлюпку!
Гленарван, поняв, что разубедить бедного мальчика невозможно, решил сделать последнюю попытку и позвал рулевого.
— Гаукинс, — спросил он, — вы стояли у руля, когда мисс Грант сделалось дурно?
— Да, — ответил Гаукинс.
— И вы ничего не заметили, ничего не слышали?
— Ничего.
— Вот видишь, Роберт!
— Если бы это был отец Гаукинса, то Гаукинс не сказал бы, что ничего не слышал! — с неукротимой энергией воскликнул мальчик. — Это был мой отец, сэр, мой отец, отец!
Рыдания прервали его голос. Бледный и безмолвный, Роберт тоже лишился чувств. Гленарваи приказал отнести его в каюту и уложить его в постель. Измученный волнением, мальчик впал в тяжелое забытье.
— Бедные сироты, — промолвил Джон Манглс, — какое тяжелое испытание выпало им на долю!
— Да, — отозвался Гленарван, — чрезмерное горе могло вызвать у них одновременно одинаковую галлюцинацию.
— Одновременно у обоих? —  прошептал Паганель.  — Странно! Наука не допускает этого.
Затем географ, перегнувшись через перила и сделав всем окружающим знак молчать, в свою очередь стал прислушиваться.
Кругом царила тишина. Паганель громко крикнул. Никто не ответил.
— Странно, странно, — повторял географ, возвращаясь в свою каюту.  — Родство мыслей и горя все же не объясняет подобного явления.
На следующий день, 8 марта, в пять часов утра, едва стало светать, как пассажиры, в том числе Роберт и Мери, — ибо их невозможно было удержать в каюте, — собрались на палубе «Дункана». Каждому хотелось увидеть землю, которую лишь мельком видели накануне.  Подзорные трубы с жадностью направлялись на остров. Яхта шла вдоль острова на расстоянии мили от берегов. Можно было разглядеть мельчайшие подробности.
Вдруг раздался крик Роберта. Мальчик уверял, что видит трех людей: двое бегают по берегу, размахивая руками, а третий машет флагом.
— Английский флаг! — вскричал Джон Манглс, взглянув в подзорную трубу.
— Верно! — воскликнул Паганель, быстро оборачиваясь к Роберту.
— Сэр, — заговорил мальчик, дрожа от волнения, —  если вы не хотите, чтобы я добрался до берега вплавь, то велите спустить шлюпку.  На коленях умоляю вас, позвольте мне первым высадиться на берег!
Хронометраж – 4 мин. 55 сек.


Александра Бруштейн
«Дорога уходит в даль…»

Для того, чтобы я не забыла немецкого языка, ко мне ежедневно приходит на один час учительница —  фрейлейн Эмма Прейзинг. С первого взгляда она почему-то кажется мне похожей на плотно забитый ящик. Гладкие стенки, крепко приколоченные планки, что в этом ящике, неизвестно,- может быть, он и вовсе пустой.  Ничего не видно в пустых серых глазах.  Улыбаться фрейлейн Эмма, по-видимому, не умеет или не любит. Руки у нее неласковые, как палки. Она монотонно, в одну дуду, диктует мне по-немецки:
— «Собака лает. Пчела жужжит. Кошка ловит мышей. Роза благоухает…»
Это очень скучно. Единственное, что в первый день немного оживляет диктовку, — это то, что после каждой фразы фрейлейн Эмма говорит непонятное для меня (и, по-моему, неприличное!) слово «пукт».
— «Мы учимся читать. Пукт. Моего маленького брата зовут Карл. Пукт.  Я иду в сад. Пукт».
Я добросовестно пишу везде немецкими буквами это непонятное «пукт»… Но когда диктовка кончается, то оказывается, что это слово произносится «пунктум» и означает «точка»: фрейлейн Эмма диктует фразы вместе со знаками препинания.
Вошедшая в комнату мама весело смеется над моей простотой. Но фрейлейн Эмма даже глазом не моргает, бровью не шевелит. Ей ничего не смешно — ящик, заколоченный ящик, а не человек! Но вот через несколько дней ящик спрашивает меня во время урока:
— Скажи-ка, когда ты написала в диктовке двадцать раз слово «пукт», ты сделала это нарочно?
— Нет, я это сделала не нарочно. Я не знала слово «пунктум» и написала «пукт»: мне так послышалось.
— Ты говоришь правду?
— Я всегда говорю правду!
— А ты знаешь, что такое «правда»?
— Конечно, знаю. Правда —  это когда говорят то, что есть, а неправда — это когда выдумывают из головы…
— Нет! —  протестует ящик. — Такая правда — очень маленькая правда.  Ее можно носить в кармане, как носовой платок. А настоящая правда —  как солнце!.. Посмотри!
И повелительным жестом фрейлейн Эмма показывает мне на небо за окном.
— Вот правда! Ее нельзя скрыть — она прорвется сквозь все покровы!  Она проест железо, как кислота! Она уничтожит, она сожжет все, что посмеет стать на ее пути!.. Вот что такое правда!
Батюшки!  Куда девался заколоченный ящик?  Он раскрывается —  глаза фрейлейн Эммы сверкают, они уже не тускло-серые, а карие.
— Сейчас я расскажу тебе про Ивиковых журавлей. Это баллада Шиллера… Слушай! В Греции жил поэт Ивик, чудный поэт, его все любили.  Но однажды в глухом лесу, где не было ни одного человека — запомни: ни одного человека! — на Ивика напали убийцы. Раненый, умирающий Ивик услыхал, как в небе кричат журавли, и позвал их:
Вы, журавли под небесами,
Я вас в свидетели зову!
Да грянет, привлеченный вами,
Зевесов гром на их главу!
(«А Зевес был у греков самый первый, самый главный бог»,-  поясняет попутно фрейлейн Эмма.)
— Ивика убили, и люди   вскоре нашли его труп. Никто не видел, не слыхал, как его убивали, никто этого не знал, никто не мог назвать убийц.  Казалось, правда навеки схоронена в лесу… Но вот на большом народном празднике, куда стеклись отовсюду тысячи людей, над головами толпы проплыли стаи журавлей. И какой-то человек шутливо подмигнул своему спутнику: «Видишь? Ивиковы журавли!» Кто-то из стоявших рядом услыхал имя любимого поэта Ивика. «Ивик! Почему Ивик? Кто назвал это имя?»  И у всех мелькнула мысль: «Эти люди что-то знают об убийстве.
Задержите их! Допросите их!»
К суду, и тот, кто молвил слово,
И тот, кем он внимаем был!
Убийц схватили, их привели к судьям.
И тщетный плач был их ответом:
И смерть была им приговор.
Видишь? Правда не осталась скрытой в лесу, — говорит фрейлейн Эмма радостно, с торжеством. И голос у нее уже не скрипит, а звенит, и руку она красиво, мягко подняла вверх. —  Правда прилетела на журавлиных крыльях, журавли пропели людям правду, и в ней сознался нечаянно сам убийца!  Вот что такое правда!
Несколько секунд фрейлейн Эмма молчит, а я смотрю на нее с удивлением, почти с восхищением.  В заколоченном   ящике   оказался человек, живой, правдолюбивый и, наверно, хороший!.. Но тут же фрейлейн Эмма гасит свет в своих глазах —  они уже не карие, а свинцово-серые, как шляпки гвоздей, которыми заколочен ящик. Мне даже кажется, что я слышу щелканье захлопнутой крышки…  И, заканчивая урок, фрейлейн Эмма   говорит прежним, чужим, скрипучим голосом:
— Вот — отсюда до сих пор — списать. Просклонять письменно слова: роза, стул, дом… До свиданья!
И ящик уходит.
Хронометраж – 5 мин.

СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

Действующие лица:

Герда, Кай, Снежная Королева, Бабушка, Сказочник, Цветочница, Ворон, Ворона, Принц, Принцесса, Маленькая разбойница, Атаманша, Северный Олень, Лапландка, Тролль.

Горожане, Королевские слуги, Разбойники, 2 мальчика, Розы

Действие первое:

Звучит длинная 8 минутная версия произведения Николо Паганини «La Campanella». Сцена заполняется горожанами. Люди занимаются своими делами: здороваются, кто-то ведёт разговор, кто-то метет улицу, продают цветы и молоко в корзинах. Живое действие без слов.

Среди них на сцене появляется Сказочник. Он включается в действие вместе с горожанами. На сцене появляется несколько человек, несущих большое зеркало. Вдруг музыка резко обрывается. Свет меркнет. Горожане замирают. Сказочник медленно подходит к зеркалу. Резко разворачивается, прижавшись спиной к зеркалу, и начинает рассказ.

Сказочник: Ну, начнём! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь!

Люди, держащие зеркало, резко разворачиваются на 180 градусов вместе со Сказочником. Далее, текст Сказочника звучит сопровождением.

Сказочник: Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей — уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами, а животов у них вовсе нет!

Как только Сказочник рассказывает о Тролле, на Сцене появляется Тролль.

Музыкальным фоном на его выход звучит «В пещере горного короля» Эдварда Грига. Во время текста Сказочника, Тролль сам глядит в зеркало. Затем приглашает двух держащих зеркало горожан посмотреть в него. Те, с ужасом бросаются от зеркала и скрываются за ним и возвращаются уже Троллями. Затем, они снова берут зеркало, а Тролль созывает горожан. Горожане толпятся возле зеркала, заглядывая в него, и с ужасом, бросаются прочь от зеркала. Затем сходятся, дразнят друг друга и издеваются друг над другом. Тролль и его ученики хохочут над горожанами.

Сказочник: И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде.Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелам и самим творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги!

Как только Сказочник говорит про небо, Тролли поднимают головы вверх и делают прыжок. На сцене появляются дети с куклами ангелов на палочках. Куклы должны быть только из ткани (органза, шифон, тюль). Дети машут куклами ангелов с саванами и крыльями из ткани. Ангелы летают к зеркалу и от него. Постепенно тролли по тексту Сказочника медленно поднимают зеркало вверх и роняют. Когда Зеркало разбивается:-начинает звучать «В пещере горного короля» в исполнении группы Apocaliptica. — Сзади выстреливают две Бумфети с серебристой начинкой. ( это осколки зеркала).Пауза… На фоне тишины и летящих осколков, Сказочник читает текст.

Сказочник: Миллионы, биллионы его осколков наделали,однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, — ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее!

На сцене вновь появляются горожане и начинают ловить эти осколки на фоне текста автора. Во время текста автора звучит произведение «Тишина» Людвига Ван Бетховена. Как только горожанин ловит осколок, он замирает с гримасой на лице и в искаженной позе.

Действие второе

Музыка меняется. Звучит «Сон в летнюю ночь» Рихарда Вагнера. Начинает падать снег. Горожане медленно уходят в разные концы сцены.На сцене появляются Кай и Герда. В руках у них горшки с цветущими розами. Они садятся на край сцены и ставят розы между друг друга.

Кай: Смотри, как кружится снег!

Герда: Это роятся белые пчёлки!

Кай: А у них есть королева? У настоящих пчёл ведь есть?

Герда: Есть! Снежинки окружают её густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле — вечно носится на черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого- то они и покрываются ледяными узорами, словно цветами! Вот я боюсь, может ли она войти сюда?

Кай: Пусть только попробует! Я посажу её на горячую печку – вот она и растает!

Кай: Какой же ты смелый, Кай!

Раздаётся голос Бабушки.

Бабушка: Герда, помоги мне пожалуйста! Я куда-то подевала свои очки.

Герда: Иду, бабушка! Подожди меня здесь, Кай! Я помогу бабушке и вернусь.

Герда убегает за кулисы. Кай остаётся на сцене.

Музыка меняется. Звучит «Ночь на лысой горе» М. П. Мусоргского

Медленно (словно плывёт) появляется Снежная Королева. Она подходит к Каю со спины и закрывает ему глаза руками.

Кай: Герда! Почему у тебя такие холодные руки?

Отнимает ладони снежной Королевы от глаз и оглядывается. Кай и снежная королева поворачиваются в профиль к зрительному залу. Кай замирает в испуге. Снежная королева бросает в лицо Каю осколок зеркала (серебринку из бумфети) и медленно уходит. Кай вскрикивает.

Музыка затихает.

На сцене появляются Герда и Бабушка.

Герда: Кай, что случилось?

Бабушка: Кай, ты ушибся?

Кай: Мне кольнуло прямо в сердце и что-то попало в глаз! Должно быть выскочило!

Герда начинает плакать.

Бабушка: Смотри как ты напугал бедную девочку!

Кай: Нечего плакать! Мне совсем не больно! Какая же ты безобразная когда плачешь! Фу! Эта роза совсем кривая! Её точит червь. Какие гадкие розы!

Кай вырывает розу.

Герда: Что ты делаешь, Кай?

Кай вырывает розу и начинает забавляться с ними. Бабушка начинает ходить за Каем.

Бабушка: Что ж ты делаешь, Кай? Как тебе не стыдно? Какая муха тебя укусила?

Кай начинает передразнивать бабушку голосом и походкой, произнося те же самые фразы.

Кай: Ты кудахчешь, как курица, бабушка! Совсем старенькая и даже поймать меня не можешь! А ты всё плачешь, глупая Герда! Как вы мне надоели! Я пойду кататься на санках с мальчишками! Хоть там весело!

Кай надевает шапку и шарф, когда произносит текст. Хватает санки и убегает. Бабушка не успевает его поймать. Она подходит к Герде и начинает её успокаивать.

Бабушка: Не плачь! Не плачь, милая Герда!

Герда: Как же не плакать, когда он так меня обидел? Так вырвал розы? Но, больнее всего, что он так издевался над тобой, Бабушка!

Бабушка: Что-то здесь неладное, Герда! Недоброе сердце чует…

На сцену вбегают два запыхавшихся мальчика и начинают говорить, перебивая друг друга.

1: Бабушка, там ваш Кай!

2: Да, Бабушка, там ваш Кай!

1: Кай!

2: Да Кай!

1: Он прицепился и поехал

2: К большим саням… Санками…

1: Сани, кони!

2: Тётя вся в белом и блестит!

1: А снег так и валит…

Бабушка: Да погодите вы! Отдышитесь! Да вы все дрожите! Рассказывайте толком, что с Каем?

1: Он прибежал кататься с нами на санках.

2: И тут же стал дразниться.

1: У тебя шарф старый! У тебя санки плохие! Ты глупый! Ты трусишка!

2: И только мы собрались его поколотить, как из-за поворота вылетела тройка белых коней с санями!

1: В них сидела женщина. Вся сверкала, как снег на солнце.

2: И пурга началась невиданная!

1: Кай прицепил свои санки к большим саням этой женщины. Тут мы его и видели…

Герда: Это она! Это она! Снежная Королева! Она увезла Кая!

Бабушка: Вот почему он себя так вёл! Она бросила ему в глаза осколок волшебного зеркала. Пропал наш бедный Кай…

Бабушка провожает мальчиков и сама удаляется со сцены.

Звучит «Сон в летнюю ночь» Рихарда Вагнера

Герда: Я не оставлю тебя, мой милый Кай! Я выручу тебя у Снежной Королевы! Я не боюсь!

Герда одевает рукавички и кутается в платок. Убегает со сцены.

Музыка продолжает звучать по нарастающей.

Действие третье

Начинает звучать «Танец феи Драже» из балета «Щелкунчик» П. И. Чайковского. На сцене появляются дети. У них в руках крупные искусственные цветы разных видов. Дети исполняют танец Цветов. Среди детей появляется Цветочница. Она ухаживает за цветами. Дети с цветами делают хореографические перестроения. В финале танца они замирают в полукруге с проходом в центре. Музыка меняется. Звучит «Тишина» Бетховена.На сцене появляется Герда. Она проходит в центре между цветами. Садится в центре сцены и начинает плакать. Музыка затихает.

Герда: Как же долго я иду за тобой, милый Кай! Как далеко…

Цветочница внимательно наблюдает за Гердой. Затем, она приближается к ней.

Цветочница: Ах, ты бедная крошка! Как же это ты попала так далеко?

Герда: Я ищу Кая! Его увезла Снежная Королева…

Цветочница: Снежная Королева… какая удивительная история. Но, ты устала и проголодалась! Сядь отдохни и хорошенько поешь! А заодно подробно расскажи, как приключилось такое несчастье…

Звучит «la Companella» Паганини. Цветочница берет Герду за руку и проводит её вдоль цветов. Дети с цветами приветствуют её. Цветочница усаживает Герду на стульчик и начинает расчёсывать ей волосы. Герда изображает, что рассказывает ей свою историю, но без слов. Звучит голос Сказочника.

Сказочник: Цветочница расчёсывала кудри девочки, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая, — старушка умела колдовать. Она не была злою колдуньей и колдовала только изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда при виде ее роз вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит.

Герда засыпает. Цветочница подходит к розам во время текста Сказочника и дотрагивается до них. Двое детей с розами убегают со сцены.

Цветочница: Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! Вот увидишь как мы славно заживём с тобой!

Цветочница уходит со сцены. Герда просыпается. Дети начинают кружиться вместе с Гердой и вовлекают её в хоровод.

Звучит фрагмент «Вальса цветов» Чайковского. Дети с цветами исполняют танец вместе с Гердой. Останавливаются в финальной мизансцене. Музыка прекращается.

Герда: Как? Тут нет роз?

Герда садится на сцену и плачет. Звучит голос Сказочника.

Сказочник: Теплые слезы упали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и как только они смочили землю — и кусты мгновенно выросли из нее, такие же свежие, цветущие, как прежде. Герда обвила их ручонками, принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае.

На сцене появляются дети с розами. Они подбегают к Герде и слегка обнимают её. Герда гладит бутона роз.

Звучит «Сон в летнюю ночь» Вагнера

Герда: Как же я замешкалась! Мне ведь надо искать Кая! Вы не знаете, где он? Верите ли вы тому, что он умер и никогда больше не вернётся?

Розы: Он не умер! Он жив?

Герда: Не знаете ли вы, где он?

Дети качают отрицательно головой и цветами. Герда уходит со сцены. Дети машут ей вслед цветами. Когда, Герда уходит за кулисы, дети так же покидают сцену в противоположную кулису.

Действие четвёртое

Звучит «La Companella» Паганини.

На сцене появляется Ворон. Он эксцентрично и важно передвигается по сцене. Несколько раз останавливается и, по-птичьи, внимательно рассматривает зрителей. Появляется Герда. Ворон прячется и внимательно наблюдает за Гердой.

Музыка стихает.

Герда: Ах, как же я замешкалась! Путь долог, но сердце мне подсказывает, что я у цели.

Снова звучит музыка Паганини. Ворон приближается к Герде.

Ворон: Кар-кар! Здрррррраствуй!

Герда: Здравствуй, Ворон! Не видал ли ты моего Кая?

Ворон: Может быть! Может быть!

Герда: Как? Правда?

Ворон: Потише! Потише! Скорее всего это был твой Кай. Но, он скорее всего забыл тебя, встретив нашу Принцессу. Вот послушай: В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла все газеты на свете и уж позабыла все, что прочла, — вот какая умница! Раз как-то сидела она на троне, — а веселья-то в этом ведь немного, как говорят люди — и напевала песенку: «Отчего ж бы мне не выйти замуж?» «А ведь и в самом деле!» — подумала она, и ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать, — это ведь так скучно! И вот созвали барабанным боем всех придворных, да и объявили им волю принцессы.

Герда: Ну, а Кай-то? Кай? Как же он оказался в замке у принцессы?

Ворон: Постой! Постой! Теперь мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, не в карете, не верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был бедно. Он вступил с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по- вороньи, — так по крайней мере сказала мне моя невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже!

Герда: Да, да, это мой Кай! Он такой умный! Проведи же меня во дворец!

Ворон: Легко сказать… Да как это сделать? Постой, я поговорю со своей невестой! Она что-нибудь придумает! Подожди меня тут у решетки!

Ворон скрывается за ширмой. Герда остаётся одна. Через мгновение на сцене вновь появляется Ворон и Ворона.

Клара: Мой жених рассказал мне о Вас столько хорошего, Герда!

Карл: Не угодно ли вам взять лампу? Я пойду вперед!

Ворон, Ворона и Герда уходят со сцены. Звучит «Кот в сапогах» из балета «Спящая красавица» Чайковского. На сцене появляются ребята – придворные. Мальчики – стража с мечами. Девочки – фрейлины с веерами. Все спят. Ворон, Ворона и Герда медленно под музыку идут по сцене. Останавливаются, и делаю акцент у спящих фрейлины или стражника. Они подходят к ширме. Ворон отодвигает ширму. Ворона светит фонарём возле спящих Принца и Принцессы. Герда окликает спящего Принца.

Герда: Милый Кай, проснись!

Принц и Принцесса мигом просыпаются. Свет становится ярче. Фрейлины и стражники тоже просыпаются и обступают Ворона, Ворону и Герду. Ворон с Вороной бросаются в разные концы сцены. Стражники ловят их.Герда остаётся на месте и смотрит на Кая. Звучит «Панорама» из балета «Спящая красавица» Чайковского.

Герда: Нет, ваше Высочество, вы не мой Кай!

Принцесса: Кто эта девочка?

Принц: Впервые её вижу! Но, посмотри как она печальна…

Принцесса: Девочка, кто ты и как здесь оказалась?

Герда: Я – Герда! Ищу своего названного братца Кая! Его увезла Снежная Королева…

Принц: Какое несчастье… А почему ты решила, что Кай – это я?

Герда: О вас мне рассказал Ворон. Он так похоже описал Вас, что я решила Вы и есть мой Кай… Вот я и попросила Ворона Карла и Ворону Клару о помощи!

Принцесса: Бедная, бедная Герда! Карл и Клара, подойдите! За доброту И заботу вас следует наградить! Но, впредь не делайте так без нашего ведома!

Принц: А тебе, Герда, мы поможем! Мы подарим тебе карету с быстрыми лошадьми; шубку и муфточку, чтобы ты не замёрзла в царстве Снежной Королевы.

Принцесса: И постараемся немножко развеселить! Эй, придворные фрейлины и верные стражники, становитесь! Научим Герду нашему любимому танцу!

Стражники и фрейлины встают в пары и образуют колонну. Во главе колонны становится Принц и Принцесса. За ними стражник с Гердой. За ними Ворон и Ворона. За ними все остальные придворные. Все танцуют Полонез. Исполняют три фигуры, и разделившись на четверки, расходятся в разные концы сцены. Встают в полукруговую мизансцену. Звучит «Полонез» из оперы «Жизнь за Царя» М. И. Глинки.Когда заканчивается полонез, стражник подносит Герде шубку и муфточку. Звучит «Сон в летнюю ночь» Вагнера

Принц: Прощай, Герда! Пусть тебе сопутствует удача!

Принцесса: Ты очень смелая! Мы верим в тебя! Доброго пути!

Ворон и Ворона: До свидания, храбрая Герда!

Все провожают Герду. Герда уходит со сцены. Принц с Принцессой, Ворон с Вороной и придворные под «Полонез» Глинки покидают сцену и расходятся в разные кулисы.

Действие пятое

На сцене появляются 6 детей. Они зримо делают карету Герды. Составляют вместе заранее заготовленные и скрученные шары для моделирования. Двое ребят с раскрытыми раскрашенными под колёса зонтиками делают колёса. Появляются двое стражников с лошадками на палках. Один из них приглашает Герду в карету. Герда садится в карету. Звучит увертюра к опере «Вильгельм Тель» Россини. Карета начинает движение. Ребята с лошадками начинают гарцевать на месте. Ребята с зонтиками-колесами раскручивают зонтики. Ребята с корпусом кареты трясут шариками как при качке кареты. Герда внимательно смотрит в окно. Раздаются звуки выстрелов и свист. На карету нападают разбойники. Они пленят стражников и разбивают карету. Окружают Герду. Звучит песня «Ajde Jano» Горана Бреговича или саундтрек из фильма «Шерлок Холмс» Гая Риччи. На сцене появляется Атаманша. Она по-хозяйски осматривает добычу. Подходит к Герде.

Атаманша: Ишь ты какая славненькая, жирненькая! Орешками откормлена! Достаёт Нож. Стремительно появляется Маленькая разбойница. Она кусает Атаманшу за руку. Та вскрикивает.

Атаманша: Ах, ты дрянная девчонка!

Разбойница: Она будет играть со мной! Отдаст мне свою муфточку, шапочку и будет спать в моей постельке! Берет Герду за руку и проходит вдоль разбойников.

Разбойница: Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя! Ты верно принцесса?

Герда: Нет… Я простая девочка, Герда! Ищу своего названного братца Кая. Его увезла Снежная Королева. И я иду спасать его. А карету и муфточку мне подарили добрые Принц и Принцесса.

Разбойница: Они не убьют тебя, если я рассержусь! Ты такая храбрая. Лучше я сама тебя убью. Ну, чего таращитесь? Везите нас в разбойничий замок!

Разбойники уводят Герду и стражников. За ними уходят Маленькая Разбойница и Атаманша. Несколько разбойников остаются на сцене и зримо подготавливают декорации замка. Действие разворачивается под музыку из «Шерлока Холмса». Когда декорации готовы, Атаманша и разбойники исполняют танец или песню.Когда разбойники заканчивают свой номер, На сцене вновь появляются Герда и Маленькая Разбойница.

Разбойница: Вот мы и дома! Ты будешь спать со мной, возле моего маленького зверинца! На сцене появляются дети с силуэтами животных ( голуби, зайцы, Северный олень). Маленькая разбойница подбегает к ним.

Разбойница: Все мои! Хватает актёра с голубем и силой подводит к Герде.

Разбойница: На! Поцелуй его! А вот тут сидят лесные плутишки!

Подходит к зайцам и показывает их Герде.

Разбойница: Их надо всё время держать взаперти! А ни то мигом удерут!

Подходит к Северному Оленю.

Разбойница: А вот тут мой старичина бяшка! Его тоже нужно держать на привязи. Каждый вечер я щекочу его острым ножом. Он смерть этого боится!

Герда: Не мучай его! Разве ты спишь с ножом?

Разбойница: Всегда! Мало ли что может случиться. Но, расскажи мне подробно о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету?

Герда начинает делать вид, что подробно рассказывает свою историю.Звучит «Сон в летнюю ночь» Вагнера фоном и голос Сказочника.

Сказочник: Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо — ворковали; другие голуби уже спали; маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды — в другой у нее был нож — и захрапела, но Герда не могла сомкнуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых.

Как только Маленькая разбойница засыпает, актёры с фигурками голубей начинают говорить.

Голубь 1: Мы видели Кая! Он сидел в белых санях вместе со Снежной королевой, а белая курица несла на спине его санки.

Голубь 2: Скорее всего они полетели в Лапландию. Там вечный снег и лёд! Спроси лучше у Северного Оленя.

Северный Олень: Да, там снег и лёд! Чудо как хорошо! Там прыгаешь себе на воле по бескрайним сверкающим ледяным равнинам! Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а постоянные ее чертоги — у Северного полюса, на острове Шпицберген!

Герда: О, Кай! Милый Кай!

Разбойница: Ну, так и быть… А ты знаешь, где Лапландия?

Северный олень: Кому же знать, как не мне! Я там родился и вырос! Там я прыгал по снежным равнинам.

Разбойница: Так слушай: все наши ушли… Дома одна мать. Скоро она хлебнёт из своей бутылки и захрапит. Тогда я кое-что сделаю… Еще долго-долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь уморительным, когда тебя щекочут острым ножом! Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отнести ко дворцу Снежной королевы вот эту девочку, — там ее названый братец. Ты ведь, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а у тебя вечно ушки на макушке.

Разбойница подводит Герду к Северному оленю и вручают ей уздечку.

Разбойница: Так и быть! Забирай свои меховые сапожки и шапочку, ведь тебе будет холодно. А муфточку я оставлю себе – она мне очень понравилась. Но, мерзнуть тебе я не дам! Вот огромные матушкины рукавицы. Сунь в них руки! Вот тебе два кусочка хлеба и окорок. Теперь не будешь голодать!

Герда: Спасибо тебе, милая Маленькая Разбойница! Ты все-таки очень добрая! Спасибо…

Обнимает Разбойницу. Разбойница отпихивается от Герды.

Разбойница: Вот ещё нежности! Уходите, пока я не передумала! Ну!!!

Герда и Северный олень уходят. Разбойница начинает плакать. Выпускает голубей и зайцев. Звучит «Сон в летнюю ночь» Вагнера.

Действие шестое

Звучит композиция «Адан Ралтан» ансамбля Хуун Хуур Ту.На сцене появляются ребята, которые зримо устанавливают Иглу. Всё действие происходит в шаманском танце. Появляется Лапландка, которая начинает Шаманский танец. У неё в руках бубен. После исполнения шаманского танца, на сцене появляются Герда и Северный Олень.

Лапландка: Ах вы бедняги! Долгий же вам еще предстоит путь! Придется сделать сто миль с лишком, пока доберетесь до Финмарка, где Снежная королева живет в ледяном замке на высокой горе и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни.

Северный Олень: Ты такая мудрая женщина! Я знаю, ты можешь связать одной ниткой четыре ветра! Ты бы одна одолела Снежную королеву!

Лапландка: Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. Причиной же всему осколки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе он никогда не будет человеком, и Снежная королева сохранит над ним свою власть.

Северный олень: Но, ты можешь помочь уничтожить Герде её власть?

Лапландка: Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу! Сила — в ее милом, невинном детском сердечке. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно!

Северный Олень: Слушаюсь, добрая Лапландка!

Герда: Спасибо тебе за твою заботу! Скорей, милый Северный олень, неси меня к Каю!

Олень и Герда уходят со сцены. Звучит «Dies Irae» из «Реквиема» Джузеппе Верди. На сцене появляются ребята в белых Балахонах. Они стремительно передвигаются по сцене. Лапландка быстро уходит.Появляются Кай и Снежная королева. Ребята замирают в разных позах в виде ледяных скульптур.

Снежная королева: Кай! Если ты сложишь из льдинок слово «Вечность», я сделаю тебя вольным господином и подарю тебе полсвета и пару новых коньков. Теперь я полечу в тёплые края!

Снежная королева уходит. Кай остаётся один на сцене и начинает складывать слово «Вечность». Появляется Герда. Она греет ладони дыханием. Видит Кая.

Герда: Кай! Мой милый Кай! Наконец-то я нашла тебя!

Герда бросается к Каю и обнимает его. Кай не узнаёт её. Герда начинает плакать.

Кай: Ай, как горячо! Как горячо! Герда! Это ты, милая Герда! Где мы? Почему же так холодно?

Герда: Милый Кай! Тебя увезла Снежная королева! А я пришла за тобой и никому тебя не отдам! Мои слезы растопили твоё заколдованное сердце! Теперь мы снова вместе!

Кай начинает плакать в обнимку с Гердой. Он вытирает глаза ладонью и смотрит в пол.

Кай: Что это выпало у меня из глаза?

Поднимает серебринку. Герда отбирает её и выбрасывает.

Герда: Это плохой осколок волшебного зеркала злого Тролля, которым тебя заколдовала Снежная королева. Скорее! Нам пора уходить!

Звучит «Dies Irae» Верди. Появляется Снежная Королева.

Снежная королева: Куда это вы собрались? Это ты, дрянная девчонка! Я превращу тебя в одну из ледяных скульптур и поставлю на шпиль самой высокой башни моего замка, чтобы морозные ветры со всех сторон обдували тебя!

Кай: Нет! Ты не посмеешь этого сделать! Я всё вспомнил! Ты обещала освободить меня, если я сложу из льдинок слово «Вечность»! Я успел! Я сделал! Смотри!

Снежная королева: Верно! Я сдержу своё слово! Вы победили меня и теперь свободны!

Кай: Дай слово, что больше никогда не будешь заколдовывать сердца детей! А полсвета и новенькие коньки оставь себе!

Снежная королева: Будь по твоему!

Снежная королева и скульптуры удаляется со сцены. Звучит «Сон в летнюю ночь» Вагнера. Кай и Герда держатся за руки. На сцене появляются все положительные герои. Бабушка выносит горшочек с розами и отдаёт его Каю и Герде. Все исполняют финальную песню (как вариант «В этом мире доброта» из мультфильма Фунтик или «Дружба крепкая» или другую на тему дружбы).

Разбойница: Вот и сказке конец!

МонологиКонцертные, эстрадные, театральные монологи, а также монологи для поступления в театральный самых разных видов, этого жанра сценического искусств вы найдёте на сайте ТЁММИ.

Драматические монологи — это литературный приём и разговорный жанр, который используется со времён древнегреческого театра, а сегодня они стали обычным инструментом в современных пьесах, концертах, телепередачах и фильмах. Если коротко, то монолог — это мысли одного человека, высказанные вслух. Сейчас направлений для артиста, представляющего такой жанр достаточно много и по тематике и по эмоциональному содержанию.

Известные, классические и современные авторы представлены в нашем пополняемом сборнике. Сюда включены монологи различных эмоциональных посылов и типов: комедийные, сатирические, шуточные, драматические, поучительные и другие типы подачи монолога.

Избранные монологи

Выбирайте представленные монологи для своих сценических нужд. В коллекции мы постарались включить неизвестные широкой публике произведения или те, которые были включены в наши сценарии, как разговорный жанр в концертной программе.

МЫЛЬНАЯ ОПЕРА, ИЛИ ДЕРЕВЕНСКИЙ ШАМПУНЬ

Ироничный монолог МЫЛЬНАЯ ОПЕРА, ИЛИ ДЕРЕВЕНСКИЙ ШАМПУНЬ — рассуждение простого русского человека, который сравнивает жизнь в России и за границей.

РУССКИМ О РУССКИХ

Шуточный социальный монолог РУССКИМ О РУССКИХ о загадочной русской душе, об умении приспособлять к ситуации и не умении решать любую проблему по-русски просто.

ВЫБОРЫ

Монолог-размышление обывателя на ВЫБОРЫ, когда все вокруг становятся политиками, философами и советчиками подойдёт, как номер концертной программы.

ЮБИЛЕЙНОЕ

Монолог ЮБИЛЕЙНОЕ был написан Н. Пашенцевой, своего рода шуточный рассказ о юбиляре и подойдёт как раз для представления виновника торжества в юмористической форме.

МУЖИКИ И БАБЫ

Шуточный монолог МУЖИКИ И БАБЫ  Н. Пашенцевой поведает вам о вечном конфликте полов, о жизни после свадьбы, куда девается любовь и неурядицы сельской жизни.

Монолог о героях Сталинградской битвы

Эстрадный патриотический монолог о Сталинградской битве Матвея Грина может быть включён, как номер разговорного жанра в ваш праздничный или патриотический концерт.

Шуточный монолог-фельетон о Родине

Короткий шуточный фельетон «Родина скажет», для подготовки патриотического концертного номера. По сути, это ироническое стихотворение, где главная цель – доказать нужность и важность службы в армии.

Концертный монолог на День Победы

Подходящий эстрадный монолог на День Победы «ГДЕ ЖЕ ВЫ ТЕПЕРЬ, ДРУЗЬЯ-ОДНОПОЛЧАНЕ!» украсит ваш концерт замечательным жанром сценического искусства.

Сатирический монолог девушки

Этот шуточный монолог девушки «Вы служите — мы вас подождем», адресован призывникам, тем, кто сомневается в нужности службы в армии. С этим монологом можно подготовить концертный номер для любого патриотического мероприятия.

Что такое монолог?

В театр монолог пришёл из Греции, это слово греческого происхождения и переводится, как «один, одинокий». То есть речь идёт о выступлении одного актёра, который выражает публике свои мысли и переживания (режиссёра, автора произведения). Нередко такие одиночные выступления обращены к  персонажу или аудитории.

Монолог обобщает весь спектр драматических представлений (театральные постановки, концерты, теле-шоу, фильмы, и другие), а кроме того, присутствует вне драматических выразительных представлениях, это поэзия и в целом литература. Монологи схожи с некоторыми литературными приёмами.

Литературные приёмы

Монолог — персонализированное представление. Например, в монологе персонаж рассказывает о своих мыслях и чувствах самому себе и аудитории, не обращаясь к другим персонажам. Монолог — это мысли человека, высказанные вслух. Такие речи также отличаются от апострофов, в которых выступающий актёр или писатель обращается к воображаемому человеку, неодушевленному объекту или идее.

Отличительные черты типов монологов

Говоря о внутреннем монологе можно сказать, что персонаж проявляет (демонстрирует) задумку, заставляя зрителя сопереживать. Драматический монолог подразумевает диалог одного персонажа с другим. Монологи обычно разделяют на активные и повествовательные.

Актёр, представляющий активный монолог использует технику речи, мимику, жесты, сценическое действие для достижения сверхзадачи автора, режиссёра или самого актёра.

Повествовательный монолог подразумевает эмоциональный, более статичный рассказ актёра, донося до публики актуальные авторские темы, или собственные задумки.

Примеры применение монолога

Актёры театра, кино, телевидения, эстрадные и самодеятельные артисты часто выступают с монологами на различных представлениях. Также монологи включаются в программу для абитуриентов, при поступлении в театральные учебные заведения. Монолог может быть предложен для кастинга (прослушивания), где актёр может продемонстрировать свои способности и быть отобранным на роль в спектакле или кинопостановке.

© ТЁММИ: Организовать

Подписывайтесь на наши группы социальных сетях, чтобы первым получать свежие материалы:

  • Наша группа ОДНОКЛАССНИКИ
  • Наша группа ВКОНТАКТЕ

Для поступления на программы актерского и театрального искусства нужно прочитать какой-либо отрывок художественного произведения на прослушивании. Что стоит выбрать? Советы от Стюарта Говарда — режиссера по подбору персонала для театра, кинематографа и телевидения из Нью-Йорка.

Скажу сразу: списка идеальных монологов для актеров просто не существует. Есть те, что нравятся лично мне, например, «Советы Гамлета актерам» («Произносите монолог, прошу вас…»). В этом отрывке прекрасно сочетаются потрясающий язык, харизма персонажа и доля юмора, однако играть Гамлета не все могут, да и не всем стоит это делать. Я считаю, что монолог должен подходить актеру и наоборот. Я могу сказать вам, что такие-то монологи – хорошие, но если они вам не подходят, и вы не испытываете удовольствия от их исполнения, вряд ли они могут что-то вам дать.

Еще о классике: если на прослушивании от вас требуется представить один из шекспировских монологов, не стоит рассчитывать, что вы можете выгодно отличиться, выучив сонет. В пьесах Шекспира вы найдете десятки великолепных персонажей и монологов, как в стихах, так и в прозе.

Актеры все время спрашивают у меня совета, смешным или серьезным должен быть отрывок. Я отвечаю – выбирайте то, что вам больше подходит и то, что вам больше нравится, но не забывайте, что с коротким комичным отрывком сложнее произвести хорошее впечатление, чем с коротким серьезным.

Актеры часто задают вопрос «Что вообще такое монолог?» Согласно словарю Уэбстера, «монолог – отрывок или произведение, в стихах или прозе, представляет собой слова или мысли отдельного персонажа». Так что диалог, из которого выбросили реплики второго персонажа, считать монологом точно нельзя. Думаю, лучший пример мы снова можем найти в «Гамлете»: это монолог, начинающийся со слов «Быть или не быть». Главный герой стоит один на сцене, и, в зависимости от видения режиссера, рассуждает сам с собой или обращается к залу.

Мне хотелось бы дать несколько советов актерам. Лучшее, что вы можете сделать – читайте, читайте больше, а потом читайте еще. Влюбитесь в слова автора и выберите монолог, который лучше всего позволяет выразить эту любовь. Ищите знакомые пьесы и читайте все те, что вам советуют. Если вы увидите и полюбите постановки «Любовь под вязами» или «Траур – участь Электры» Юджина О’Нила или «Мария Стюарт» Фридриха Шиллера, «Странная пара» Нила Саймона или мюзикл «Юг Тихого Океана» Роджерса и Хаммерстайна – почему бы вам не начать читать О’Нила, Шиллера, Саймона, или Роджерса с Хаммерстайном?

Монолог для прослушивания из мюзикла? Конечно. Их очень много, и некоторые из них можно смело использовать, чтобы впечатлить режиссера. Мой любимый – монолог Корнелиуса Хэкла в «Хэлло, Долли!». Корнелиуса и других персонажей мюзикла арестовали, и, сидя в тюрьме, он вдруг обращается к зрителям с вопросом, знают ли они, как прекрасна его возлюбленная. Монолог взят из комедии Торнтона Уайлдера «Сваха», которая легла в основу мюзикла. Великолепно подходит для прослушиваний, потому что он чрезвычайно романтичный и трогательно смешной. Каждый влюбленный понимает чувства Корнелиуса.

Монолог для прослушивания «Мера за меру»: Клавдио

Автор: Уильям Шекспир

Советую молодым людям обратить внимание на Клавдио в этой пьесе. У него есть потрясающий монолог, обращенный к сестре. Клавдио оказался в тюрьме за свое развратное поведение, и сестра говорит ему, что не пожертвует своей невинностью, чтобы спасти ему жизнь. Монолог начинается со слов «Но умереть… уйти — куда, не знаешь…». Клавдио внезапно понимает, что на кону – его жизнь и желает, чтобы сестра почувствовала его отчаяние. Кстати, если вы берете произведение, написанное на иностранном языке, выберите тот перевод, который вам больше нравится и лучше звучит на родном языке.

Монолог «Буря»: Тринкуло

Автор: Уильям Шекспир

Если вы ищите более взрослого персонажа с тонким чувством юмора – обратите внимание на монолог Тринкуло из «Бури». Он начинается со слов «Ни тебе деревца, ни тебе кусточка…» и произносится персонажем, когда тот ищет убежище от бури и натыкается на труп человека. Отрывок полон смешных описаний, все то, что Тринкуло видит, вызывает у него неподдельное отвращение.

Монолог для прослушивания «Двенадцатая ночь»: Виола

Автор: Уильям Шекспир

Мечта каждой девушки – сыграть Виолу в «Двенадцатой ночи». Когда персонаж совсем запутался в своих чувствах, возникает прекрасный монолог. Он начинается «Какое-то кольцо… Что с ней случилось?» Не часто придется играть смущенную девушку, переодевшуюся в юношу, и ставшую объектом любви прекрасной дамы.

«Чайка»: Константин

Автор: Антон Чехов

Чехов – один из моих любимых драматургов. Константин, главный персонаж пьесы, рассказывает своему дорогому дяде о том, что мать его не любит. Монолог начинается со слов «Любит — не любит…». Этот отрывок очень печальный, откровенный и берет за душу.

«Чайка»: Маша

Автор: Антон Чехов

Маша – один из самых великолепных персонажей современной драматургии. Обратите особое внимание на ее монолог о будущем муже, школьном учителе, который любит ее всей душой, и которого она сама терпеть не может. Начинается со слов «Все это я рассказываю вам как писателю».

«Мечтательница»: Джорджи

Автор: Элмер Райс

Джорджи, главная героиня пьесы, просыпается и, собираясь на работу, совершает утренний туалет перед зеркалом. Монолог очаровательный, смешной и искренний.

«Приглашение в март»: Камилла

Автор: Артур Лорентс

Пьеса начинается с того, что главная героиня, дама среднего возраста, Камилла Яблонски, обращается к залу и рассказывает кто она, где живет, чего хочет от жизни, и как она этого добьется. Монолог очень забавный и живой.

«На всякого мудреца довольно простоты»: Глумов

Автор: Александр Островский

Главный герой, молодой Глумов, обращается к своей возлюбленной, Клеопатре. Этот эмоциональный монолог никого не оставит равнодушным. Начинается со слов «Как мне огорчить вас!»

«Страх и нищета в Третьей империи»: Жена-еврейка

Автор: Бертольд Брехт

Это очень длинный монолог (около 20 минут), однако его можно разделить на великолепные отрывки. Еврейская женщина собирает чемоданы и разговаривает сама с собой, затем со своим мужем, и, наконец, уходит от него. Она не хочет, чтобы ее религия испортила ему жизнь. Он не пытается ее остановить.

«Клео, Кемпинг, Эммануэль и Дик»: Имоджен

Автор: Терри Джонсон

Очень смешная пьеса о киноиндустрии. Имоджен, красивая и соблазнительная актриса, перебрала спиртного, и рассказывает всем вокруг, что хочет, чтобы ее запомнили за ее талант, а не за ее сексуальную внешность.

Помните, главное в прослушивании не сам монолог, а то, как вы его представите. Выбирайте тот, что вам по душе, а когда он вам надоест – ищите другой.

Автор: Стюарт Говард, режиссер по подбору персонала для театра, кинематографа и телевидения из Нью-Йорка. Среди его последних работ – современная постановка «Вестсайдской истории». Имеет степень бакалавра искусств Университета Карнеги-Меллон и магистра драматургии Университета Пердью, а также диплом по французской классической драматургии Сорбонского Университета.

Перевод выполнила: Наталья Склёмина

Подборка текстов для заучивания наизусть на конкурс «ЖИВАЯ КЛАССИКА»

Лидия Чарская
ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ

Отрывок из повести
Глава II

Моя мамочка

Была у меня мамочка, ласковая, добрая, милая. Жили мы с мамочкой в маленьком домике на берегу Волги. Домик был такой чистый и светленький, а из окон нашей квартиры видно было и широкую, красивую Волгу, и огромные двухэтажные пароходы, и барки, и пристань на берегу, и толпы гуляющих, выходивших в определенные часы на эту пристань встречать приходящие пароходы… И мы с мамочкой ходили туда, только редко, очень редко: мамочка давала уроки в нашем городе, и ей нельзя было гулять со мною так часто, как бы мне хотелось. Мамочка говорила:

— Подожди, Ленуша, накоплю денег и прокачу тебя по Волге от нашего Рыбинска вплоть до самой Астрахани! Вот тогда-то нагуляемся вдоволь.
Я радовалась и ждала весны.
К весне мамочка прикопила немножко денег, и мы решили с первыми же теплыми днями исполнить нашу затею.
— Вот как только Волга очистится от льда, мы с тобой и покатим! — говорила мамочка, ласково поглаживая меня по голове.
Но когда лед тронулся, она простудилась и стала кашлять. Лед прошел, Волга очистилась, а мамочка все кашляла и кашляла без конца. Она стала как-то разом худенькая и прозрачная, как воск, и все сидела у окна, смотрела на Волгу и твердила:
— Вот пройдет кашель, поправлюсь немного, и покатим мы с тобою до Астрахани, Ленуша!
Но кашель и простуда не проходили; лето было сырое и холодное в этом году, и мамочка с каждым днем становилась все худее, бледнее и прозрачнее.
Наступила осень. Подошел сентябрь. Над Волгой потянулись длинные вереницы журавлей, улетающих в теплые страны. Мамочка уже не сидела больше у окна в гостиной, а лежала на кровати и все время дрожала от холода, в то время как сама была горячая как огонь.
Раз она подозвала меня к себе и сказала:
— Слушай, Ленуша. Твоя мама скоро уйдет от тебя навсегда… Но ты не горюй, милушка. Я всегда буду смотреть на тебя с неба и буду радоваться на добрые поступки моей девочки, а…
Я не дала ей договорить и горько заплакала. И мамочка заплакала также, а глаза у нее стали грустные-грустные, такие же точно, как у того ангела, которого я видела на большом образе в нашей церкви.
Успокоившись немного, мамочка снова заговорила:
— Я чувствую, Господь скоро возьмет меня к Себе, и да будет Его святая воля! Будь умницей без мамы, молись Богу и помни меня… Ты поедешь жить к твоему дяде, моему родному брату, который живет в Петербурге… Я писала ему о тебе и просила приютить сиротку…
Что-то больно-больно при слове «сиротка» сдавило мне горло…
Я зарыдала, заплакала и забилась у маминой постели. Пришла Марьюшка (кухарка, жившая у нас целые девять лет, с самого года моего рождения, и любившая мамочку и меня без памяти) и увела меня к себе, говоря, что «мамаше нужен покой».
Вся в слезах уснула я в эту ночь на Марьюшкиной постели, а утром… Ах, что было утром!..
Я проснулась очень рано, кажется, часов в шесть, и хотела прямо побежать к мамочке.
В эту минуту вошла Марьюшка и сказала:
— Молись Богу, Леночка: Боженька взял твою мамашу к себе. Умерла твоя мамочка.
— Умерла мамочка! — как эхо повторила я.
И вдруг мне стало так холодно-холодно! Потом в голове у меня зашумело, и вся комната, и Марьюшка, и потолок, и стол, и стулья — все перевернулось и закружилось в моих глазах, и я уже не помню, что сталось со мною вслед за этим. Кажется, я упала на пол без чувств…
Очнулась я тогда, когда уже мамочка лежала в большом белом ящике, в белом платье, с белым веночком на голове. Старенький седенький священник читал молитвы, певчие пели, а Марьюшка молилась у порога спальни. Приходили какие-то старушки и тоже молились, потом глядели на меня с сожалением, качали головами и шамкали что-то беззубыми ртами…
— Сиротка! Круглая сиротка! — тоже покачивая головой и глядя на меня жалостливо, говорила Марьюшка и плакала. Плакали и старушки…
На третий день Марьюшка подвела меня к белому ящику, в котором лежала мамочка, и велела поцеловать мне мамочкину руку. Потом священник благословил мамочку, певчие запели что-то очень печальное; подошли какие-то мужчины, закрыли белый ящик и понесли его вон из нашего домика…
Я громко заплакала. Но тут подоспели знакомые мне уже старушки, говоря, что мамочку несут хоронить и что плакать не надо, а надо молиться.
Белый ящик принесли в церковь, мы отстояли обедню, а потом снова подошли какие-то люди, подняли ящик и понесли его на кладбище. Там уже была вырыта глубокая черная яма, куда и опустили мамочкин гроб. Потом яму забросали землею, поставили над нею белый крестик, и Марьюшка повела меня домой.
По дороге она говорила мне, что вечером повезет меня на вокзал, посадит в поезд и отправит в Петербург к дяде.
— Я не хочу к дяде, — проговорила я угрюмо, — не знаю никакого дяди и боюсь ехать к нему!
Но Марьюшка сказала, что стыдно так говорить большой девочке, что мамочка слышит это и что ей больно от моих слов.
Тогда я притихла и стала припоминать лицо дяди.
Я никогда не видела моего петербургского дяди, но в мамочкином альбоме был его портрет. Он был изображен на нем в золотом шитом мундире, со множеством орденов и со звездою на груди. У него был очень важный вид, и я его невольно боялась.
После обеда, к которому я едва притронулась, Марьюшка уложила в старый чемоданчик все мои платья и белье, напоила меня чаем и повезла на вокзал.

Лидия Чарская
ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ

Отрывок из повести
Глава XXI
Под шум ветра и свист метелицы

Ветер свистел, визжал, кряхтел и гудел на разные лады. То жалобным тоненьким голоском, то грубым басовым раскатом распевал он свою боевую песенку. Фонари чуть заметно мигали сквозь огромные белые хлопья снега, обильно сыпавшиеся на тротуары, на улицу, на экипажи, лошадей и прохожих. А я все шла и шла, все вперед и вперед…
Нюрочка мне сказала:
«Надо пройти сначала длинную большую улицу, на которой такие высокие дома и роскошные магазины, потом повернуть направо, потом налево, потом опять направо и опять налево, а там все прямо, прямо до самого конца — до нашего домика. Ты его сразу узнаешь. Он около самого кладбища, тут еще церковь белая… красивая такая».
Я так и сделала. Шла все прямо, как мне казалось, по длинной и широкой улице, но ни высоких домов, ни роскошных магазинов я не видала. Все заслонила от моих глаз белая, как саван, живая рыхлая стена бесшумно падающего огромными хлопьями снега. Я повернула направо, потом налево, потом опять направо, исполняя все с точностью, как говорила мне Нюрочка, — и все шла, шла, шла без конца.
Ветер безжалостно трепал полы моего бурнусика, пронизывая меня холодом насквозь. Хлопья снега били в лицо. Теперь я уже шла далеко не с той быстротой, как раньше. Ноги мои точно свинцом налились от усталости, все тело дрожало от холода, руки закоченели, и я едва-едва двигала пальцами. Повернув чуть ли не в пятый раз направо и налево, я пошла теперь по прямому пути. Тихо, чуть заметно мерцающие огоньки фонарей попадались мне все реже и реже… Шум от езды конок и экипажей на улицах значительно утих, и путь, по которому я шла, показался мне глухим и пустынным.
Наконец снег стал редеть; огромные хлопья не так часто падали теперь. Даль чуточку прояснела, но вместо этого кругом меня воцарились такие густые сумерки, что я едва различала дорогу.
Теперь уже ни шума езды, ни голосов, ни кучерских возгласов не слышалось вокруг меня.
Какая тишина! Какая мертвая тишина!..
Но что это?
Глаза мои, уже привыкшие к полутьме, теперь различают окружающее. Господи, да где же я?
Ни домов, ни улиц, ни экипажей, ни пешеходов. Передо мною бесконечное, огромное снежное пространство… Какие-то забытые здания по краям дороги… Какие-то заборы, а впереди что-то черное, огромное. Должно быть, парк или лес — не знаю.
Я обернулась назад… Позади меня мелькают огоньки… огоньки… огоньки… Сколько их! Без конца… без счета!
— Господи, да это город! Город, конечно! — восклицаю я. — А я ушла на окраину…
Нюрочка говорила, что они живут на окраине. Ну да, конечно! То, что темнеет вдали, это и есть кладбище! Там и церковь, и, не доходя, домик их! Все, все так и вышло, как она говорила. А я-то испугалась! Вот глупенькая!
И с радостным одушевлением я снова бодро зашагала вперед.
Но не тут-то было!
Ноги мои теперь едва повиновались мне. Я еле-еле передвигала их от усталости. Невероятный холод заставлял меня дрожать с головы до ног, зубы стучали, в голове шумело, и что-то изо всей силы ударяло в виски. Ко всему этому прибавилась еще какая-то странная сонливость. Мне так хотелось спать, так ужасно хотелось спать!
«Ну, ну, еще немного — и ты будешь у твоих друзей, увидишь Никифора Матвеевича, Нюру, их маму, Сережу!» — мысленно подбадривала я себя, как могла…
Но и это не помогало.
Ноги едва-едва передвигались, я теперь с трудом вытаскивала их, то одну, то другую, из глубокого снега. Но они двигаются все медленнее, все… тише… А шум в голове делается все слышнее и слышнее, и все сильнее и сильнее что-то бьет в виски…
Наконец я не выдерживаю и опускаюсь на сугроб, образовавшийся на краю дороги.
Ах, как хорошо! Как сладко отдохнуть так! Теперь я не чувствую ни усталости, ни боли… Какая-то приятная теплота разливается по всему телу… Ах, как хорошо! Так бы и сидела здесь и не ушла никуда отсюда! И если бы не желание узнать, что сделалось с Никифором Матвеевичем, и навестить его, здорового или больного, — я бы непременно уснула здесь часок-другой… Крепко уснула! Тем более что кладбище недалеко… Вон оно видно. Верста-другая, не больше…
Снег перестал идти, метель утихла немного, и месяц выплыл из-за облаков.
О, лучше бы не светил месяц и я бы не знала по крайней мере печальной действительности!
Ни кладбища, ни церкви, ни домиков — ничего нет впереди!.. Один только лес чернеет огромным черным пятном там далеко, да белое мертвое поле раскинулось вокруг меня бесконечной пеленой…
Ужас охватил меня.
Теперь только поняла я, что заблудилась.

Лев Толстой

Лебеди

Лебеди стадом летели из холодной стороны в тёплые земли. Они летели через море. Они летели день и ночь, и другой день и другую ночь они, не отдыхая, летели над водою. На небе был полный месяц, и лебеди далеко внизу под собой видели синеющую воду. Все лебеди уморились, махая крыльями; но они не останавливались и летели дальше. Впереди летели старые, сильные лебеди, сзади летели те, которые были моложе и слабее. Один молодой лебедь летел позади всех. Силы его ослабели. Он взмахнул крыльями и не мог лететь дальше. Тогда он, распустив крылья, пошёл книзу. Он ближе и ближе спускался к воде; а товарищи его дальше и дальше белелись в месячном свете. Лебедь спустился на воду и сложил крылья. Море всколыхнулось под ним и покачало его. Стадо лебедей чуть виднелось белой чертой на светлом небе. И чуть слышно было в тишине, как звенели их крылья. Когда они совсем скрылись из вида, лебедь загнул назад шею и закрыл глаза. Он не шевелился, и только море, поднимаясь и опускаясь широкой полосой, поднимало и опускало его. Перед зарёй лёгкий ветерок стал колыхать море. И вода плескала в белую грудь лебедя. Лебедь открыл глаза. На востоке краснела заря, и месяц и звёзды стали бледнее. Лебедь вздохнул, вытянул шею и взмахнул крыльями, приподнялся и полетел, цепляя крыльями по воде. Он поднимался выше и выше и полетел один над тёмными всколыхавшимися волнами.

Пауло Коэльо
Притча «Секрет счастья»

Один торговец отправил своего сына узнать Секрет Счастья у самого мудрого из всех людей. Юноша сорок дней шёл через пустыню и,
наконец, подошёл к прекрасному замку, стоявшему на вершине горы. Там и жил мудрец, которого он искал. Однако вместо ожидаемой встречи с мудрым человеком наш герой попал в залу, где всё бурлило: торговцы входили и выходили, в углу разговаривали люди, небольшой оркестр играл сладкие мелодии и стоял стол, уставленный самыми изысканными кушаньями этой местности. Мудрец беседовал с разными людьми, и юноше пришлось около двух часов дожидаться своей очереди.
Мудрец внимательно выслушал объяснения юноши о цели его визита, но сказал в ответ, что у него нет времени, чтобы раскрыть ему Секрет Счастья. И предложил ему прогуляться по дворцу и прийти снова через два часа.
— Однако я хочу попросить об одном одолжении, — добавил мудрец, протягивая юноше маленькую ложечку, в которую он капнул две капли масла. — Всё время прогулки держи эту ложечку в руке так, чтобы масло не вылилось.
Юноша начал подниматься и спускаться по дворцовым лестницам, не спуская глаз с ложечки. Через два часа он вернулся к мудрецу.
— Ну как, — спросил тот, — ты видел персидские ковры, которые находятся в моей столовой? Ты видел парк, который главный садовник создавал в течение десяти лет? Ты заметил прекрасные пергаменты в моей библиотеке?
Юноша в смущении должен был сознаться, что он ничего не видел. Его единственной заботой было не пролить капли масла, которые доверил ему мудрец.
— Ну что ж, возвращайся и ознакомься с чудесами моей Вселенной, — сказал ему мудрец. — Нельзя доверять человеку, если ты не знаком с домом, в котором он живёт.
Успокоенный, юноша взял ложечку и снова пошёл на прогулку по дворцу; на этот раз, обращая внимание на все произведения искусства, развешанные на стенах и потолках дворца. Он увидел сады, окружённые горами, нежнейшие цветы, утончённость, с которой каждое из произведений искусства было помещено именно там, где нужно.
Вернувшись к мудрецу, он подробно описал всё, что видел.
— А где те две капли масла, которые я тебе доверил? — спросил Мудрец.
И юноша, взглянув на ложечку, обнаружил, что всё масло вылилось.
— Вот это и есть тот единственный совет, который я могу тебе дать: Секрет Счастья в том, чтобы смотреть на все чудеса света, при этом никогда не забывая о двух каплях масла в своей ложечке.

Леонардо да Винчи
Притча «НЕВОД»

И вновь в который раз невод принес богатый улов. Корзины рыбаков были доверху наполнены головлями, карпами, линями, щуками, угрями и множеством другой снеди. Целые рыбьи семьи,
с чадами и домочадцами, были вывезены на рыночные прилавки и готовились окончить свое существование, корчась в муках на раскаленных сковородах и в кипящих котлах.
Оставшиеся в реке рыбы, растерянные и охваченные страхом, не осмеливаясь даже плавать, зарылись поглубже в ил. Как жить дальше? В одиночку с неводом не совладать. Его ежедневно забрасывают в самых неожиданных местах. Он беспощадно губит рыб, и в конце концов вся река будет опустошена.
— Мы должны подумать о судьбе наших детей. Никто, кроме нас, не позаботится о них и не избавит от страшного наваждения,- рассуждали пескари, собравшиеся на совет под большой корягой.
— Но что мы можем предпринять?- робко спросил линь, прислушиваясь к речам смельчаков.
— Уничтожить невод! — в едином порыве ответили пескари. В тот же день всезнающие юркие угри разнесли по реке весть
о принятом смелом решении. Всем рыбам от мала до велика предлагалось собраться завтра на рассвете в глубокой тихой заводи, защищенной развесистыми ветлами.
Тысячи рыб всех мастей и возрастов приплыли в условленное место, чтобы объявить неводу войну.
— Слушайте все внимательно! — сказал карп, которому не раз удавалось перегрызть сети и бежать из плена.- Невод шириной с нашу реку. Чтобы он держался стоймя под водой, к его нижним узлам прикреплены свинцовые грузила. Приказываю всем рыбам разделиться на две стаи. Первая должна поднять грузила со дна на поверхность, а вторая стая будет крепко держать верхние узлы сети. Щукам поручается перегрызть веревки, коими невод крепится к обоим берегам.
Затаив дыхание, рыбы внимали каждому слову предводителя.
— Приказываю угрям тотчас отправиться на разведку! — продолжал карп.- Им надлежит установить, куда заброшен невод.
Угри отправились на задание, а рыбьи стаи сгрудились у берега в томительном ожидании. Пескари тем временем старались ободрить самых робких и советовали не поддаваться панике, даже если кто угодит в невод: ведь рыбакам все равно не удастся вытащить его на берег.
Наконец угри возвратились и доложили, что невод уже заброшен примерно на расстоянии одной мили вниз по реке.
И вот огромной армадой рыбьи стаи поплыли к цели, ведомые мудрым карпом.
— Плывите осторожно!- предупреждал вожак.- Глядите в оба, чтобы течение не затащило в сети. Работайте вовсю плавниками и вовремя тормозите!
Впереди показался невод, серый и зловещий. Охваченные порывом гнева, рыбы смело ринулись в атаку.
Вскоре невод был приподнят со дна, державшие его веревки перерезаны острыми щучьими зубами, а узлы порваны. Но разъяренные рыбы на этом не успокоились и продолжали набрасываться на ненавистного врага. Ухватившись зубами за искалеченный дырявый невод и усиленно работая плавниками и хвостами, они тащили его в разные стороны и рвали на мелкие клочья. Вода в реке, казалось, кипела.
Рыбаки еще долго рассуждали, почесывая затылки, о таинственном исчезновении невода, а рыбы до сих пор с гордостью рассказывают эту историю своим детям.

Леонардо да Винчи
Притча «ПЕЛИКАН»
Как только пеликан отправился на поиски корма, сидевшая в засаде гадюка тут же поползла, крадучись, к его гнезду. Пушистые птенцы мирно спали, ни о чем не ведая. Змея подползла к ним вплотную. Глаза ее сверкнули зловещим блеском — и началась расправа.
Получив по смертельному укусу, безмятежно спавшие птенцы так и не проснулись.
Довольная содеянным злодейка уползла в укрытие, чтобы оттуда вдоволь насладиться горем птицы.
Вскоре вернулся с охоты пеликан. При виде зверской расправы, учиненной над птенцами, он разразился громкими рыданиями, и все обитатели леса притихли, потрясенные неслыханной жестокостью.
— Без вас нет мне теперь жизни!- причитал несчастный отец, смотря на мертвых детишек.- Пусть я умру вместе с вами!
И он начал клювом раздирать себе грудь у самого сердца. Горячая кровь ручьями хлынула из разверзшейся раны, окропляя бездыханных птенцов.
Теряя последние силы, умирающий пеликан бросил прощальный взгляд на гнездо с погибшими птенцами и вдруг от неожиданности вздрогнул.
О чудо! Его пролитая кровь и родительская любовь вернули дорогих птенцов к жизни, вырвав их из лап смерти. И тогда, счастливый, он испустил дух.

Везунчик
Сергей Силин

Антошка бежал по улице, засунув руки в карманы куртки, споткнулся и, падая, успел подумать: «Нос разобью!» Но вытащить руки из карманов не успел.
И вдруг прямо перед ним неизвестно оттуда возник маленький крепкий мужичок величиной с кота.
Мужичок вытянул руки и принял на них Антошку, смягчая удар.
Антошка перекатился на бок, привстал на одно колено и удивлённо посмотрел на мужичка:
– Вы кто?
– Везунчик.
– Кто-кто?
– Везунчик. Я буду заботиться о том, чтобы тебе везло.
– Везунчик у каждого человека есть? – поинтересовался Антошка.
– Нет, нас не так много, – ответил мужичок. – Мы просто переходим от одного к другому. С сегодняшнего дня я буду с тобой.
– Мне начинает везти! – обрадовался Антошка.
– Точно! – кивнул Везунчик.
– А когда вы уйдёте от меня к другому?
– Когда потребуется. Одному купцу я, помнится, несколько лет служил. А одному пешеходу помогал всего две секунды.
– Ага! – задумался Антошка. – Значит, мне надо
что-нибудь пожелать?
– Нет, нет! – протестующе поднял руки мужичок. – Я не исполнитель желаний! Я лишь немного помогаю сообразительным и трудолюбивым. Просто нахожусь рядом и делаю так, чтобы человеку везло. Куда это моя кепка-невидимка запропастилась?
Он пошарил руками вокруг себя, нащупал кепку-невидимку, надел её и исчез.
– Вы здесь? – на всякий случай спросил Антошка.
– Здесь, здесь – отозвался Везунчик. – Не обращай на
меня внимания. Антошка засунул руки в карманы и побежал домой. И надо же, повезло: успел к началу мультфильма минута в минуту!
Через час вернулась с работы мама.
– А я премию получила! – сказала она с улыбкой. –
Пройдусь-ка по магазинам!
И она ушла в кухню за пакетами.
– У мамы тоже Везунчик появился? – шёпотом спросил своего помощника Антошка.
– Нет. Ей везёт, потому что мы рядом.
– Мам, я с тобой! – крикнул Антошка.
Через два часа они вернулись домой с целой горой покупок.
– Просто полоса везения! – удивлялась мама, блестя глазами. – Всю жизнь о такой кофточке мечтала!
– А я о таком пирожном! – весело отозвался Антошка из ванной.
На следующий день в школе он получил три пятёрки, две четвёрки, нашёл два рубля и помирился с Васей Потеряшкиным.
А когда, насвистывая, вернулся домой, то обнаружил, что потерял ключи от квартиры.
– Везунчик, ты где? – позвал он.
Из-под лестницы выглянула крохотная неряшливая женщина. Волосы у неё были растрёпаны, нос грязный рукав порван, башмаки просили каши.
– А свистеть не надо было! – улыбнулась она и добавила: – Невезуха я! Что, расстроился, да?..
Да ты не переживай, не переживай! Придёт время, меня от тебя отзовут!
– Ясно, – приуныл Антошка. – Начинается полоса невезения…
– Это точно! – радостно кивнула Невезуха и, шагнув в стену, исчезла.
Вечером Антошка получил нагоняй от папы за потерянный ключ, нечаянно разбил мамину любимую чашку, забыл, что задали по русскому языку, и не смог дочитать книгу сказок, потому что оставил её в школе.
А перед самым окном раздался телефонный звонок:
– Антошка, это ты? Это я, Везунчик!
– Привет, предатель! – буркнул Антошка. – И кому же ты сейчас помогаешь?
Но Везунчик на «предателя» ни капельки не обиделся.
– Одной старушке. Представляешь, ей всю жизнь не везло! Вот мой начальник меня к ней и направил.
Завра я помогу ей выиграть миллион рублей в лотерею, и вернусь к тебе!
– Правда? – обрадовался Антошка.
– Правда, правда, – ответил Везунчик и повесил трубку.
Ночью Антошке приснился сон. Будто они с Везунчиком тащат из магазина четыре авоськи любимых Антошкиных мандаринов, а из окна дома напротив им улыбается одинокая старушка, которой повезло первый раз в жизни.

Чарская Лидия Алексеевна

Люсина жизнь

Царевна Мигуэль

   «Далеко, далеко, на самом конце света находилось большое прекрасное синее озеро, похожее своим цветом на огромный сапфир. Посреди этого озера на зеленом изумрудном острове, среди мирт и глициний, перевитая зеленым плющом и гибкими лианами, стояла высокая скала. На ней красовался мраморный дворец, позади которого был разбит чудесный сад, благоухающий ароматом. Это был совсем особенный сад, который можно встретить разве в одних только сказках.

   Владельцем острова и прилегавших к нему земель был могущественный царь Овар. А у царя росла во дворце дочь, красавица Мигуэль — царевна»…

   Пестрою лентой плывет и развертывается сказка. Клубится перед моим духовным взором ряд красивых, фантастических картин. Обычно звонкий голосок тети Муси теперь понижен до шепота. Таинственно и уютно в зеленой плющевой беседке. Кружевная тень окружающих ее деревьев и кустов, бросают подвижные пятна на хорошенькое личико юной рассказчицы. Эта сказка — моя любимая. Со дня ухода от нас моей милой нянечки Фени, умевшей так хорошо рассказывать мне про девочку Дюймовочку, я слушаю с удовольствием единственную только сказку о царевне Мигуэль. Я люблю нежно мою царевну, несмотря на всю ее жестокость. Разве она виновата, эта зеленоглазая, нежно-розовая и златокудрая царевна, что при появлении ее на свет Божий, феи вместо сердца вложили кусочек алмаза в ее детскую маленькую грудь? И что прямым следствием этого было полное отсутствие жалости в душе царевны. Но зато, как она была прекрасна! Прекрасна даже в те минуты, когда движением белой крошечной ручки посылала людей на лютую смерть. Тех людей, которые нечаянно попадали в таинственный сад царевны.

   В том саду среди роз и лилий находились маленькие дети. Неподвижные хорошенькие эльфы прикованные серебряными цепями к золотым колышкам, они караулили тот сад, и в то же время жалобно звенели своими голосами-колокольчиками.

   — Отпусти нас на волю! Отпусти, прекрасная царевна Мигуэль! Отпусти нас! — Их жалобы звучали как музыка. И эта музыка приятно действовала на царевну, и она частенько смеялась над мольбами своих маленьких пленников.

   Зато их жалобные голоса трогали сердца проходивших мимо сада людей. И те заглядывали в таинственный сад царевны. Ах, не на радость появлялись они здесь! При каждом таком появлении непрошенного гостя, стража выбегала, хватала посетителя и по приказанию царевны сбрасывали его в озеро со скалы

   А царевна Мигуэль смеялась только в ответ на отчаянные вопли и стоны тонувших…

   Я никак не могу понять еще и теперь, каким образом пришла в голову моей хорошенькой жизнерадостной тетки такая страшная по существу, такая мрачная и тяжелая сказка! Героиня этой сказки — царевна Мигуэль, конечно, была выдумкою милой, немного ветреной, но очень добренькой тети Муси. Ах, все равно, пусть все думают, что выдумка эта сказка, выдумка и самая царевна Мигуэль, но она, моя дивная царевна, прочно водворилась в моем впечатлительном сердце… Существовала она когда-нибудь или нет, какое мне до этого в сущности было дело, когда я любила ее, мою прекрасную жестокую Мигуэль! Я видела ее во сне и не однажды, видела ее золотистые волосы цвета спелого колоса, ее зеленые, как лесной омут, глубокие глаза.

   В тот год мне минуло шесть лет. Я уже разбирала склады и при помощи тети Муси писала вместо палочек корявые, вкось и вкривь идущие буквы. И я уже понимала красоту. Сказочную красоту природы: солнца, леса, цветов. И мой взгляд загорался восторгом при виде красивой картинки или изящной иллюстрации на странице журнала.

   Тетя Муся, папа и бабушка старались с моего самого раннего возраста развить во мне эстетический вкус, обращая мое внимание на то, что для других детей проходило бесследным.

   — Смотри, Люсенька, какой красивый закат! Ты видишь, как чудесно тонет в пруду багряное солнце! Гляди, гляди, теперь совсем алой стала вода. И окружающие деревья словно охвачены пожаром.

   Я смотрю и вся закипаю восторгом. Действительно, алая вода, алые деревья и алое солнце. Какая красота!

Ю.Яковлев Девочки с Васильевского острова

 Я Валя Зайцева с Васильевского острова.

 У меня под кроватью живет хомячок. Набьет полные щеки, про запас, сядет на задние лапы и смотрит черными пуговками… Вчера я отдубасила одного мальчишку. Отвесила ему хорошего леща. Мы, василеостровские девчонки, умеем постоять за себя, когда надо…

 У нас на Васильевском всегда ветрено. Сечет дождь. Сыплет мокрый снег. Случаются наводнения. И плывет наш остров, как корабль: слева — Нева, справа — Невка, впереди — открытое море.

 У меня есть подружка — Таня Савичева. Мы с ней соседки. Она со Второй линии, дом 13. Четыре окна на первом этаже. Рядом булочная, в подвале керосиновая лавка… Сейчас лавки нет, но в Танино время, когда меня еще не было на свете, на первом этаже всегда пахло керосином. Мне рассказывали.

 Тане Савичевой было столько же лет, сколько мне теперь. Она могла бы давно уже вырасти, стать учительницей, но навсегда осталась девчонкой… Когда бабушка посылала Таню за керосином, меня не было. И в Румянцевский сад она ходила с другой подружкой. Но я все про нее знаю. Мне рассказывали.

 Она была певуньей. Всегда пела. Ей хотелось декламировать стихи, но она спотыкалась на словах: споткнется, а все думают, что она забыла нужное слово. Моя подружка пела потому, что когда поешь, не заикаешься. Ей нельзя было заикаться, она собиралась стать учительницей, как Линда Августовна.

 Она всегда играла в учительницу. Наденет на плечи большой бабушкин платок, сложит руки замком и ходит из угла в угол. «Дети, сегодня мы займемся с вами повторением…» И тут споткнется на слове, покраснеет и повернется к стене, хотя в комнате — никого.

 Говорят, есть врачи, которые лечат от заикания. Я нашла бы такого. Мы, василеостровские девчонки, кого хочешь найдем! Но теперь врач уже не нужен. Она осталась там… моя подружка Таня Савичева. Ее везли из осажденного Ленинграда на Большую землю, и дорога, названная Дорогой жизни, не смогла подарить Тане жизнь.

 Девочка умерла от голода… Не все ли равно отчего умирать — от голода или от пули. Может быть, от голода еще больнее…

 Я решила отыскать Дорогу жизни. Поехала на Ржевку, где начинается эта дорога. Прошла два с половиной километра — там ребята строили памятник детям, погибшим в блокаду. Я тоже захотела строить.

 Какие-то взрослые спросили меня:

 — Ты кто такая?

 — Я Валя Зайцева с Васильевского острова. Я тоже хочу строить.

 Мне сказали:

 — Нельзя! Приходи со своим районом.

 Я не ушла. Осмотрелась и увидела малыша, головастика. Я ухватилась за него:

 — Он тоже пришел со своим районом?

 — Он пришел с братом.

 С братом можно. С районом можно. А как же быть одной?

 Я сказала им:

 — Понимаете, я ведь не так просто хочу строить. Я хочу строить своей подруге… Тане Савичевой.

 Они выкатили глаза. Не поверили. Переспросили:

 — Таня Савичева твоя подруга?

 — А чего здесь особенного? Мы одногодки. Обе с Васильевского острова.

 — Но ее же нет…

 До чего бестолковые люди, а еще взрослые! Что значит «нет», если мы дружим? Я сказала, чтобы они поняли:

 — У нас все общее. И улица, и школа. У нас есть хомячок. Он набьет щеки…

 Я заметила, что они не верят мне. И чтобы они поверили, выпалила:

 — У нас даже почерк одинаковый!

 — Почерк? — Они удивились еще больше.

 — А что? Почерк!

 Неожиданно они повеселели, от почерка:

 — Это очень хорошо! Это прямо находка. Поедем с нами.

 — Никуда я не поеду. Я хочу строить…

 — Ты будешь строить! Ты будешь для памятника писать Таниным почерком.

 — Могу, — согласилась я. — Только у меня нет карандаша. Дадите?

 — Ты будешь писать на бетоне. На бетоне не пишут карандашом.

 Я никогда не писала на бетоне. Я писала на стенках, на асфальте, но они привезли меня на бетонный завод и дали Танин дневник — записную книжку с алфавитом: а, б, в… У меня есть такая же книжка. За сорок копеек.

 Я взяла в руки Танин дневник и открыла страничку. Там было написано:

 «Женя умерла 28 дек. 12.30 час. утра 1941 г.».

 Мне стало холодно. Я захотела отдать им книжку и уйти.

 Но я василеостровская. И если у подруги умерла старшая сестра, я должна остаться с ней, а не удирать.

 — Давайте ваш бетон. Буду писать.

 Кран опустил к моим ногам огромную раму с густым серым тестом. Я взяла палочку, присела на корточки и стала писать. От бетона веяло холодом. Писать было трудно. И мне говорили:

 — Не торопись.

 Я делала ошибки, заглаживала бетон ладонью и писала снова.

 У меня плохо получалось.

 — Не торопись. Пиши спокойно.

 «Бабушка умерла 25 янв. Зч. дня 1942г.».

 Пока я писала про Женю, умерла бабушка.

 Если просто хочешь есть, это не голод — поешь часом позже.

 Я пробовала голодать с утра до вечера. Вытерпела. Голод — когда изо дня в день голодает голова, руки, сердце — все, что у тебя есть, голодает. Сперва голодает, потом умирает.

 «Лека умер 17 марта в 5 часов утра 1942г.».

 У Леки был свой угол, отгороженный шкафами, он там чертил.

 Зарабатывал деньги черчением и учился. Он был тихий и близорукий, в очках, и все скрипел у себя своим рейсфедером. Мне рассказывали.

 Где он умер? Наверное, на кухне, где маленьким слабым паровозиком дымила «буржуйка», где спали, раз в день ели хлеб. Маленький кусочек, как лекарство от смерти. Леке не хватило лекарства…

 — Пиши, — тихо сказали мне.

 В новой раме бетон был жидкий, он наползал на буквы. И слово «умер» исчезло. Мне не хотелось писать его снова. Но мне сказали:

 — Пиши, Валя Зайцева, пиши.

 И я снова написала — «умер».

 «Дядя Вася умер 13апр. 2ч. ночь 1942г.».

 «Дядя Лёша 10 мая в 4 ч. дня 1942г.».

 Я очень устала писать слово «умер». Я знала, что с каждой страничкой дневника Тане Савичевой становилось все хуже. Она давно перестала петь и не замечала, что заикается. Она уже не играла в учительницу. Но не сдавалась — жила. Мне рассказывали… Наступила весна. Зазеленели деревья. У нас на Васильевском много деревьев. Таня высохла, вымерзла, стала тоненькой и легкой. У нее дрожали руки и от солнца болели глаза. Фашисты убили половину Тани Савичевой, а может быть, больше половины. Но с ней была мама, и Таня держалась.

 — Что же ты не пишешь? — тихо сказали мне. — Пиши, Валя Зайцева, а то застынет бетон.

 Я долго не решалась открыть страничку на букву «М». На этой страничке Таниной рукой было написано: «Мама 13 мая в 7.30 час.

 утра 1942 года». Таня не написала слово «умерла». У нее не хватило сил написать это слово.

 Я крепко сжала палочку и коснулась бетона. Не заглядывала в дневник, а писала наизусть. Хорошо, что почерк у нас одинаковый.

 Я писала изо всех сил. Бетон стал густым, почти застыл. Он уже не наползал на буквы.

 — Можешь еще писать?

 — Я допишу, — ответила я и отвернулась, чтобы не видели моих глаз. Ведь Таня Савичева моя… подружка.

 Мы с Таней одногодки, мы, василеостровские девчонки, умеем постоять за себя, когда надо. Не будь она василеостровской, ленинградкой, не продержалась бы так долго. Но она жила — значит, не сдавалась!

 Открыла страничку «С». Там было два слова: «Савичевы умерли».

 Открыла страничку «У» — «Умерли все». Последняя страничка дневника Тани Савичевой была на букву «О» — «Осталась одна Таня».

 И я представила себе, что это я, Валя Зайцева, осталась одна: без мамы, без папы, без сестренки Люльки. Голодная. Под обстрелом.

 В пустой квартире на Второй линии. Я захотела зачеркнуть эту последнюю страницу, но бетон затвердел, и палочка сломалась.

 И вдруг про себя я спросила Таню Савичеву: «Почему одна?

 А я? У тебя же есть подруга — Валя Зайцева, твоя соседка с Васильевского острова. Мы пойдем с тобой в Румянцевский сад, побегаем, а когда надоест, я принесу из дома бабушкин платок, и мы сыграем в учительницу Линду Августовну. У меня под кроватью живет хомячок. Я подарю его тебе на день рождения. Слышишь, Таня Савичева?»

 Кто-то положил мне руку на плечо и сказал:

 — Пойдем, Валя Зайцева. Ты сделала все, что нужно. Спасибо.

 Я не поняла, за что мне говорят «спасибо». Я сказала:

 — Приду завтра… без своего района. Можно?

 — Приходи без района, — сказали мне. — Приходи.

 Моя подружка Таня Савичева не стреляла в фашистов и не была разведчиком у партизан. Она просто жила в родном городе в самое трудное время. Но, может быть, фашисты потому и не вошли в Ленинград, что в нем жила Таня Савичева и жили еще много других девчонок и мальчишек, которые так навсегда и остались в своем времени. И с ними дружат сегодняшние ребята, как я дружу с Таней.

 А дружат ведь только с живыми.

Владимир Железняков «Чучело»

Передо мной мелькал круг из их лиц, а я носилась в нем, точно белка в колесе.

Мне бы надо остановиться и уйти.

Мальчишки набросились на меня.

«За ноги ее! — орал Валька. — За ноги!..»

Они повалили меня и схватили за ноги и за руки. Я лягалась и дрыгалась изо всех сил, но они меня скрутили и вытащили в сад.

Железная Кнопка и Шмакова выволокли чучело, укрепленное на длинной палке. Следом за ними вышел Димка и стал в стороне. Чучело было в моем платье, с моими глазами, с моим ртом до ушей. Ноги сделаны из чулок, набитых соломой, вместо волос торчала пакля и какие-то перышки. На шее у меня, то есть у чучела, болталась дощечка со словами: «ЧУЧЕЛО — ПРЕДАТЕЛЬ».

Ленка замолчала и как-то вся угасла.

Николай Николаевич понял, что наступил предел ее рассказа и предел ее сил.

— А они веселились вокруг чучела, — сказала Ленка. — Прыгали и хохотали:

«Ух, наша красавица-а-а!»

«Дождалась!»

«Я придумала! Я придумала! — Шмакова от радости запрыгала. — Пусть Димка подожжет костер!..»

После этих слов Шмаковой я совсем перестала бояться. Я подумала: если Димка подожжет, то, может быть, я просто умру.

А Валька в это время — он повсюду успевал первым — воткнул чучело в землю и насыпал вокруг него хворост.

«У меня спичек нет», — тихо сказал Димка.

«Зато у меня есть!» — Лохматый всунул Димке в руку спички и подтолкнул его к чучелу.

Димка стоял около чучела, низко опустив голову.

Я замерла — ждала в последний раз! Ну, думала, он сейчас оглянется и скажет: «Ребята, Ленка ни в чем не виновата… Все я!»

«Поджигай!» — приказала Железная Кнопка.

Я не выдержала и закричала:

«Димка! Не надо, Димка-а-а-а!..»

А он по-прежнему стоял около чучела — мне была видна его спина, он ссутулился и казался каким-то маленьким. Может быть, потому, что чучело было на длинной палке. Только он был маленький и некрепкий.

«Ну, Сомов! — сказала Железная Кнопка. — Иди же, наконец, до конца!»

Димка упал на колени и так низко опустил голову, что у него торчали одни плечи, а головы совсем не было видно. Получился какой-то безголовый поджигатель. Он чиркнул спичкой, и пламя огня выросло над его плечами. Потом вскочил и торопливо отбежал в сторону.

Они подтащили меня вплотную к огню. Я, не отрываясь, смотрела на пламя костра. Дедушка! Я почувствовала тогда, как этот огонь охватил меня, как он жжет, печет и кусает, хотя до меня доходили только волны его тепла.

Я закричала, я так закричала, что они от неожиданности выпустили меня.

Когда они меня выпустили, я бросилась к костру и стала расшвыривать его ногами, хватала горящие сучья руками — мне не хотелось, чтобы чучело сгорело. Мне почему-то этого страшно не хотелось!

Первым опомнился Димка.

«Ты что, очумела? — Он схватил меня за руку и старался оттащить от огня. — Это же шутка! Ты что, шуток не понимаешь?»

Я сильная стала, легко его победила. Так толкнула, что он полетел вверх тормашками — только пятки сверкнули к небу. А сама вырвала из огня чучело и стала им размахивать над головой, наступая на всех. Чучело уже прихватилось огнем, от него летели в разные стороны искры, и все они испуганно шарахались от этих искр.

Они разбежались.

А я так закружилась, разгоняя их, что никак не могла остановиться, пока не упала. Рядом со мной лежало чучело. Оно было опаленное, трепещущее на ветру и от этого как живое.

Сначала я лежала с закрытыми глазами. Потом почувствовала, что пахнет паленым, открыла глаза — у чучела дымилось платье. Я прихлопнула тлеющий подол рукой и снова откинулась на траву.

Потом до меня долетел голос Железной Кнопки.

Послышался хруст веток, удаляющиеся шаги, и наступила тишина.

«Аня из Зеленых Мезонинов» Люси Мод Монтгомери

Было уже совсем светло, когда Аня проснулась и села на постели, растерянно глядя в окно, через которое лился поток радостного солнечного света и за которым покачивалось что-то белое и пушистое на фоне ярко-голубого неба.

В первое мгновение она не могла вспомнить, где находится. Сначала она ощутила восхитительный трепет, словно произошло что-то очень приятное, затем явилось ужасное воспоминание Это были Зеленые Мезонины, но здесь не хотели ее оставить, потому что она не мальчик!

Но было утро, и за окном стояла вишня, вся в цвету. Аня выскочила из постели и одним прыжком оказалась у окна. Затем она толкнула оконную раму — рама подалась со скрипом, будто ее давно не открывали, что, впрочем, и было на самом деле, — и опустилась на колени, вглядываясь в июньское утро. Глаза ее блестели от восторга. Ах, разве это не прекрасно? Разве это не прелестное место? Если бы она могла здесь остаться! Она вообразит, что остается. Здесь есть простор для воображения.

Огромная вишня росла так близко к окну, что ее ветки касались дома. Она была так густо усыпана цветами, что не было видно ни одного листика. С обеих сторон от дома тянулись большие сады, с одной стороны — яблоневый, с другой — вишневый, все в цвету. Трава под деревьями казалась желтой от цветущих одуванчиков. Чуть поодаль в саду виднелись кусты сирени, все в гроздьях ярко-фиолетовых цветов, и утренний ветерок доносил до Аниного окна их головокружительно сладкий аромат.

Дальше за садом зеленые луга, покрытые сочным клевером, спускались к долине, где бежал ручей и росло множество белых березок, стройные стволы которых поднимались над подлеском, наводившим на мысль о чудесном отдыхе среди папоротников, мхов и лесных трав. За долиной виднелся холм, зеленый и пушистый от елей и пихт. Среди них был небольшой просвет, и в него проглядывал серый мезонин того домика, который накануне Аня видела с другой стороны Озера Сверкающих Вод.

Слева виднелись большие амбары и другие хозяйственные постройки, а за ними спускались вниз к сверкающему голубому морю зеленые поля.

Глаза Ани, восприимчивые к красоте, медленно переходили от одной картины к другой, жадно впитывая все, что было перед ней. Бедняжка в своей жизни видела так много некрасивых мест. Но то, что открылось перед ней теперь, превосходило самые буйные ее мечты.

Она стояла на коленях, забыв обо всем на свете, кроме красоты, окружавшей ее, пока не вздрогнула, почувствовав на своем плече чью-то руку. Маленькая мечтательница не слышала, как вошла Марилла.

— Давно пора одеваться, — сказала Марилла коротко.

Марилла просто не знала, как говорить с этим ребенком, и это неприятное ей самой незнание делало ее резкой и решительной помимо ее воли.

Аня встала с глубоким вздохом.

— Ах. разве это не чудесно? — спросила она, указывая рукой на прекрасный мир за окном.

— Да, это большое дерево, — сказала Марилла, — и цветет обильно, но сами вишни никуда не годятся — мелкие и червивые.

— О, я говорю не только о дереве; конечно, оно прекрасно… да, оно ослепительно прекрасно… оно цветет так, будто для него самого это необычайно важно… Но я имела в виду все: и сад, и деревья, и ручей, и леса — весь большой прекрасный мир. Вы не чувствуете в такое утро, будто любите весь мир? Я даже здесь слышу, как ручей смеется вдали. Вы когда-нибудь замечали, какие радостные создания эти ручьи? Они всегда смеются. Даже зимой я слышу их смех из-подо льда. Я так рада, что здесь, возле Зеленых Мезонинов, есть ручей. Может быть, вы думаете, что это не имеет для меня значения, раз вы не хотите оставить меня здесь? Но это не так. Мне всегда будет приятно вспомнить, что возле Зеленых Мезонинов есть ручей, даже если я никогда больше его не увижу. Если бы здесь не было ручья, меня всегда преследовало бы неприятное чувство, что он должен был здесь быть. Сегодня утром я не в пучине горя. Я никогда не бываю в пучине горя по утрам. Разве это не замечательно, что бывает утро? Но мне очень грустно. Я только что воображала, что вам все-таки нужна именно я и что я останусь здесь навсегда-навсегда. Было большим утешением это вообразить. Но самое неприятное в воображаемых вещах — это то, что наступает момент, когда приходится перестать воображать, а это очень больно.

— Лучше одевайся, спускайся вниз и не думай о своих воображаемых вещах, — заметила Марилла, как только ей удалось вставить словечко. — Завтрак ждет. Умой лицо и причешись. Оставь окно открытым и разверни постель, чтобы она проветрилась. И побыстрее, пожалуйста.

Аня, очевидно, могла действовать быстро, когда это требовалось, потому что уже через десять минут она спустилась вниз, аккуратно одетая, с расчесанными и заплетенными в косы волосами, умытым лицом; душу ее при этом наполняло приятное сознание, что она выполнила все требования Мариллы. Впрочем, справедливости ради, следует заметить, что она все-таки забыла раскрыть постель для проветривания.

— Я сегодня очень голодная, — объявила она, проскользнув на стул, указанный ей Мариллой. — Мир уже не кажется такой мрачной пустыней, как вчера вечером. Я так рада, что утро солнечное. Впрочем, я люблю и дождливые утра тоже. Любое утро интересно, правда? Неизвестно, что ждет нас в этот день, и так много простора для воображения. Но я рада, что сегодня нет дождя, потому что легче не унывать и стойко переносить превратности судьбы в солнечный день. Я чувствую, что мне сегодня предстоит многое перенести. Очень легко читать о чужих несчастьях и воображать, что и мы могли бы героически их преодолеть, но это не так легко, когда приходится и в самом деле с ними столкнуться, правда?

— Ради Бога, придержи язык, — сказала Марилла. — Маленькая девочка не должна так много говорить.

После этого замечания Аня совсем умолкла, столь послушно, что ее продолжающееся молчание стало несколько раздражать Мариллу, как нечто не совсем естественное. Мэтью тоже молчал — но это, по крайней мере, было естественно — так что завтрак прошел в полном молчании.

По мере того как он приближался к концу, Аня становилась все более и более рассеянной. Она ела машинально, а ее большие глаза неотрывно, невидящим взглядом смотрели на небо за окном. Это раздражало Мариллу еще сильнее. У нее было неприятное чувство, что в то время, как тело этого странного ребенка находилось за столом, дух его парил на крыльях фантазии в какой-то заоблачной стране. Кто захотел бы иметь в доме такого ребенка?

И однако, что было самым непостижимым, Мэтью желал оставить ее! Марилла чувствовала, что он хочет этого сегодня утром так же сильно, как вчера вечером, и собирается и дальше хотеть этого. Это была его обычная манера — вбить себе в голову какую-нибудь причуду и цепляться за нее с поразительным молчаливым упорством — упорством в десять раз более мощным и действенным благодаря молчанию, чем если бы он говорил о своем желании с утра до вечера.

Когда завтрак кончился, Аня вышла из задумчивости и предложила вымыть посуду.

— Ты умеешь мыть посуду как следует? — спросила Марилла недоверчиво.

— Довольно неплохо. Правда, я лучше умею нянчить детей. У меня большой опыт в этом деле. Жаль, что у вас здесь нет детей, которыми я могла бы заняться.

— Зато я совсем не хотела бы, чтобы здесь было больше детей, чем в данный момент. С тобой одной вполне достаточно хлопот. Ума не приложу, что с тобой делать. Мэтью такой смешной.

— Мне он показался очень милым, — сказала Аня с упреком. — Он очень доброжелательный и совсем не возражал, сколько бы я ни говорила — ему это, кажется, нравилось. Я почувствовала в нем родственную душу, как только увидела его.

— Оба вы чудаки, если ты это имеешь в виду, говоря о родстве душ, — фыркнула Марилла. — Хорошо, можешь вымыть посуду. Не жалей горячей воды и вытри как следует. У меня и так полно работы сегодня с утра, потому что придется поехать после обеда в Уайт Сендс — повидать миссис Спенсер. Ты поедешь со мной, и там решим, что с тобой делать. Когда кончишь с посудой, пойди наверх и застели кровать.

Аня довольно проворно и тщательно вымыла посуду, что не осталось не замеченным Мариллой. Затем она застелила кровать, правда с меньшим успехом, потому что никогда не училась искусству бороться с периной. Но все же кровать была застелена, и Марилла, чтобы на время избавиться от девочки, сказала, что разрешает ей пойти в сад и поиграть там до обеда.

Аня бросилась к двери, с оживленным лицом и сияющими глазами. Но на самом пороге она внезапно остановилась, круто повернула назад и села возле стола, выражение восторга исчезло с ее лица, словно его сдул ветер.

— Ну, что еще случилось? — спросила Марилла.

— Я не осмеливаюсь выйти, — сказала Аня тоном мученика, отрекающегося от всех земных радостей. — Если я не могу остаться здесь, мне не стоит влюбляться в Зеленые Мезонины. А если я выйду и познакомлюсь со всеми этими деревьями, цветами, и с садом, и с ручьем, я не смогу не полюбить их. Мне и так тяжело на душе, и я не хочу, чтобы стало еще тяжелее. Мне так хочется выйти — все, кажется, зовет меня: «Аня, Аня, выйди к нам! Аня, Аня, мы хотим поиграть с тобой!» — но лучше не делать этого. Не стоит влюбляться в то, от чего предстоит быть оторванным навсегда, ведь так? И так тяжело удержаться и не полюбить, правда? Вот почему я была так рада, когда думала, что останусь здесь. Я думала, что здесь так много всего, что можно полюбить, и ничто не помешает мне. Но этот краткий сон миновал. Теперь я примирилась с моим роком, так что мне лучше не выходить. Иначе, боюсь, я не сумею снова с ним примириться. Как зовут этот цветок в горшке на подоконнике, скажите, пожалуйста?

— Это герань.

— О, я не имею в виду это название. Я имею в виду имя, которое вы ей дали. Вы не дали ей имени? Тогда можно мне это сделать? Можно, я назову ее… о, дайте подумать… Милочка подойдет… можно мне называть ее Милочка, пока я здесь? О, позвольте мне ее так называть!

— Да ради Бога, мне все равно. Но какой же смысл в том, чтобы давать имя герани?

— О, я люблю, чтобы предметы имели имена, даже если это только герань. Это делает их больше похожими на людей. Откуда вы знаете, что не задеваете чувства герани, когда называете ее просто «герань» и никак больше? Ведь вам не понравилось бы, если бы вас всегда называли просто женщиной. Да, я буду называть ее Милочкой. Я дала имя сегодня утром и этой вишне под окном моей спальни. Я назвала ее Снежной Королевой, потому что она такая белая. Конечно, она не всегда будет в цвету, но ведь всегда можно это вообразить, правда?

— Никогда в жизни не видела и не слышала ничего подобного, — бормотала Марилла, спасаясь бегством в подвал за картошкой. — Она действительно интересная, как Мэтью говорит. Я уже чувствую, как меня занимает, что еще она скажет. Она и на меня напускает чары. И уже напустила их на Мэтью. Этот взгляд, который он бросил на меня, когда выходил, снова выражал все, о чем он говорил и на что намекал вчера. Лучше бы он был как другие мужчины и говорил обо всем открыто. Тогда было бы можно ответить и переубедить его. Но что сделаешь с мужчиной, который только смотрит?

Когда Марилла вернулась из своего паломничества в подвал, она застала Аню снова впавшей в мечтательность. Девочка сидела, опустив подбородок на руки и устремив взгляд в небо. Так Марилла и оставила ее, пока обед не появился на столе.

— Могу я взять кобылу и кабриолет после обеда, Мэтью? — спросила Марилла.

Мэтью кивнул и печально взглянул на Аню. Марилла перехватила этот взгляд и сказала сухо:

— Я собираюсь поехать в Уайт Сендс и решить этот вопрос. Я возьму Аню с собой, чтобы миссис Спенсер могла сразу отправить ее обратно в Новую Шотландию. Я оставлю тебе чай на плите и вернусь домой как раз к дойке.

И опять Мэтью ничего не сказал. Марилла почувствовала, что зря тратит слова. Ничто так не раздражает, как мужчина, который не отвечает… кроме женщины, которая не отвечает.

В положенное время Мэтью запряг гнедую, и Марилла с Аней сели в кабриолет. Мэтью открыл пред ними ворота двора и, когда они медленно проезжали мимо, сказал громко, ни к кому, кажется, не обращаясь:

— Здесь был утром один паренек, Джерри Буот из Крик, и я сказал ему, что найму его на лето.

Марилла не ответила, но хлестнула несчастную гнедую с такой силой, что толстая кобыла, не привыкшая к подобному обращению, возмущенно рванула галопом. Когда кабриолет уже катил по большой дороге, Марилла обернулась и увидела, что несносный Мэтью стоит, прислонившись к воротам, и печально смотрит им вслед.

Сергей Куцко

ВОЛКИ

Так уж устроена деревенская жизнь, что если и до полудня не выйдешь в лес, не прогуляться по знакомым грибным да ягодным местам, то к вечеру и бежать нечего, всё попрячется.

Так рассудила и одна девушка. Солнце только поднялось до верхушек елей, а в руках уже полное лукошко, далеко забрела, но зато грибы какие! С благодарностью она посмотрела вокруг и только собралась было уходить, как дальние кусты неожиданно вздрогнули и на поляну вышел зверь, глаза его цепко следили за фигурой девушки.

— Ой, собака! — сказала она.

Где-то недалеко паслись коровы, и знакомство в лесу с пастушьей собакой не было им большой неожиданностью. Но встреча с ещё несколькими парами звериных глаз ввела в оцепенение…

“Волки, — мелькнула мысль, — недалеко дорога, бежать…” Да силы исчезли, корзинка невольно выпала из рук, ноги стали ватными и непослушными.

— Мама! — этот внезапный крик приостановил стаю, которая дошла уже до середины поляны. — Люди, помогите! — троекратно пронеслось над лесом.

Как потом рассказывали пастухи: “Мы слышали крики, думали, дети балуются…” Это в пяти километрах от деревни, в лесу!

Волки медленно подступали, впереди шла волчица. Бывает так у этих зверей — волчица становится во главе стаи. Только у неё глаза были не столь свирепы, сколь изучающи. Они словно вопрошали: “Ну что, человек? Что ты сделаешь сейчас, когда нет в твоих руках оружия, а рядом нет твоих сородичей?”

Девушка упала на колени, закрыла глаза руками и заплакала. Внезапно к ней пришла мысль о молитве, словно что-то встрепенулось в душе, словно воскресли слова бабушки, памятные с детства: “Богородицу проси! ”

Девушка не помнила слов молитвы. Осеняя себя крёстным знамением, она просила Матерь Божию, словно свою маму, в последней надежде на заступничество и спасение.

…Когда она открыла глаза, волки, минуя кусты, уходили в лес. Впереди не спеша, опустив голову, шла волчица.

Борис Ганаго

ПИСЬМО БОГУ

Это произошло в конце XIX столетия.

Петербург. Канун Рождества. С залива дует холодный, пронизывающий ветер. Сыплет мелкий колючий снег. Цокают копыта лошадей по булыжной мостовой, хлопают двери магазинов — делаются последние покупки перед праздником. Все торопятся побыстрее добраться до дома.

Только маленький мальчик медленно бредет по заснеженной улице. Он то и дело достает из карманов ветхого пальто озябшие покрасневшие руки и пытается согреть их своим дыханием. Затем снова засовывает их поглубже в карманы и идет дальше. Вот останавливается у витрины булочной и разглядывает выставленные за стеклом кренделя и баранки.

Дверь магазина распахнулась, выпуская очередного покупателя, и из нее потянуло ароматом свежеиспеченного хлеба. Мальчик судорожно сглотнул слюну, потоптался на месте и побрел дальше.

Незаметно опускаются сумерки. Прохожих становится все меньше и меньше. Мальчик приостанавливается у здания, в окнах которого горит свет, и, поднявшись на цыпочки, пытается заглянуть внутрь. Немного помедлив, он открывает дверь.

Старый писарь сегодня задержался на службе. Ему некуда торопиться. Уже давно он живет один и в праздники особенно остро чувствует свое одиночество. Писарь сидел и с горечью думал о том, что ему не с кем встречать Рождество, некому делать подарки. В это время дверь отворилась. Старик поднял глаза и увидел мальчика.

— Дяденька, дяденька, мне надо написать письмо! — быстро проговорил мальчик.

— А деньги у тебя есть? — строго спросил писарь.

Мальчик, теребя в руках шапку, сделал шаг назад. И тут одинокий писарь вспомнил, что сегодня канун Рождества и что ему так хотелось сделать кому-нибудь подарок. Он достал чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и вывел: “Петербург. 6 января. Господину…”

— Как фамилия господина?

— Это не господин, — пробормотал мальчик, еще не до конца веря своей удаче.

— Ах, это дама? — улыбнувшись, спросил писарь.

Нет-нет! — быстро проговорил мальчик.

— Так кому же ты хочешь написать письмо? — удивился старик,

— Иисусу.

— Как ты смеешь насмехаться над пожилым человеком? — возмутился писарь и хотел указать мальчику на дверь. Но тут увидел в глазах ребенка слезы и вспомнил, что сегодня канун Рождества. Ему стало стыдно за свой гнев, и уже потеплевшим голосом он спросил:

— А что ты хочешь написать Иисусу?

— Моя мама всегда учила меня просить помощи у Бога, когда трудно. Она сказала, что Бога зовут Иисус Христос. — Мальчик подошел ближе к писарю и продолжал: — А вчера она уснула, и я никак ее не могу разбудить. Дома нет даже хлеба, мне так хочется есть, — он ладонью вытер набежавшие на глаза слезы.

— А как ты ее будил? — спросил старик, поднявшись из-за своего стола.

— Я ее целовал.

— А она дышит?

— Что ты, дяденька, разве во сне дышат?

— Иисус Христос уже получил твое письмо, — сказал старик, обнимая мальчика за плечи. — Он велел мне заботиться о тебе, а твою маму забрал к Себе.

Старый писарь подумал: “Мать моя, уходя в мир иной, ты велела мне быть добрым человеком и благочестивым христианином. Я забыл твой наказ, но теперь тебе не будет стыдно за меня”.

Борис Ганаго

СКАЗАННОЕ СЛОВО

На окраине большого города стоял старенький домик с садом. Их охранял надёжный сторож — умный пёс Уран. Он зря никогда ни на кого не лаял, зорко следил за незнакомцами, радовался хозяевам.

Но вот этот дом попал под снос. Его обитателям предложили благоустроенную квартиру, и тут возник вопрос — что делать с овчаркой? Как сторож Уран уже был им не нужен, становясь лишь обузой. Несколько дней шли ожесточённые споры о собачьей судьбе. В открытое окно из дома до сторожевой конуры частенько долетали жалобные всхлипывания внука и грозные окрики деда.

Что понимал Уран из доносившихся слов? Кто знает…

Только заметили невестка и внук, выносившие ему еду, что миска собаки так и оставалась нетронутой более суток. Уран не ел и в последующие дни, как его ни уговаривали. Он уже не вилял хвостом, когда к нему подходили, и даже отводил взгляд в сторону, словно не желая больше смотреть на людей, предававших его.

Невестка, ожидавшая наследника или наследницу, предположила:

— А не заболел ли Уран? Хозяин в сердцах бросил:

— Вот было бы и лучше, если бы пёс сам издох. Не пришлось бы тогда пристреливать.

Невестка вздрогнула.

Уран посмотрел на сказавшего взглядом, который хозяин потом долго не мог забыть.

Внук уговорил соседа ветеринара посмотреть своего любимца. Но ветеринар не обнаружил никакой болезни, только задумчиво сказал:

— Может быть, он о чем-то затосковал… Уран вскоре умер, до самой смерти чуть шевеля хвостом лишь невестке и внуку, навещавших его.

А хозяин по ночам часто вспоминал взгляд Урана, преданно служившего ему столько лет. Старик уже пожалел о жестоких словах, убивших пса.

Но разве сказанное вернуть?

И кто знает, как ранило озвученное зло внука, привязанного к своему четвероногому другу?

А кто знает, как оно, разлетясь по миру подобно радиоволне, повлияет на души ещё не родившихся детей, будущие поколения?

Слова живут, слова не умирают…

В старинной книжке рассказывалось: у одной девочки умер папа. Девочка тосковала о нем. Он всегда был ласков с ней. Этой теплоты ей не хватало.

Однажды папа приснился ей и сказал: теперь ты будь ласкова с людьми. Каждое доброе слово служит Вечности.

Борис Ганаго

МАШЕНЬКА

Святочный рассказ

Однажды много лет назад девочку Машу приняли за Ангела. Случилось это так.

В одной бедной семье было трое детей. Их папа умер, мама работала, где могла, а потом заболела. В доме не осталось ни крошки, а есть так хотелось. Что делать?

Вышла мама на улицу и стала просить милостыню, но люди, не замечая её, проходили мимо. Приближалась Рождественская ночь, и слова женщины: “Не себе прошу, детям моим… Христа ради! ” тонули в предпраздничной суете.

В отчаянии она вошла в церковь и стала просить о помощи Самого Христа. Кого же ещё оставалось просить?

Вот тут, у иконы Спасителя, Маша и увидела женщину, стоявшую на коленях. Лицо её было залито слезами. Девочка никогда раньше не видела таких страданий.

У Маши было удивительное сердце. Когда рядом радовались, и ей хотелось прыгать от счастья. Но если кому-то было больно, она не могла пройти мимо и спрашивала:

— Что с тобой? Почему ты плачешь? И чужая боль проникала в её сердце. Вот и теперь она склонилась к женщине:

— У вас горе?

И когда та поделилась с ней своей бедой, Маша, которая никогда в жизни не испытывала чувства голода, представила себе троих одиноких, давно не видевших еды малышей. Не задумываясь, она протянула женщине пять рублей. Это были все её деньги.

По тем временам это была значительная сумма, и лицо женщины просияло.

— А где ваш дом? – на прощание спросила Маша. С удивлением она узнала, что живёт бедная семья в соседнем подвале. Девочка не понимала, как можно жить в подвале, но она твёрдо знала, что ей нужно сделать в этот рождественский вечер.

Счастливая мать, как на крыльях, летела домой. Она накупила еды в ближайшем магазине, и дети радостно встретили её.

Вскоре запылала печка и закипел самовар. Дети согрелись, насытились и притихли. Стол, уставленный едой, был для них неожиданным праздником, почти чудом.

Но тут Надя, самая маленькая, спросила:

— Мама, а правда, что в Рождественскую мочь Бог посылает детям Ангела, и тот приносит им много-много подарков?

Мама прекрасно знала, что гостинцев им ждать не от кого. Слава Богу и за то, что Он уже им дал: все сыты и согреты. Но малыши есть малыши. Им так хотелось иметь в Рождественский праздник ёлку, такую же, как у нсех остальных детей. Что она, бедная, могла им сказать? Разрушить детскую веру?

Дети настороженно смотрели на неё, ожидая ответа. И мама подтвердила:

— Это правда. Но Ангел приходит только к тем, кто всем сердцем верит в Бога и от всей души молится Ему.

— А я всем сердцем верю в Бога и от всей души молюсь Ему, – не отступала Надя. – Пусть он пошлёт нам Своего Ангела.

Мама не знала, что сказать. В комнате установилась тишина, только поленья потрескивали в печке. И вдруг раздался стук. Дети вздрогнули, а мама перекрестилась и дрожащей рукой открыла дверь.

На пороге стояла маленькая светловолосая девочка Maшa, а за ней – бородатый мужик с ёлкой в руках.

— С Рождеством Христовым! – радостно поздравила хозяев Машенька. Дети замерли.

Пока бородач устанавливал ёлку, в комнату вошла Машина няня с большой корзиной, из которой сразу же стали появляться подарки. Малыши не верили своим глазам. Но ни они, ни мама не подозревали, что девочка отдала им свою ёлку и свои подарки.

А когда неожиданные гости ушли, Надя спросила:

— Эта девочка и была Ангел?

Борис Ганаго

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

По мотивам рассказа А. Добровольского «Серёжа»

Обычно кровати братьев стояли рядом. Но когда Серёжа заболел воспалением легких, Сашу переселили в другую комнату и запре­тили тревожить малыша. Только просили молиться за братишку, которому становилось всё хуже и хуже.

Как-то вечером Саша заглянул в комнату больного. Серёжа лежал с открытыми, ниче­го не видящими глазами и едва дышал. Ис­пугавшись, мальчик кинулся к кабинету, из которого доносились голоса родителей. Дверь была приоткрыта, и Саша услышал, как ма­ма, плача, сказала, что Серёжа умирает. Па­па с болью в голосе ответил:

— Что ж теперь плакать? Его уже не спа­сти…

В ужасе Саша бросился в комнату сест­рёнки. Там никого не было, и он с рыдания­ми   упал   на  колени   перед   иконой   Божией  Матери, висевшей на стене. Сквозь всхлипы­вания прорывались слова:

—  Господи,  Господи,  сделай  так,  чтобы Серёжа не умер!

Лицо Саши было залито слезами. Вокруг всё расплывалось, как в тумане. Мальчик ви­дел перед собой лишь лик Божией Матери. Чувство времени исчезло.

— Господи, Ты всё можешь, спаси Серёжу!

Уже совсем стемнело. Обессиленный, Саша с трупом встал и зажёг настольную лампу. Перед ней лежало Евангелие. Мальчик пере­вернул несколько страниц, и вдруг взгляд его упал на строку: «Иди, и как ты веровал, да будет тебе…»

Словно услышав приказ, он пошёл к Се­рёже. У постели любимого брата молча сиде­ла мама. Она подала знак: «Не шуми, Серё­жа уснул».

Слова не были произнесены, но этот знак был, как луч надежды. Уснул — значит, жив, значит, будет жить!

Через три дня Серёжа уже мог сидеть в постели, и детям разрешили бывать у него. Они принесли любимые игрушки брата, кре­пость и домики, которые он до болезни вы­резал и склеивал, — всё, чем можно было по­радовать малыша. Сестрёнка с большой кук­лой встала около Серёжи, а Саша, ликуя, сфотографировал их.

Это были мгновения настоящего счастья.

Борис Ганаго

ТВОЙ ПТЕНЧИК

Выпал из гнезда птенчик – совсем маленький, беспомощный, даже крылышки ещё не выросли. Ничего не умеет, только пищит и клювик раскрывает – есть просит.

Взяли его ребята и принесли в дом. Соорудили ему гнёздышко из травы и веточек. Вова кормил малыша, а Ира поила и выносила на солнышко.

Вскоре птенчик окреп, и вместо пушка у него стали перышки вырастать. Ребята нашли на чердаке старую птичью клетку и для надежности посадили в неё своего любимца – уж очень выразительно стал на него кот поглядывать. Целыми днями у дверей дежурил, момента удобного дожидался. И сколько его дети ни гнали, глаз с птенчика не сводил.

Лето пролетело незаметно. Птенчик на глазах у детей вырос и начал по клетке летать. А вскоре ему в ней тесно стало. Когда клетку на улицу выносили, он бился о прутья и просился на волю. Вот и решили ребята своего питомца выпустить. Конечно, жалко им было с ним расставаться, но лишать свободы того, кто создан для полёта, они не могли.

Однажды солнечным утром простились дети со своим любимцем, вынесли клетку во двор и открыли. Птенчик выпрыгнул на траву и оглянулся на своих друзей.

В этот момент появился кот. Притаившись в кустах, он приготовился к прыжку, бросился, но… Птенчик взлетел высоко-высоко…

Святой старец Иоанн Кронштадтский сравнивал нашу душу с птицей. За каждой душой враг охотится, поймать хочет. Ведь поначалу душа человеческая, совсем как птенец неоперившийся, беспомощна, летать не умеет. Как же нам сохранить её, как вырастить, чтобы не разбилась она о камни острые, не попала в сети ловца?

Господь создал спасительную ограду, за которой растёт и крепнет наша душа, – дом Божий, Церковь святую. В ней душа учится возлетать высоко-высоко, к самому небу. И познаёт она там такую светлую радость, что ей никакие земные сети не страшны.

Борис Ганаго

ЗЕРКАЛО

Точка, точка, запятая,

Минус, рожица кривая.

Палка, палка, огуречик —

Вот и вышел человечек.

С этим стишком Надя закончила рисунок. Потом, боясь, что её не поймут, подписала под ним: “Это я”. Она внимательно осмотрела своё творение и решила, что ему чего-то не хватает.

Юная художница подошла к зеркалу и стала разглядывать себя: что ещё нужно дорисовать, чтобы любой мог понять, кто изображён на портрете?

Надя очень любила наряжаться и вертеться перед большим зеркалом, пробовала разные причёски. На этот раз девочка примерила мамину шляпку с вуалью.

Ей захотелось выглядеть загадочной и романтичной, как длинноногие девушки, показывающие моды по телевизору. Надя представила себя взрослой, бросила в зеркало томный взгляд и попробовала пройтись походкой манекенщицы. Получилось не очень красиво, а когда она резко остановилась, шляпа съехала ей на нос.

Хорошо, что никто не видел её в этот момент. Вот бы посмеялись! В общем, быть манекенщицей ей совсем не понравилось.

Девочка сняла шляпу, и тут её взгляд упал на бабушкину шапочку. Не удержавшись, она примерила её. И замерла, сделав удивительное открытие: как две капли воды она была похожа на свою бабулю. Только морщин у неё пока не было. Пока.

Теперь Надя знала, какой она станет через много лет. Правда, это будущее казалось ей очень далёким…

Наде стало понятно, почему бабушка так любит её, почему с нежной грустью наблюдает за её шалостями и украдкой вздыхает.

Раздались шаги. Надя торопливо положила шапку на место и побежала к дверям. На пороге она встретила… саму себя, только не такую резвую. А вот глаза были совсем такие же: по-детски удивленные и радостные.

Наденька обняла себя будущую и тихо спросила:

— Бабушка, а правда, что в детстве ты была мной?

Бабушка помолчала, потом загадочно улыбнулась и достала с полки старинный альбом. Перелистав несколько страниц, она показала фотографию маленькой девочки, очень похожей на Надю.

— Вот какой я была.

— Ой, и правда, ты похожа на меня! – в восторге воскликнула внучка.

— А может, это ты похожа на меня? – лукаво прищурившись, спросила бабушка.

— Это не важно, кто на кого похож. Главное – похожи, – не уступала малышка.

— Разве не важно? А ты посмотри, на кого была похожа я…

И бабушка стала листать альбом. Каких там только не было лиц. И каких лиц! И каждое было по-своему красиво. Покой, достоинство и тепло, излучаемые ими, притягивали взгляд. Надя заметила, что все они – маленькие дети и седые старики, юные дамы и подтянутые военные – были чем-то похожи друг на друга… И на неё.

— Расскажи мне о них, – попросила девочка.

Бабушка прижала к себе свою кровинку, и заструился рассказ об их роде, идущем из давних веков.

Уже подошло время мультиков, но девочке не захотелось их смотреть. Она открывала что-то удивительное, бывшее давно, но живущее в ней.

А ты знаешь историю своих дедов, прадедов, историю своего рода? Может быть, эта история и есть твоё зеркало?

Борис Ганаго

ПОПУГАЙЧИК 

Слонялся Петя по дому. Все игры надоели. Тут мама дала поручение сходить в магазин и ещё подсказала:

— Наша соседка, Мария Николаевна, ногу сломала. Ей хлеба купить некому. Еле по комнате передвигается. Давай, я позвоню и узнаю, может ей что купить нужно.

Тётя Маша звонку обрадовалась. А когда мальчик принёс ей целую сумку продуктов, она не знала, как его и благодарить. Почему-то показала Пете пустую клетку, в которой недавно жил попугай. Это был её друг. Тётя Маша за ним ухаживала, делилась своими думами, а он взял и улетел. Теперь ей некому слова сказать, не о ком заботиться. А что это за жизнь, если не о ком заботиться?

Петя посмотрел на пустую клетку, на костыли, представил, как тётя Mania ковыляет по опустевшей квартире, и в голову ему пришла неожиданная мысль. Дело в том, что он давно копил деньги, которые ему давали на игрушки. Всё не находил ничего подходящего. И вот теперь эта странная мысль – купить попугайчика для тёти Маши.

Попрощавшись, Петя выскочил на улицу. Ему захотелось зайти в зоомагазин, где когда-то видел разных попугайчиков. Но теперь он смотрел на них глазами тёти Маши. С каким из них она могла бы подружиться? Может, этот ей подойдёт, может, этот?

Петя решил расспросить соседку о беглеце. На следующий день он сказал маме:

— Позвони тёте Маше… Может быть, ей что-нибудь нужно?

Мама даже замерла, потом прижала сына к себе и прошептала:

— Вот и ты человеком становишься… Петя обиделся:

— А разве раньше я человеком не был?

— Был, конечно был, – улыбнулась мама. — Только теперь у тебя ещё и душа проснулась… Слава Богу!

— А что такое душа? — насторожился мальчик.

— Это способность любить.

Мама испытующе посмотрела на сына:

— Может, сам позвонишь?

Петя засмущался. Мама сняла трубку: Мария Николаевна, извините, у Пети к вам вопрос. Я сейчас ему трубку передам.

Тут уж деваться было некуда, и Петя смущённо пробормотал:

— Тётя Maшa, может, вам купить что-нибудь?

Что произошло на другом конце провода, Петя не понял, только соседка ответила каким-то необычным голосом. Поблагодарила и попросила принести молока, если он пойдёт в магазин. Больше ей ничего не нужно. Опять поблагодарила.

Когда Петя позвонил в её квартиру, он услышал торопливый стук костылей. Тётя Maшa не хотела заставлять его ждать лишние секунды.

Пока соседка искала деньги, мальчик как бы невзначай стал расспрашивать её о пропавшем попугае. Тётя Маша охотно рассказала и про цвет, и про поведение…

В зоомагазине таких по цвету попугайчиков оказалось несколько. Петя долго выбирал. Когда же он принёс свой подарок тёте Маше, то… Я не берусь описывать, что было дальше.

Решив посвятить себя сцене, многие молодые люди делают грубую ошибку, романтизируя творческую профессию. Первый укол суровой реальности ощущается во время подготовки к вступительным экзаменам.

Монолог для поступления в театральный для девушек не менее важен и ответственен, чем знание основных законов физики для будущих инженеров. Как же среди разнообразия материала выбрать тот самый текст, который покажет абитуриентку с лучшей стороны?

Прослушивание в театральный ВУЗ

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

В отличие от обычных ВУЗов в театральном вступительные экзамены начинаются с творческого конкурса.

  • Несмотря на то, что актёрские ВУЗы стоят на «других слонах», они имеют одну явную общую деталь с более «приземлёнными» учебными заведениями – вступительные экзамены.
  • Как и везде, наличие таковых определяет тех, кто продолжит обучение.
  • Однако на сегодняшний день многие специалисты считают, что подобная процедура отбора теряет свою актуальность.
  • Происходит это по большей части из-за того, что многие молодые люди в представленных условиях не способны показать себя в полной мере.

Актёр — это, безусловно, профессионал, но не робот, – человек. Человеческий фактор в большинстве случаев играет основополагающую роль в вопросе, когда нужно показать своё «Я».

Как показывает статистика, большинство поступающих — экстраверты. То есть люди, обладающие природной предрасположенностью к общению с малознакомыми людьми, открытым характером. В то время как интровертам нужно приложить массу усилий, чтобы доказать свою профпригодность.

Талант – это дар. Но он не всегда виден невооружённым глазом. Порой под талантом принимаются обычные общительность и открытость, которые, безусловно, хороши в реальной жизни, но бесполезны на сцене.

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Но пока система работает следующим образом:

  1. Специальность или творческий конкурс. Как правило, проходит в несколько этапов. На этих этапах обязательно прочтение наизусть произведения. Это может быть рассказ, стих, басня, отрывок из прозы. Помимо главного текста, рекомендуется иметь в запасе 1-2 произведения другого формата.
  2. Коллоквиум. Представляет собой собеседование с членами приёмной комиссии, где абитуриенту будут задавать вопросы, касающиеся профессии.
  3. Русский язык и литература. Результаты ЕГЭ.

Мы поговорим о творческом конкурсе.

Монолог против описательной прозы

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Выбери отрывок, который ты сможешь не только прочитать, но и прожить. Каждый абитуриент индивидуален. И выбор в пользу определённого произведения складывается исключительно исходя от предпочтений человека.

Но не стоит забывать, что это конкурс. И порой выход из зоны комфорта – лучшее, что можно сделать в данной ситуации. На фоне других выигрышнее всего смотрятся (или слышатся) прозаические произведения.

Стихотворная форма подразумевает под собой наличие определённого ритма, в прозе же он не столь выражен. Его нужно, как говорится, нащупать.

Сейчас ни в коем случае не умаляется значимость чтецов. Однако, согласитесь, даже пятилетний ребёнок может прочесть стих.

Другой вопрос в содержании и подаче, но факт остаётся фактом: в рамках конкурса проза предпочтительнее.

Причём обратить внимание рекомендуется именно на монолог. Он лучше простой описательной прозы, так как даёт большую возможность проявить актёрские способности.

Ведь по сути что есть монолог? Это речь от первого лица со всеми переживаниями, оттенками и интонациями.

Передать характер главного героя, показать тонкость, хрупкость, либо наоборот силу момента через монолог проще и одновременно сложнее. Перед будущим актёром стоит задача не из простых, но очень в духе театра – прожить маленькую жизнь.

В то время как описание призвано для того, чтобы дать зрителю представление о происходящем вокруг.

Примеры монологов для девушек

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

«Чайка» А.П.Чехова — один из самых популярных вариантов для поступающих девушек. Роль женщины в искусстве недооценить сложно. Мать, дочь, сестра, возлюбленная –  эталон силы, верности, нежности.

Также немалый интерес вызывают и отрицательные женские персонажи. Они, подобно змею искусителю, ловко и будто бы между делом способны вершить, крушить судьбы.

При этом глубина переживаний, искренность чувств и намерений что у одних, что у других многогранна и интересна.

Именно поэтому от того, какой женский монолог для поступления в театральный ВУЗ выберет юная девушка, зависит её дальнейшая судьба как актрисы.

Выбор огромен. Если душа больше лежит к зарубежным авторам, обратите внимание на отрывки и персонажей следующих произведений:

  • Виола. «Двенадцатая ночь» Уильяма Шекспира. История, которая откликается в сердцах по сей день. Молодая девушка переоделась в юношу и к своей неожиданности обнаружила, что в таком облике интересна молодой даме. Метания Виолы отлично показывают всю комичность и трагичность сложившейся ситуации;
  • Джорджи. «Мечтательница» Эльмера Райса. Неподдельная лёгкость и искренность, которую порой так сложно преподнести со сцены. Главная героиня – Джорджи – просыпается и спешно собирается по своим делам;
  • Жена-еврейка. «Страх и нищета в Третьей империи» Бертольда Брехта. Весь монолог из произведения очень длинный и непростой (порядка 20 минут), но вся прелесть в том, что его можно разбить на несколько частей. Действие происходит в момент, когда женщина собирает вещи и уходит от своего мужа из-за своей принадлежности к религии. Она не хочет портить ему жизнь, он в свою очередь не пытается её удержать.
  • Имоджен. «Клео, Кемпинг, Эммануэль и Дик» Терри Джонсона. Пьеса, как и сам отрывок, интересная, яркая. В лёгкой шуточной форме рассказывает о киноиндустрии. Имоджен, немного перебрав, делится с окружающими своим желанием – чтобы фабрика грёз запомнила её за настоящий талант, а не миловидную внешность.

Если обращаться к русской классике, то никак нельзя пройти мимо:

  • пьесы «Чайка» Антона Чехова;
  • романов Фёдора Достоевского «Идиот», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Дядюшкин сон», «Неточка Незванова», «Униженные и оскорблённые»;
  • произведений «Анна Каренина» и «Война и мир» Льва Толстого – классика жанра в мире душевных переживаний.

Продолжать можно бесконечно, ведь каждая героиня, «живущая» в мире автора, заслуживает особого внимания. Здесь важно выбрать то, что действительно сыграет на руку.

Как определиться с материалом

Но как из многообразия материала выбрать тот, который будет выигрышнее всех? Ответ прост, но неочевиден – никак. Идеального монолога не существует.

Актёр — это бесконечная работа, в первую очередь над собой. Успех — это 1% таланта и 99% труда.

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Чтобы выбрать «свой» монолог, нужно взглянуть на себя со стороны. Монолог при поступлении девушки в театральный должен быть инструментом, помощником для достижения цели. Но, как говориться, плохому танцору все туфли не те.

Не стоит штудировать миллион произведений для поиска того самого, но и останавливаться на первом попавшемся не стоит.

Для начала посмотрите на себя как можно критичнее. Что вы из себя представляете? Какой образ вам ближе? Всплывают ли в вашей памяти персонажи, схожие по характеру, манерам с вами? Если да – можете смело перечитывать произведения.

Но так же работает и обратная ситуация. Выйти из своего привычного повседневного образа, означает показать свою предрасположенность к актёрству. Но опасайтесь подводных камней. Порой желание выделиться, запомниться может сыграть злую шутку.

Мужской монолог: за и против

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Главное, чтобы комиссии понравились вы, а не произведение, которое вы будете читать. К желанию проявить себя можно причислить чтение мужских монологов.

Никто не запрещает вам делать подобный ход. Вполне возможно, что передать мужественный характер мужчины для вас намного интереснее и проще, нежели тонкий, нежный девичий. Здесь, как и вообще всё в рамках творческого конкурса, всё зависит от членов приёмной комиссии.

Оценка абитуриента носит исключительно субъективный характер. Тут уже нужно обращать внимание на то, что нравится и не нравится преподавателям.

Вас никто не ограничивает гендерными рамками, но если вы не уверены на 100% в том, что справитесь с текстом мужчины, – не беритесь.

Подготовка к прослушиванию

Опытные и «бывалые» в один голос советуют начать готовиться к поступлению в театральный не менее чем за год.

Это никак не связано с тем, что новобранцы «тугие и деревянные». Наоборот – конкурс с каждым годом всё сложнее, конкуренции больше.

Оттачивайте ораторское мастерство, работайте над гибкостью и пластикой тела, ставьте голос – ничто не будет лишним или ненужным.

И главное помните, что в первую очередь комиссия ищет яркую, выдающуюся личность. Игра игрой, но индивидуальность актёра в разы ценнее.

Порой показать себя настоящего намного сложнее, чем сыграть полную свою противоположность.

Источник: https://vyuchit.work/samorazvitie/sekretyi/monolog-dlya-postupleniya.html

Абитуриентам

Основные критерии отбора при поступлении в театральный ВУЗ.

«Существуют только два критерия при поступлении в театральное училище: это у будущего студента можно исправить, это исправить не удастся никогда… Из этого и надо исходить!» Леонид Волков, великий театральный педагог.  При поступлении в театральный ВУЗ, училище или во ВГИК существуют критерии отбора абитуриентов.

Еще недавно перед педагогами по актерскому мастерству, которые слушали абитуриентов на заключительном творческом конкурсе, перед каждым педагогом по мастерству актера, лежал разлинованный лист бумаги, в который педагог ставил свою оценку напротив того или иного творческого критерия абитуриента. Примитивно, по пунктам.

Сейчас таких «листочков» нет, но для каждого педагога по актерскому мастерству, профессионала своего дела, такие «пунктики» существуют в их головах. Эти пункты – параметры, творческие критерии, критерии отбора напротив которых педагог умозрительно проставляет абитуриенту баллы. Попробуем разобраться. Что же это за пункты?

  • Первым пунктом стоят: «Внешние данные абитуриента театрального ВУЗа».

Для актера – его внешние данные – его визитная карточка. Это то, что он не может развивать, это – от Бога и родителей. Глаза, лицо, улыбка, рост, фигура, белизна зубов, форма губ, цвет и натуральность волос, отсутствие явных физических недостатков, – это реальность и на это, естественно, педагоги по мастерству актера (актерскому мастерству) обращают первостепенное внимание.

Но не надо путать «внешние данные» абитуриента театрального ВУЗа с его/ее «сценическим обаянием». Пока, в первом пункте, оно не рассматривается. Как и сексуальность. Как и красота.

Понятие красоты, кстати, условно и субъективно. Понятие красоты, особенно женской, меняется у человечества, как и мода. Для эпохи Возрождения — Джоконда Леонардо да Винчи — была эталоном красоты.

Но если мы сегодня поставим рядом фотографию какой-нибудь Мисс Вселенной и репродукцию Джоконды – уверяю Вас – выбор современного среднестатистического мужчины падет не на «эталон да Винчи».

Выставляя мысленно оценку в строке «внешние данные» — педагог по мастерству актера (актерскому мастерству) смотрит не на Вашу красоту, а на степень выразительности ваших внешних данных.

Можно быть далеко не красавицей, но иметь такие выразительные и проникновенные глаза, которые, кажется, отражают малейший «шорох Вашей души», как говорил великий К.С.Станиславский.

Или, опять же, не быть красавцем, но иметь такую живую мимику («живое лицо»), — которая «зеркалит» любой нюанс Ваших переживаний. Можно иметь редкие «внешние данные». Например, очень смешные, внешние данные комика. Вам встречались на жизненном пути люди, первый взгляд на которых вызывает улыбку? Не часто, но, наверняка, встречались. Или – наоборот, — посмотришь на человека – и оторопь берет!

  • Настолько он кажется каким-то необычным, ярким, его лицо, глаза, движения – будоражат, вызывают эмоциональный отклик. Еще реже такое случается – но случается.

Вот такую природную редкость мы, педагоги по мастерству актера, называем уникальными внешними данными. Но это редкость! Наличие этих выразительных средств зависит не от нас с Вами.

Повторюсь, это объективная реальность – именно на нее и обращают в первую очередь педагоги.

Потому что знают, большинство из нижних строк «оценочной ведомости» (голос, дикция, пластика, даже, музыкальный слух), можно будет развить у студента в процессе обучения, а вот внешние данные и их природная выразительность развитию не подлежат.

Я привел здесь отрывок из моей старой статьи. Статья, хоть и старая, но с 93 года я своего мнения по поводу одного из основных критериев при отборе абитуриентов театральных ВУЗов не поменял.

Да, существует понятие «сценическое обаяние» — тоже очень важный критерий при отборе при поступлении в театральные ВУЗы. Но что такое «сценическое обаяние»? Это – «подпункт» того о чем я говорил выше. Сценическое обаяние – опять же не путайте с красотой – вытекает из «внешних данных».

«Сценическое обаяние» — это то, попросту говоря, что объясняет почему нам — интересно, приятно, увлекательно наблюдать за человеком, находящимся на сценическом пространстве. Это, опять же, объективный фактор: или он есть, или его нет. «Сценическое обаяние» может быть как положительное, так и отрицательное.

Например, возьмем всем известный пример – фильм «Брат»: Данила Багров (актер Сергей Бодров – младший) — положительное обаяние, его брат (актер Виктор Сухоруков) – отрицательное обаяние.

Но нам зрителю увлекательно, интересно, приятно наблюдать за существованием в кадре этих разнополюсных актеров. Наш глаз не устает ни от того, ни от другого.

У обоих присутствует магия «сценического (в данном случае — кинематографического) обаяния».           Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Сцена и экран обладают поистине магическим действием. Порой красавцев в жизни – они превращают в серую посредственность, и – наоборот! Не спорю, существуют всемирно признанные эталоны мужской и женской красоты на сцене и экране. Например, Мерилин Монро – эталон женской красоты и сексуальности для многих американцев. Она была очаровательна и в жизни, и на сцене. Но, согласитесь, Мерилин Монро – никогда не была признана Великой Актрисой.

Мир «молился» на нее, как на икону очарования. К объективным факторам (критериям, которым невозможно исправить) я отношу, как кому бы ни показалось странным, чувство ритма.

Чтобы не быть голословным приведу выдержку из интервью выдающегося педагога Санкт-Петербургской театральной школы, профессора по сценической речи Ю. А. Васильева.

Его спросили: — «Юрий Андреевич, можно ли без музыкального слуха стать актером?

Юрий Андреевич ответил:

«Слух нужен, хотя порой мы принимаем в театральный ВУЗ абитуриентов с приторможенным музыкальным слухом. Но если возникает проблема ритма, то тогда – все. И хочется взять человека, и даже иной раз берешь, но к третьему курсу понимаешь: это непреодолимо.

Ребята без слуха начинают петь через ритмы, и слух налаживается. Но если ритм хромает, человек даже слышать и воспринимать не сможет, куда там воспроизводить. Педагоги выпускают его из вуза, понимая, что выпускают на гибель.

Бог дал ему многое другое: обаяние, подвижность, хорошую восприимчивость – все в нем есть, а элементарное действие он выполнить не способен.

Он может случайно проткнуть кого-то шпагой, нанести кому-то случайный удар, он выпадает из танцевальных номеров, а главное, он неподвижен в речи, а речь вся – на ритмах. Он не воспринимает особую стилистику автора, он везде одинаков: бубухает, бубухает, бубухает»

И третьим «китом» из тех критериев, что даны абитуриенту Богом (после внешних данных и чувства ритма), я считаю, это — внутренняя эмоциональность и заразительность. Думаю, не стоит объяснять детально, что под этим подразумевается.

Для меня «заразительность» — это когда у меня от эмоционального переживания актера начинают по спине «бегать мурашки». Но в отличие от первых двух критериев, Вашу эмоциональность, к счастью, развить можно и ее в хорошем театральном ВУЗе развивают.

И по окончании театрального ВУЗа хороший актер этим всю жизнь и занимается – он с каждой ролью «растит» свою эмоциональность, повышает градус воздействия на зрителя.

На приемных экзаменах необходимо хотя бы раз заявить о наличии в Вас актерской эмоциональности! И тут очень важно, найти такой репертуар при поступлении в театральный ВУЗ, чтобы приемная комиссия почувствовала хотя бы «зачатки» этой эмоциональности, то, что она Вам присуща.

Достаточно раз «зацепить» эмоционально комиссию, мастера – и «плюсик» в данной строке Вам гарантирован.

Все остальное (говор, проглатывание букв, дефекты речи, скованность, отсутствие должной пластики, и т.д.). ИСПРАВИМО!

А значит, не может служить Вам препятствием при поступлении в театральный ВУЗ!

Удачи Вам!

Источник: http://www.masterakter.ru/abiturientam.html

Как подбирать монолог при поступлении в театральный вуз

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Итак, вначале коснусь некоторых распространенных мифов при поступлении. Я совершенно не понимаю, откуда у людей берется эта информация. Но, тем не менее.

  • Миф 1. «Для поступления лучше использовать описательную прозу». Это совсем не так. Лучше читать монолог. Почему? Потому что описательная проза ограничивает вас в выразительных средствах.

Когда вы читаете монолог (особенно, если он созвучен вам) — вы проявляете свои эмоции, так или иначе. В описательной прозе эмоций меньше, и они более одноплановы. В монологах эмоций больше, они более яркие. Их и нужно брать. Или, по крайней мере, на них делать ставку.

  • Миф 2. «Для выбора произведения „пол“ вашего персонажа не важен». Для меня большая загадка, зачем девушки иногда берут отрывки, созданные для ребят. Вам нужны ИМЕННО женские монологи. Или стихи, написанные женщинами-поэтессами.

Это важно понимать. Приемная комиссия, слушая ваше выступление (если, конечно, оно талантливо исполнено) будет прикидывать, какие женские роли вам давать. ЧТО ВАМ ИГРАТЬ-ТО. А значит, берите «женский» материал. И даже — если это басня — берите басню с «женскими» персонажами.

  • Миф 3. «При выступлении не надо ничего играть, будьте органичны». Тут вопрос весьма тонкий. Вообще, забегая вперед, нужно очень не ошибиться с материалом: вам должно быть понятны чувства, которые испытывает персонаж, от лица которого идет монолог.

Странно было бы, если бы герой «вашего» произведения, попавший в сложные жизненные обстоятельства, легко и приятно «барабанил» свой текст. Ибо я всегда говорю — а в чем исполнение-то? Этак может каждый встречный-поперечный.

Послушайте, и это ОЧЕНЬ важно. Текст должен быть вами ПРИСВОЕН. Он должен стать ВАШИМ на эмоциональном уровне.

Что это такое? Это значит, что вы должны понимать чувства персонажа, поскольку у вас в жизни УЖЕ БЫЛА такая же или похожая ситуация.

Вы должны вспомнить эту ситуацию, немножко покопаться в себе и вспомнить, как вы себя вели, что ощущали, как говорили. И на этом ощущении сказать монолог. Все.

Мне как-то написал один парень, с просьбой подобрать ему монолог для поступления. Поищите там-то, — сказал ему я. Парень поискал и выдал мне «на гора» один не очень известный текстик. Почему именно это, — спросил я. — Я его чувствую. У меня была в жизни такая же ситуация, — ответил парень.

И это правильно. Играть ничего не надо. Но вы должны ощущать, что происходит, должны понимать, что чувствует ваш герой. И тогда все получится. Главное — не пытаться выдавливать из себя эмоции, стараться быть максимально естественным.

Ну, а теперь — вот три правила нахождения подходящего вам прозаического или драматургического отрывка и работы с ним.

  • Текст должен вас цеплять. Заражать эмоцией, побуждать его поиграть. Не интересный или не понятный вам текст брать не нужно. Театр — это игра, как ни крути. Нужно брать текст, который возбуждает фантазию и эмоции, который ХОЧЕТСЯ говорить.
  • Не нужно брать большой текст. Возьмите средний или небольшой. Никто не будет слушать вас 2 часа, абитуриентов и так — хоть пруд пруди. Если монолог большой и — нравится вам — возьмите карандашик, и чуть его порежьте. Поверьте — комиссии — до глубокой фени, насколько полно вы воспроизведете монолог.

Они будут следить за тем, насколько вы ОРГАНИЧНЫ и УБЕДИТЕЛЬНЫ. А не за текстом, как таковым.

Еще раз повторяю: мальчики берут «мужские» театральные монологи, девочки — «женские» театральные монологи. И не наоборот!

  • Ну, предположим, монолог вам понравился, он небольшой (или вы его сократили). Все, вроде, хорошо. Дальше что? А дальше, милый друг, вам надлежит прочитать пьесу, откуда взят этот монолог. Да-да.

Нужно будет потрудиться! ОСОБЕННО внимательно (и не один раз!) нужно будет проработать кусок, предшествующий монологу. Нужно понять, с кем говорит «ваш» герой, какие у него отношения с собеседником, и САМОЕ ГЛАВНОЕ — что он хочет получить в результате своей речи.

Это самое главное. «Зачем я это делаю? Что хочу получить?» Вот, в чем вопросы.

«Ваш» герой может, например:

  • убеждать (в надежде получить согласие собеседника на что-то),
  • обвинять (получая извинение или раскаяние),
  • оправдываться-раскаиваться (получая прощение),
  • призывать (побуждать) к действию (получая помощь или поддержку),
  • размышлять, искать решение или ответ (получая ответ или совет — на свои вопросы).

И так далее. Некоторые монологи герои произносят в одиночестве. Но даже и тогда — надо ВЫДУМАТЬ себе собеседника, например, из числа друзей героя или его ближайшего окружения. Надо точно себе представлять реакцию вашего собеседника на определенные слова. Надо нарисовать его ВЖИВУЮ, просто представив его среди ваших друзей, подруг, родственников или просто знакомых.

Источник: http://xn—-8sbcflre0apkqdho.xn--p1ai/kak-podbirat-monolog-pri-postuplenii-v-teatralnyj-vuz.html

10 лучших монологов для прослушиваний

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Для поступления на программы актерского и театрального искусства нужно прочитать какой-либо отрывок художественного произведения на прослушивании. Что стоит выбрать? Советы от Стюарта Говарда — режиссера по подбору персонала для театра, кинематографа и телевидения из Нью-Йорка.

Скажу сразу: списка идеальных монологов для актеров просто не существует. Есть те, что нравятся лично мне, например, «Советы Гамлета актерам» («Произносите монолог, прошу вас…»).

В этом отрывке прекрасно сочетаются потрясающий язык, харизма персонажа и доля юмора, однако играть Гамлета не все могут, да и не всем стоит это делать. Я считаю, что монолог должен подходить актеру и наоборот.

Я могу сказать вам, что такие-то монологи – хорошие, но если они вам не подходят, и вы не испытываете удовольствия от их исполнения, вряд ли они могут что-то вам дать.

Еще о классике: если на прослушивании от вас требуется представить один из шекспировских монологов, не стоит рассчитывать, что вы можете выгодно отличиться, выучив сонет. В пьесах Шекспира вы найдете десятки великолепных персонажей и монологов, как в стихах, так и в прозе.

Актеры все время спрашивают у меня совета, смешным или серьезным должен быть отрывок. Я отвечаю – выбирайте то, что вам больше подходит и то, что вам больше нравится, но не забывайте, что с коротким комичным отрывком сложнее произвести хорошее впечатление, чем с коротким серьезным.

Актеры часто задают вопрос «Что вообще такое монолог?» Согласно словарю Уэбстера, «монолог – отрывок или произведение, в стихах или прозе, представляет собой слова или мысли отдельного персонажа».

Так что диалог, из которого выбросили реплики второго персонажа, считать монологом точно нельзя. Думаю, лучший пример мы снова можем найти в «Гамлете»: это монолог, начинающийся со слов «Быть или не быть».

Главный герой стоит один на сцене, и, в зависимости от видения режиссера, рассуждает сам с собой или обращается к залу.

Мне хотелось бы дать несколько советов актерам. Лучшее, что вы можете сделать – читайте, читайте больше, а потом читайте еще. Влюбитесь в слова автора и выберите монолог, который лучше всего позволяет выразить эту любовь. Ищите знакомые пьесы и читайте все те, что вам советуют.

Если вы увидите и полюбите постановки «Любовь под вязами» или «Траур – участь Электры» Юджина О’Нила или «Мария Стюарт» Фридриха Шиллера, «Странная пара» Нила Саймона или мюзикл «Юг Тихого Океана» Роджерса и Хаммерстайна – почему бы вам не начать читать О’Нила, Шиллера, Саймона, или Роджерса с Хаммерстайном?

Монолог для прослушивания из мюзикла? Конечно. Их очень много, и некоторые из них можно смело использовать, чтобы впечатлить режиссера. Мой любимый – монолог Корнелиуса Хэкла в «Хэлло, Долли!».

Корнелиуса и других персонажей мюзикла арестовали, и, сидя в тюрьме, он вдруг обращается к зрителям с вопросом, знают ли они, как прекрасна его возлюбленная. Монолог взят из комедии Торнтона Уайлдера «Сваха», которая легла в основу мюзикла.

Великолепно подходит для прослушиваний, потому что он чрезвычайно романтичный и трогательно смешной. Каждый влюбленный понимает чувства Корнелиуса.

Монолог для прослушивания «Мера за меру»

Советую молодым людям обратить внимание на Клавдио в этой пьесе. У него есть потрясающий монолог, обращенный к сестре. Клавдио оказался в тюрьме за свое развратное поведение, и сестра говорит ему, что не пожертвует своей невинностью, чтобы спасти ему жизнь.

Монолог начинается со слов «Но умереть… уйти — куда, не знаешь…». Клавдио внезапно понимает, что на кону – его жизнь и желает, чтобы сестра почувствовала его отчаяние.

Кстати, если вы берете произведение, написанное на иностранном языке, выберите тот перевод, который вам больше нравится и лучше звучит на родном языке.

Монолог «Буря»

Если вы ищите более взрослого персонажа с тонким чувством юмора – обратите внимание на монолог Тринкуло из «Бури». Он начинается со слов «Ни тебе деревца, ни тебе кусточка…» и произносится персонажем, когда тот ищет убежище от бури и натыкается на труп человека. Отрывок полон смешных описаний, все то, что Тринкуло видит, вызывает у него неподдельное отвращение.

Монолог для прослушивания «Двенадцатая ночь»

Мечта каждой девушки – сыграть Виолу в «Двенадцатой ночи». Когда персонаж совсем запутался в своих чувствах, возникает прекрасный монолог. Он начинается «Какое-то кольцо… Что с ней случилось?» Не часто придется играть смущенную девушку, переодевшуюся в юношу, и ставшую объектом любви прекрасной дамы.

«Чайка»

Чехов – один из моих любимых драматургов. Константин, главный персонаж пьесы, рассказывает своему дорогому дяде о том, что мать его не любит. Монолог начинается со слов «Любит — не любит…». Этот отрывок очень печальный, откровенный и берет за душу.

«Чайка»

Маша – один из самых великолепных персонажей современной драматургии. Обратите особое внимание на ее монолог о будущем муже, школьном учителе, который любит ее всей душой, и которого она сама терпеть не может. Начинается со слов «Все это я рассказываю вам как писателю».

«Мечтательница»

Джорджи, главная героиня пьесы, просыпается и, собираясь на работу, совершает утренний туалет перед зеркалом. Монолог очаровательный, смешной и искренний.

«Приглашение в март»

Пьеса начинается с того, что главная героиня, дама среднего возраста, Камилла Яблонски, обращается к залу и рассказывает кто она, где живет, чего хочет от жизни, и как она этого добьется. Монолог очень забавный и живой.

«На всякого мудреца довольно простоты»

Главный герой, молодой Глумов, обращается к своей возлюбленной, Клеопатре. Этот эмоциональный монолог никого не оставит равнодушным. Начинается со слов «Как мне огорчить вас!»

«Страх и нищета в Третьей империи»

Это очень длинный монолог (около 20 минут), однако его можно разделить на великолепные отрывки. Еврейская женщина собирает чемоданы и разговаривает сама с собой, затем со своим мужем, и, наконец, уходит от него. Она не хочет, чтобы ее религия испортила ему жизнь. Он не пытается ее остановить.

«Клео, Кемпинг, Эммануэль и Дик»

Очень смешная пьеса о киноиндустрии. Имоджен, красивая и соблазнительная актриса, перебрала спиртного, и рассказывает всем вокруг, что хочет, чтобы ее запомнили за ее талант, а не за ее сексуальную внешность.

Помните, главное в прослушивании не сам монолог, а то, как вы его представите. Выбирайте тот, что вам по душе, а когда он вам надоест – ищите другой.

Стюарт Говард, режиссер по подбору персонала для театра, кинематографа и телевидения из Нью-Йорка. Среди его последних работ – современная постановка «Вестсайдской истории». Имеет степень бакалавра искусств Университета Карнеги-Меллон и магистра драматургии Университета Пердью, а также диплом по французской классической драматургии Сорбонского Университета.

Источник: https://studyqa.com/articles/193

Проза, басня, стих для театрального: как подбирать?

Монолог для поступления в театральный для девушек: какое произведение лучше выбрать и как подготовиться

Нам поступает много вопросов о том, что такое проза, басня, стих для поступления в театральный вуз, как их правильно подбирать и правильно читать? Мы постарались систематизировать основные блоки вопросов и дать на них наиболее комплексные ответы. Вот, что получилось.

Какую прозу следует готовить для поступления в театральный вуз?

«Прозу» можно брать из пьес, рассказов, и различных литературных произведений. Есть как монологовая, так и описательная проза. Яркий пример монологовой прозы — монолог Сонечки из короткого произведения Марины Цветаевой «Как я люблю любить». Монолог — это речь от первого лица (от лица героя). Описательная проза, это все, что, так или иначе, рассказывает о героях в третьем лице.

Обычно считается, что в подготовке программы для театрального вуза — желательно брать описательную прозу. Но не везде это так, хотя предпочтение к «описательным» вариантам в большинстве вузов — сохраняется.

В некоторых вузах считается, что следует представлять для показа в театральное — классические произведения. В частности, если Вы будете пробоваться в Щукинское или Щепкинское театральное училище — там, скорее всего, попросят прочесть что-то из классики. Поэтому Ваша программа для театрального — должна состоять, в основном, из классических произведений.

Впрочем, пренебрегать современными произведениями тоже не стоит: в Вашей программе должны быть и они. Но программу следует формировать все же — на основе «классики».  Итак, Ваша программа для поступления в театральный должна состоять из трех произведений прозы, трех стихов, 2-3 басен. Из них — два классических отрывка (по каждому направлению), один — современный.

Как подбирать себе прозу, басню и стих для поступления в театральный?

Прежде всего, нужно брать те тексты, которые Вы лучше всего чувствуете, понимаете состояние героев, возможно, уже были в ситуациях. взятых из контекста.

При выступлении не пытайтесь ничего изображать и показывать — читайте как чувствуете.

Также Вам нужно понять, кому Ваш герой адресует свой монолог (если текст произносится от первого лица), что он ощущает при произнесении того или иного текстового предложения.

Очень хорошо, если бы в Вашей программе для подготовки в театральный вуз — содержались комедийные и трагедийные тексты, это раскроет Вашу эмоциональную палитру и определит глубину Вашего дарования..

Кроме того, там можно попросить совет относительно правильности и полноты Вашей программы для поступления, и Вам непременно помогут.

Есть ли «табуированные» произведения (те, которые экзаменаторы «не любят»)?

Практически нет, но старайтесь подбирать «не затертые» произведения (вне рамок школьной программы). «Стихи о советском паспорте», «монолог Чацкого», «Ты жива еще, моя старушка», и прочие активно изучаемые произведения в школе — лучше не брать. Почему-то некоторые экзаменаторы не любят стихов Эдуарда Асадова.

Если мне 28 лет — можно ли мне идти в театральный?

В некоторых театральных вузах есть четкое ограничение по возрасту, в других такое ограничение четко не установлено. В любом случае, если Вам «в пределах 30 лет» — лучше попробовать поступить на заочный.

Если у меня проблемы с фигурой (зрением, лицом, дикцией, и так далее) — возьмут ли меня в театральный?

Проблема проблеме рознь. Если есть небольшое отклонение от «нормы» — ничего страшного. Это может даже стать Вашей индивидуальной «фишкой».

Источник: http://v-teatre.ru/proza-basnya-stih-dlya-teatralnogo-kak-podbirat/

Секреты поступления в театральный ВУЗ

Какое литературное произведение, песню выбрать, чтобы выглядеть удачнее и обратить на себя внимание жюри? Такими вопросами задаются многие абитуриенты. И не зря, ведь действительно важно правильно подобрать номера для своей программы выступления и суметь предстать перед преподавателями в нужном свете.

Песня и танец для поступления в театральный ВУЗ

Когда экзаменующие просят абитуриентов исполнить какой-либо танец, они тем самым оценивают его координацию и всевозможные качества опорно-двигательного аппарата. Но делают они это только в том случае, если у них вызывает сомнение, умеет ли человек двигаться или, когда нужно отсеять некоторых абитуриентов. Однако подготовиться все-таки нужно, а именно:

  • Надеть одежду попроще, и лучше темного цвета. Например, футболку с коротким или удлиненным рукавом, а также спортивные брюки, джазовки или кроссовки;
  • На ноги девочкам нужно надеть аккуратные туфли, а мальчикам – ботинки на невысоком каблуке;
  • И, конечно, научиться красиво двигаться на специальных курсах обучения сценическому движению.

Что касается вокального номера, то вам необходимо уметь хорошо петь, особенно если ваш будущий художественный руководитель предпочитает ставить мюзиклы и другие музыкальные спектакли. Здесь в выигрыше окажутся выпускники музыкальных школ, которые умеют пользоваться своим голосом.

Проза и стихи для поступления в театральный ВУЗ

Творческий конкурс – самый серьезный из всех при поступлении в театральный ВУЗ. Тут вы должны суметь проявить всю свою эмоциональность, харизму и креативность.

На экзамене надо выглядеть на все сто, и даже больше – удивить членов комиссии до глубины души. А правильно подобранные и отлично прочитанные произведения – основа вашего успеха.

Основные секреты того, как выбрать басни, прозу:

  • Они должны быть близки вам и волновать вас до глубины души. Ваши переживания должны ясно читаться в ваших движениях, лице и голосе и быть абсолютно искренними. Только тогда ваше выступление станет идеальным;
  • Надо уметь правильно расставлять акценты, выдерживать паузы, ставить ударения;
  • При чтении прозы вы должны суметь создать в воображении и передать слушателям картину того, что вы читаете, суметь привлечь к себе внимание;
  • При чтении стихов вы должны проявить максимум своей эмоциональности и показать чувство ритма;
  • Басня должна показать ваше умение быть раскованным, перевоплощаться и брать на себя разноплановые роли;
  • Выбирая произведение, остановитесь на том, который займет не более 1,5 минут. Произведение должно иметь начало, яркое и сильное событие в середине и логическое завершение;

Во время туров преподаватели могут попросить вас выполнить нестандартное задание –прокукарекать или пройтись вприсядку, выполнить другие странные вещи. Таким образом будут определены ваше воображение и свобода самовыражения, креативность и быстрота реакции. Сделайте то, что первым придет вам в голову – это будет самым верным решением.

Любая школа-студия актерского мастерства встречает по одежке и внешнему виду

Любая школа будет оценивать ваш внешний вид – его недостатки и достоинства. Поэтому следует придерживаться рекомендаций:

  • Девушки должны прийти в платье или юбке и блузке с длинным рукавом. Не надевайте майки или топики с декольте или глубоким вырезом. Низ – классической длины. Отдайте предпочтение пастельным тонам и средней полоске, избегая гороха, мелкой и пестрой клетки, очень мелких или крупных цветов;
  • Юношам желательно надеть слегка приталенный верх – рубашку или водолазку. Никаких надписей на груди, картинок или пестрых расцветок. Забудьте о гавайских рубашках и майках. Низ – брюки свободного покроя, а не джинсы;
  • В одежде важна яркая деталь, которая выделит вас из толпы. Девушкам в этом качестве подойдет шарф, шаль или палантин. Мальчикам – нагрудный или шейный платок, галстук;
  • Прическа должна быть такой, чтобы открывать ваше лицо, в особенности – глаза. Волосы должны быть чистыми, прическа немного небрежной и приличной. У девушек должны быть также открыты уши и шея. У мальчиков может быть прическа любой длины, но только не лысина и не ниже плеч;
  • Макияж у девушек должен быть практически невидимым – здесь он предназначен для подчеркивания природной красоты, а не боевого раскраса. Мальчишки могут затонировать недостатки на лице.

Поступление в театральный ВУЗ – довольно сложный процесс, при котором учитывается все, даже незначительная мелочь. Вы должны быть идеальны на сто процентов, и в то же время уметь выделяться из толпы.

Источник: https://newsvo.ru/sekrety-postupleniya.dhtm

Не могу пока написать вам свои собственные рекомендации, мысли и советы по поводу чтецкой программы, поэтому воспользуемся знаниями других людей) Ибо время все ближе и ближе…

ЧТО И КАК НАДО ГОТОВИТЬ И ЧИТАТЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОСТУПИТЬ?

Замечательный человек Вячеслав Терещенко написал познавательную книгу для актера-абитуриента, Где, в том числе, рассказал  о чтецкой программе абитуриента-актера, рьяно желающего поступить.  Написано очень подробно. надеюсь вам пойдет на пользу. Благодарите Вячеслава Терещенко! (кстати, вы знаете кто это?))!
Далее привожу третью главу его книги.

Ты должен подготовить чтецкую программу, состоящую из:

— басни;
— стихотворения;
— прозы.

Чтецкая программа абитуриента: Басня

Нужно взять несколько сборников книг тех авторов, кто писал басни. Например: Г.Э. Лессинг, А.А. Дж. Рудаки, И.А. Крылов, С.В. Михалков или древнегреческий автор Эзоп. Внимательно перечитать их и выбрать две, три басни, которые понравились тебе больше всего.
В основном авторы басен под видом животных и насекомых показывали и высмеивали людей, их страсти и пороки. Это надо знать.
Ты выбрал басню. Она занимательная, сметная и поучительная. Первым делом ее нужно выучить наизусть.
В конце басни всегда в нескольких словах заключена мораль — самая .главная мысль описанной истории. Эта мысль сквозит через всю басню, и ее нужно донести до слушателей.

Разучивая басню наизусть, ты должен под образом ее героев представить, вспомнить знакомых людей, схожие ситуации, в которых бывал или их видел в жизни.
Если жизненного опыта не хватает, то тогда надо ярко нафантазировать в своем воображении героев.
место действия и ситуацию, в которой происходит история.

Это все нужно для того, чтобы история, происшедшая в басне, стала своей, была присвоена и пропущена через себя. Тебе в ней должно быть все понятно.
Надо обязательно решить: с каким отношением читать басню?

Тут есть два. ОСНОВНЫХ варианта;

1. Согласен с моралью автора и вместе с ним смеешься над героем, которого высмеивает он.
2. Не согласен с моралью автора и сочувствуешь героем, над которыми он смеется, смеешься над теми, которые ему симпатичны.

Выучив басню наизусть и разобравшись в ней досконально, ты добился многого, молодец! Но теперь запомни главное:

1. Басня — это анекдот. Читать ее надо так, как  будто рассказываешь самый классный анекдот друзьям, которые его не знают.

2. Читать все нужно так, чтобы слушатели «видели» в своем внутреннем воображении то, о чем рассказываешь.
Ты должен своим словом, мыслью вызывать в их воображении «киноленту видения» того, о чем и о ком читаешь.
И в этом заключается твой талант: не только уметь заставить себя слушать, но и заразить своими образами, создаваемыми словами, воображение комиссии.
На это члены комиссии обращают большое внимание.

Говоришь о муравье, и я вижу его. Но то, КАК говоришь — от этого я буду смеяться или плакать.

Педагоги, слушая басню, прежде всего проверяют: есть ли у абитуриента чувство юмора, обаяние, заразительность?
Ведь актер играет в комедиях, водевилях, трагикомедиях и просто драмах, и чувство юмора является одним из качеств профессиональной пригодности актера.
Рекомендую для чтения выбирать малоизвестные басни, так как педагоги почти все басни знают наизусть, и незнакомая вызовет у них интерес не только к тебе, но и к сюжету.

Для примера возьмем басню И. Крылова «Стрекоза и муравей». Попрыгунъя Стрекоза Лето красное пропела;

Ты должен так читать, чтобы сразу слушатели увидели и эту стрекозу — красивая она или уродина, и это лето, и как она пела или хрипела. Оглянуться не успела, Как зима катит в глаза.

Мы должны понимать; хорошо это или плохо, что наступила зима? И как она «катит» в глаза?

Дальше рисуешь осязаемую картину очень холодной зимы.

Помертвело чисто поле,

Нет уж дней тех светлых боле.

Ты должен нафантазировать эти светлые дни. Что они такое? Безмятежные школьные годы ИЛИ советские, доперестроечные времена? А может, ре* шишь, что это времена первого президента России, а стрекоза — это современный мошенник Хлестаков? А может быть, стрекоза — это папа, а муравей — мама?
Главное, чтобы эта аналогия тебя очень « заражала» и „грела“.

Как под каждым ей листком Был готов и стол, и дом.
То ли это богатые стол и дом, а может быть, очень бедные?
Все прошло: с зимой холодной Нуждаг голод настает;

Мы должны «почувствовать кожей» — так должен прочитать: «Все прошло», — что наступил конец мира для всех с наступлением зимы. Стрекоза уж не поет: И кому же в ум пойдет На желудок петь голодный.

Да, натуре поэтической тоже есть хочется. Ты можешь вызвать у нас сочувствие к стрекозе, а можешь усмешку: «Так ей и надо, тунеядке !» Злой тоской удручено, К Муравью ползет она.

Мы должны увидеть, как она удручена, как она дрожит, как она не летит, а ползет и Муравью. Мы должны и его увидеть, ведь в басне он появляется впервые!
«Не оставь меня кум милый! Дай ты мне собраться с силой И до вешних только дней Прокорми и обогрей!»

Она умоляет Муравья (оказывается он ей кум, родственник) до весны пожить у него дома, ведь она ничего не имеет, кроме своего таланта певицы.
Как она это говорит? То ли в приказном тоне, а, может, просит о пощаде? Тебе решать.«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?» — Говорит ей Муравей.
Как он спрашивает ее? Высокомерно или снисходительно, искренне, удивленно?
Все  зависит от трактовки, идеи — главной мысли, которую хочешь до нас донести.
— До того ль, голубчик, было?
В мягких муравах у нас
Песни, резвость каждый час,
Так что голову вскружило.»
Развлекалась ли стрекоза «до потери пульса» и не работала, или пела и танцевала для зрители, дц изнеможения и денег не брала, — это тебе решать. «Ах, так ты… Я без души Лето целое все пела!»

Муравей или возмущен таким образом жизни или восхищен, что кума стала «звездой»…
Стрекоза  признается то ли в том, ЧТО она виновата, что не подумала о подготовке к зиме, то ли в том, что работы было невпроворот.
— Ты все пела? Это дело:

Так поди же попляши!

Муравей то ли иронизирует и выгоняет куму на верную смерть за дверь, или искренне, по простоте душевной восхищен и впускает ее в дом весело коротать вместе долгие зимние вечера.

Движение мысли через всю басню должно идти к финалу — морали.

Прочитать басню можно и не банально.

Принято считать, что Стрекоза — это олицетворение праздности и лени, а Муравей — умрненький работяга, который по достоинству наказывает лентяйку.
Но можно разбить стереотип и прочитать по-другому. И для этого иметь в виду, и автор нас не опровергает, что Стрекоза талантливая, бескорыстная, уникальная певица, а Муравей — работяга — стяжатель, да к тому же холостой скрягя, который пус-кает родню перезимовать, но не просто, по-родствен- . ному,* а за отработку. Бедной Стрекозе придется всю зиму ублажать за угол и хлебные крошки ограничен ного, практичного кума.

Рекомендую: всегда любой материал, на первый взгляд показавшийся не очень интересным, перевернуть на 180 градусов. Не всегда, но иногда, это способствует интересным открытиям и творческим успехам.

Чтецкая программа абитуриента: Стихотворение

Ты знаком с множеством стихотворений русских и зарубежных поэтов.
В общеобразовательной школе изучал творчество А.С- Пушкина и М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева и А.А. Фета, С.А. Есенина и А.А. Блики, Дж. Г. Байрояа и У. Шекспира и многих других авторов.

Кого же выбрать, чтобы дарование при читке стихотворения проявилось более полно?

Нужно выбирать из тех авторов, которые нравятся больше всего. Надо брать то стихотворение, которое производит сильное эмоциональное впечатление, заставляет биться сильнее сердце, с мыслью которого полностью согласен.

Пусть не пугает то, что оно слишком маленькое или слишком длинное. Главнее, что оно каждый раз заставляет волноваться, переполняет чувства, и ощущаешь потребность прочитать его другим людям, заразить их мыслями, заложенными в стихотворении, которые волнуют тебя.

Полезно также прочитать биографию автора, узнать о его жизни, о том, как он творил.

Нужно готовить два-три разноплановых стихотворения и обязательно разных авторов.

Если взял сонет У. Шекспира, то посмотри еще стихи Ф.И. Тютчева, С.А. Есенина, В.В. Маяковского или И. Северянина, а может, К.М. Симонова или М.И. Цветаевой.

Также пусть не пугает, если ты девушка, а хочешь читать «мужское» стихотворение. Имеешь на это полное право.

Обязательно в репертуаре  должны быть стихи классических авторов.

Во первых, подлинным, живущим в веках называется произведение, основанное не только на высоком профессионализме, но и на вечных нравствен-ных ценностях. И имя ему — классика. Это относится как к стихотворениям, так и к прозе.

Во-вторых, это говорит о твоем хорошем, вкусе и высоком культурном уровне. Когда стихи выбраны, то, естественно, их надо выучить наизусть.

Если на это уходит немного времени, то с памятью, которая является качеством профессиональной пригодности артиста, все хорошо. Но если учишь одно стихотворение целую неделю и никак не можешь запомнить первую строчку… Тогда прими верное решение и пойми, что лучше тебе подумать о другой профессии.

Выбирать тот материал, который наиболее полно раскроет творческую индивидуальность, помогут следующие рекомендации.

Как известно все люди принадлежат к одному из 4 психологических типов:
— сангвиник— человек, оптимистически мажорно воспринимающий мир;
— холерик — человек очень подвижный, как «юла», непоседа и заводила, быстро принимающий решения;
— флегматик — человек спокойный, любящий размышлять и анализировать мир;
— меланхолик — человек, минорно, печально воспринимающий действительность.

В чистом виде такой тип не встречается, но доминирует в каждом из нас непременно один из 4 типов. Так распорядилась природа.
Нужно внимательно присмотреться к себе и понять: какой тип во мне доминирует?
Это необходимо сделать для того, чтобы выбрать верный чтецкий репертуар среди басен, стихотворений и прозы.
Например, выбрал стихотворение о любви. Оно страстное, бурное, с бешенным ритмом. Ты хорошо его прочитал.

Каждый педагог может задать вопрос:

— А у Вас есть еще что-нибудь?

Если опять будешь читать о любви, пусть даже другого автора, то педагоги мало что рассмотрят в тебе нового. Задавая этот вопрос, они хотят посмотреть на индивидуальность с другой стороны.

Твой темперамент, страстность, напористость они уже рассмотрели.
Поэтому надо иметь в репертуаре материал другого плана: с иронией или  юмором, философский или созерцательный.
И тогда откроешь незамеченные еще педагогами свои прекрасные качества: как иронизируешь и размышляешь, сострадаешь и негодуешь.

Основные моменты в подготовке стихотворения запомни:
1. Нужно присвоить себе авторский текст»
2. Он должен рождаться на глазах слушателей.
3. Стихи должны идти из глубины души. Они — самые сокровенные мысли, которыми не можешь не поделиться,
4. Необходимо выдерживать четкий стихот ворный ритм — это один из основных законов стихосложения.
5. У каждого стихотворения свой, только ему принадлежащий ритм.
6. Все, о чем читаешь, слушатель должен видеть. «Читай не уху, но глазу.»
7. Нужно определить сверхзадачу:  т.е. ответить на вопрос: «Ради чего я сейчас буду читать это стихотворение?»
8. Надо определить конфликт: между чем и чем, или кем и кем идет борьба? И на чьей я стороне?
9. Если стихотворение не «зажигает», или ты охладел к нему — ищи новое.
10. Ко всему, что происходит в стихотворении, ты должен выработать свое собственное отношение.

Нелишне познакомить тебя, мой юный Друг, с раэбором стихотворений и основными правилами стихосложения.
Это может пригодиться в дальнейшей профессиональной жизни.
Но этим мы займемся чуть позже, а сейчас рассмотрим вопрос, как надо работать над прозаическим материалом?

Чтецкая программа абитуриента: Проза

Выбирать для поступления прозаический отрывок или рассказ — наиболее трудная задача. Литературное наследие зарубежных и русских авторов настолько Обширно, что быстро найти именно тот материал, который «попадет в десятку», очень кропотливая работа.

Но не теряйся, это вполне разрешимый вопрос. Его можно решить несколькими путями в зависимости от твоего воспитания, образования и привычек.

Путь Первый

Прежде всего в спокойной домашней обстановке вспомни, каких авторов вы изучали в школе, и чье творчество тебя наиболее эмоционально затронуло.
Возьми листок бумаги и напиши для себя в столбик этих авторов и их произведения.

Далей, не торопись, поройся в памяти и вспомни по каждому выписанному произведению те места, которые тебе очень понравились, вызывали в воображении яркие образы и эмоционально воздействовали.

Все это также запиши на листке бумаги.

Это нужно для того, чтобы ничего не забыть и не перепутать. Ведь вдруг забытый, не прочтенный материал может являться именно тем одним, который максимально раскрывает твою творческую индивидуальность!

Далее, перечитай все записанные отрывки из произведений. Для этого собери у себя на столе нужные книги.Если их нет дома, то обратись к друзьям или сходи в библиотеку.

Читать подобранный материал можно по мере появления нужных книг и обязательно в спокойной, тихой обстановке, чтобы никто не мешал.
Это относится и к басням, и к стихотворениям. Отбери два или три наиболее понравившихся отрывка или рассказа. *
Рассказ, в отличие от отрывка, подразумевает собой законченную композицию и сюжетную форму.

Отрывок из повести, эссе, романа или большого рассказа должен быть по форме законченным! ИЛИ это описание бала Наташи Ростовой из романа Л.Н. Толстого «Война и мир», или лирическое отступление о птице-тройке из поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души».

Во всем необходимо соблюдать чувство меры.

Отрывок или рассказ не должен быть слишком короткими — на одну минутку, но и не слишком длинными — минут на десять. Самый оптимальный временной период — от трех до пяти минут.

Ведь абитуриентов перед педагогами проходит тысячи и, как правило, они больше 1-2 минут не слушают, а некоторых прерывают и через несколько секунд.
Это потому, что комиссии сразу становится понятно, гений ли ты или просто хороший человек.

Лучше всего выбирать материал из классических произведений. Ведь они отбираются временем, а оно не ошибается, и люди после этого называю эти произведения —: классическими, а авторов — классиками. Но об этом мы с тобой уже беседовали в разделе «Стихотворение».

Путь Второй

Можно подключить к поиску прозы тех людей, которым доверяешь. Они тебя хорошо знают. Знают, на что способен.
Их предложения также надо записать на листок бумаги, а после проделать работу, описанную в Пути Первом.

Возможно, что друзья или педагоги по литературе, а может, знакомый родителей профессор филологии посоветуют такой материал, с которым пройдешь сразу с прослушивания на Конкурс!

Путь Третий

Живешь в городе, где есть театр. Родители согласны с тем, чтобы ты поступал в театральный институт. Если у ник есть знакомый, обязательно хороший актер, то необходимо договориться с ним, чтобы он подготовил с тобой чтецкую программу для поступления.

Заодно он вспомнит свое поступление Б институт и расскажет об этом, а также оценит твои актерские способности и, по-дружески, или благословит, или посоветует выбрать другую дорогу в жизни.

Этот путь подготовки очень ценен тем, кто идет живое общение между человечком, делающим первые робкие шаги к профессии, и Актером с большой буквы, человеком талантливым и высоко про фессиональным.

Путь Четвертый

Тебе очень повезло, если ты очень способный к актерскому делу человек и тебя согласился подготовить к поступлению педагог из института, в который поступаешь. Как правило, он сидит в Приемной комиссии, и его голос влияет на принятие Решения комиссии.

К тому же он точно знает — КАК и ЧТО нужно подготовить, чтобы поступить.

Но это случается очень редко, но метко.

Вернемся к тому моменту, когда отобрал 2-3 прозаических материала.

После этого их надо выучить наизусть. Сначала один, а после второй. Этот процесс не должен проходить механически. Ты знаешь произведение, героев, о которых рассказываешь, место, где происходит действие, и множество деталей, описываемых в материале.
Но просто знать все это недостаточно.

Необходимо очень ярко нафантазировать в своем воображении и героев, которые действуют, и место, где это происходит, так, как будто они самые дорогие и близкие.

А может, ты читаешь от первого лица, и все происходит с тобой?

Тогда должен так присвоить текст автора, чтобы слушатель поверил, что все, о чем рассказываешь, что описываешь, происходило именно с тобой.
Надо не просто говорить, а авторским словом действовать, чтобы слушатель обязательно видел то, о чем рассказываешь. Чтобы он видел картину происходящего.

Необходимо разобраться в прозе. Также это относится ко всему чтецкому материалу. Для этого надо определить тему, то есть ответить на вопрос: о чем я читаю? Далее определить идею, мысль прозы — что хочет сказать автор, а вместе с ним и я?
Также надо сформулировать самое главное: — Ради чего я читаю эту прозу слушателям?

Ответ на этот вопрос Называется, в нашей профессии — СВЕРХЗАДАЧЕЙ.
Сверхзадача является самым главным ХОТЕНИЕМ — я очень хочу поделиться с вами этой историей!

Или я к чему-то их призываю, или предостерегаю, а может, взываю к совести?
Нужно найти конфликт: — Из-за чего и между кем И кем, или чем И чем идет борьба?
Между акулой и рыбаком за жизнь, или клеветой и правдой, чтобы спасти честь человека?

Непременно сверхзадача и конфликт должны быть очень ярко сформулированы, будоражить душу и определяться действенными глаголами.
Читать надо так, чтобы в этом участвовал весь твой психофизический аппарат, а не отдельно «от головы» или «потоком эмоций» захлестывать комиссию. Все должно быть в меру. А это получится, если непременно сверхзадача «жжет» твою душу и решаешь: «Молчать нельзя! Я очень хочу сказать вам о…», — и будешь читать гениально, и вызывать у слушателей сочувствие. А это уже успех.

Также необходимо учитывать, что слушатели — это самые добрые друзья, которым хочется читать.
Ни в коем случае не репетировать и не читать с «холодным носом», равнодушно. Это аксиома,
Через весь твой рассказ должно идти движение и развитие главной мысли — сквозного действия, поэтому делать «жирных» интонационных точек не рекомендую.

Пойми также, что слово — это оружие. И ты воздойитвуешь словом на слушателя, действуешь словом.

Поэтому оно должно быть сильным, упругим, весомым или легким, мажорным или минорным, искрящимся или затаенным, но ни в коем случае ни расхлябанным, непонятным, угасающим, слабым — бездейственным.

Запомни; если говоришь, то тебе это необходимо, жизненно  важно. Вспомни: если в жизни нам чего-то очень нужно, мы становимся весьма действенными, энергичными, убедительными и звучащими.

Так и со сценическим словом, ведь оно продолжение и часть нас.

При подготовке прозы запомни следующее:

1. Выучи наизусть.
2. «Присвой» авторский текст,
3. Перед читкой обязательно задай себе вопросы:
— «Ради чего я сейчас буду читать?»
— «Что я хочу сказать слушателям?*

4. Веди в своем рассказе главную мысль от нача ла до конца.
5. Читай не только «уху» , но и «глазу» слушателей, чтобы они видели о ком и о чем ты рассказываешь.
6. Если материал начинает надоедать, то его нужно на несколько дней отложить {Может ты «зарегестрировался» ), или искать новый, так как он не «трогает» душу.
7. Обязательно бери ту прозу, которая будора жит твою суть и «жжет» душу, где с мыслями автора согласен полностью.
8. Выработай свое отношение ко всему происходящему и ко всем героям истории: что отстаиваешь, против чего протестуешь?
9, Установи конфликт: между кем и кем. чем и чем идет борьба?
10. Нафантазируй характеристики героев.

А сейчас будет полезно познакомиться с основными правилами речи и стихосложения, примера ми разбора чтецкого материала.

Глава 4. ЛОГИКА РЕЧИ И ОСНОВЫ СТИХОСЛОЖЕНИЯ

Логика речи

1. Что такое проза?

Проза в переводе с латинского означает — «речь, которая ведется прямо вперед», «вольный, освобожденный, прямой».

2. Что такое речевой период?

Период в переводе с греческого означает — обход, круговращение.
Пространное сложноподчиненное предложение, отличающееся полнотой развертывания мысли и законченностью интонации. Полнота мысли достигается включением второстепенных предложений, всесторонне освещающих содержание главного предложения (по схеме — Кто7 Что? Где? и т. д.). Законченность интонации достигается тем, что синтаксическая конструкция, открывающаяся в начале Периода, замыкается лишь в его конце, а все придаточные предложения и обороты вставляются в нее, как в рамку. Длина Периода не превосходит объема дыхания. Мелодия голоса членит его на восходящую часть (протасис) и нисходящую (аподосис).

Периодическое построение речи обычно разрабатывалось в эпоху становления  национального литературного языка:

— Греция — 4 век до нашей эры;
— Рим — 1 век до нашей эры;
— Франция — 17 век нашей эры;
— Россия — 18 век нашей эры.

Умение донести содержание и смысл произведения До слушателя находится в зависимости от тех-нического умения передавать ту, или иную интонацию, диктуемую композицией фразы.

Речевой период разбивается на речевые такты логическими и психологическими паузами, выделяются интонационно ударные слова, на которых держится ведение мысли до конца.

Еще в детстве,/ сердобольная моя сестра Галя, /чтобы утешить меня, /придумала шаткую теорию о том, /что почти все невысокие люди/ — талантливые, /она приводила много примеров; /Пушкин, /Наполеон, /Лермонтов, /Диккенс,/Дюма, / Врубель. /Шопенгауэр./

3. Что такое речевой такт?

Целостный по значению и объединенный интонационно отрезок речи между двумя паузами.
Заключенные между логическими паузами отдельные слова или словосочетания принято называть речевыми тактами.

4. Что такое логическая пауза?

Слова, не связанные друг с другом по смыслу, отделяются паузами, которые называются логическими, так как они помогают верной передачи мысли фразы.
Логические паузы группируют слова в предложении по смыслу, иногда совпадают со знаками препинания, а иногда и нарушают их, возникают там, где их нет.
Анекдот о трех картах /сильно подействовал на его воображение /и целую ночь не выходил из его головы.А.С. Пушкин

5.   Как «читаются» точка, запятая.

Точка — завершающееся голосовое понижение. Фраза закончена, и продолжения мысли не будет.
Запятая — на последнем слоге слова, стоящего перед запятой, звук загибается кверху.
«Ее загиб, точно поднятая для предупреждения рука, заставляет слушателя терпеливо ждать продолжения незаконченной фразы», — пишет К.С. Станиславский.

6.  Что такое двоеточие, тире, вопросительный и восклицательный знаки?

Двоеточие и тире служат пояснению. Для двоеточия и тире характерно повышение голоса. Также они ставятся и при прямой речи, а тире и при противопоставлении .

Вопросительный и восклицательный знаки ставятся в конце предложения. Означают эмоциональность речи и обозначаются повышением голоса.
Может быть и вопрос риторический, тогда он интонационно окрашивается иронией или сарказмом.

7.  Что такое инверсия?

Инверсия — перестановки, нарушение обычного порядка слов. Выделяется паузами.
Волнение лошади сообщилось и Вронскому; он чувствовал, что кровь приливала ему к сердцу, и что ему, также как и лошади, хочется двигаться, кусаться, было и странно и весело. Л.Н. Толстой

8.   Как читаются противопоставления?

Противопоставляемые части фразы, будут ли это отдельные слова, их сочетания или целые предложения, в звучащей речи передаются контрастностью голосового тона (низкого — высокому и наоборот) с некоторым усилением ударных слов, при этом первая часть фразы с противопоставлением всегда заканчивается интонацией запятой. Это была не пятая, а десятая попытка.

9.   Как читаются групповые наименования?

Если наименование выражено несколькими словами, то логически обычно выделяется последнее из этих слов. Когда словами выражается целая мысль, отдельное суждение, ударение может быть не одно.

10. Как читаются вводные слова и вводные части текста?

Выделяются они интонационно. Есть три момента в звучании:

— перерыв в основной нити повествования;
— произнесение вводного слова или фразы;
— возобновление звучания основной фразы.

Он не любил ходить в театр, за исключением премьер, на которых можно встретить «нужных» людей.

11. Как читать сравнения?

То, с чем сравнивается, будет выделено ярче того, что сравнивается.
Тонкая, как голландская сельдь, мамаша, вошла в кабинет к толстому и круглому, как жук, папаше и кашлянула. АЛ. Чехов

12. Как читать повторяющиеся слова?

Если по смыслу в произведении можно говорить об энергии нарастания, о движении вперед, то более ярким среди повторяющихся слов будет последнее. Если же по содержанию как бы снимается необходимость борьбы и можно говорить о спаде энергии, то более ярко выделяется первое из повторяющихся слов.
К.С. Станиславский называл это «приливом энергии» и «отливом энергии». Слова, слова, слова…У. Шекспир

13. Как читается авторская ремарка?

Выделяется интонационно на понижении голоси и читается немного быстрее.

14. Как читается новое понятие?

Непременно выделяется ударением, интонационно, чтобы обратить на него внимание слушателей.
Мы долго ехали по дороге, но вдруг за поворотом я увидел огни Парижа,

Примерный план разбора прозаического произведения:

1. Прочитать об авторе.
2. Прочитать о произведении.
3. Определить сверхзадачу произведения и свою. То есть ответить на вопросы;
— Ради чего написано произведение?
— Ради чего я читаю?
— Что хочу сказать?
4. Установить конфликт в произведении. Между кем и кем, чем и чем идет борьба?
5. Нафантазировать характеристики действующих персонажей.
6. Сделать логический разбор текста
7.  Произвести действенный анализ текста. Ответить на вопросы:
— чего хочу?
— для чего?

Основы стихосложения

1.   Стихотворная речь

— это упорядоченная, построенная речь. В переводе с греческого языка «стихом» означает строй. Внешняя организация — строки. Каждая называется стихом и начинается, как правило, с большой буквы. Стихотворные строчки представляют собой соизмеримые единицы. Они подчинены определенному размеру, имеют созвучие конечных слов в стихе (рифму), отделяются друг от друга паузой.
Все эти элементы создают особую ритмическую организацию стихотворной речи.
Прощай, немытая, стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь воды голубые
И блещешь гордою красой.
А.С. Пушкин Четверостишие Четырехстопный ямб Перекрестная рифма

2.  Стихотворениями называют поэтические произведения разных типов и жанров: элегия, ода. сонет, баллада и т.д.

3. Что такое строфа?

Отрезки стиховой речи, объединенные закономерным чередованием рифм (или окончаний не зарифмованных между собой стихов), называют строфами.
В русской поэзии распространены строфы простые:
Двустишие — где строки рифмуются между собой.
Четверостишие — где четыре строки в одной строфе, объединенные системой рифм и общей интонацией.
В нем могут рифмоваться все стихи между собой — АААА.
Могут быть зарифмованы три стиха, а четвертый оставлен нерифмовайным: АААб.
Могут быть с рифмой смежной: Аабб. Снежная равнина, белая луна, Саваном покрыта наша сторона, И березы в белом плачут по лесам. Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам? Могут быть с рифмой Перекрестной! АбАб. До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье Обещает встречу впереди.С.А. Есенин
Могут быть с рифмой кольцевой (опоясывающий): АббА.
Неповторимы ты и я. Помрем — за нас придут другие. Но это все же не такие — Уж я не твой, ты не моя.С.А. Есенин
Могут быть такие» где две строки рифмуются, а две не рифмуются: Аабв.
Могут быть белым стихом: Абвг. Я пришла к поэту в гости. Ровно полдень. Воскресенье. Тихо в комнате просторной, А за окнами мороз.А.А. Ахматова
Также есть строфы пятистишные, шестистишные и так далее.
Например, строфа «Бородино» М.Ю. Лермонтова состоит из семистиший: ААбВВВб.
А.С. Пушкин для «Евгения Онегина» придумал четырнадцатистишную строфу, которую использовали в дальнейшем другие поэты: АбАбВВггДееДжж.

4. Что такое рифма?

Рифма в переводе с греческого — соразмерность. Обычно завершает строку (ритмический отрезок). Рифма бывает открытая, когда заканчивается на гласную

— пора — ура. И закрытая, когда на согласный — мал — удал. Рифмы бывают:
— Мужские — когда ударение падает на последний слог: заря — моря;
— Женские — когда ударение падает на предпоследний слог: суровых — сосновых.
— Дактилические — когда рифма падает на третий от конца слог:’ горушка — подгорушка;
— Гипердактилические — когда ударение падает на слог, отстоящий от конца более чем на три слога: улыбающийся — забывающийся;
— усеченные       когда не совпадает количество согласных в заударной части созвучных слов: люди — будет
— замещенные — когда в них соответствующие согласные замещаются созвучными или нет согласными: вопросы — розы, пословица — поклонница;
— с перемещением — когда согласные «меняются местами»: выселки — высекли.

Рифмы в стихе располагаются тремя главными способами:
— перекрестная рифма: абаб
— смежная рифма: аабб
— опоясывающая рифма: абб»

5. Что такое метр?

Метр — это строй строки, то есть стиха. Основных метров в силлаботонике Пять.

6. Чем отличаются стихи одного стихотворения от другого?

1) Строением строки — метром: различается ямб, хорей и т.д.
2) Длиной строки — размером: различается трехстопный ямб, четырехстопный ямб и т.д.
3) Наличием или отсутствием Цензуры.
В пятистопном «Борисе Годунове» А.С. Пушкина все стихи имеют цезуру после второй стопы: Еще одно./последнее сказанье…
4) Окончаниями строк — мужскими, когда ударение падает на последний слог, и женскими — последний СЧОГ — безударный, дяктилическими (на 2 безударных), гипердактилическими (на три и более безударных).
5) При одинаковом метре и размере стихи могут иметь разный ритм ударений.
6) Стих существует только во взаимодействии с другими стихами, и его ритм взаимосвязан с ритмом фразыг периода.

Четверостишие
Перекрестная рифма
2 стих — 3 стопа — пиррихий, мужская рифма.
3 стих — женская рифма,
— усеченный ямб
4 стих — мужская рифма

7.  Что такое белый стих?

Это стих без рифмы. А.С. Пушкин утвердил пятистопный ямб без рифмы. «Маленькие трагедии», «Борис Годунов» написаны белым стихом. Ранее былины, плачи писались им же. За рекой, на горе, Лес зеленый шумит, Под горой, за рекой, Хуторочек стоит…
А.В. Кольцов

8. Что такое паузный стих?
Когда в рисунке не хватает одного слога.

9. Что такое вольный стих?
Это вольный ямб. «Горе от ума» А.С. Грибоедов написал вольным стихом.

10. Что такое свободный стих?
Когда нет ничего кроме строки.

11. Что такое цезура?
Цезура означает в переводе с латинского — разрез. Цезура делит стих на два полустишия с ОТЧЙТ-ливым ударением в середине строки и на предпоследнем слоге. Введена в России в 18 веке. Употребляется от четверостишия и т.д.

Золотая цезура — в пятистишном ямбе цезура после второй стопы. Обозначается — /.

12. Что такое спондей?

Это двухсложная стопа — // —два ударных слога. Употребляется как замена ямба и хорея. Стих приобретает напряженный ритм.

13. Что такое октава?

Октава — это восьмистишие. Шесть стихов в октаве связаны перекрестной рифмой, а два заключительных — смежной.
А
Б
А
Б
А
Б
В
В

14.Что такое стиховая пауза?

При чтении стихотворения необходимо соблюдать паузу в конце каждой строчки — стиховую паузу.
Ее надо соблюдать и тогда, когда строка является только частью фразы, то есть когда фраза переходит из одной строчки в другую.

15. Что такое стиховой период?

Это стихотворный отрывок, умещающийся в одну или несколько строф, объединенный одной мыслью, составляющей основную мысль стихотворения. Может совпадать со всем стихотворением, а может и с одним стихом.
Прощай, письмо любви,/ прощай/ Она велела.,./ Как долго медлил я,/ как долго не хотела/ Душа предать огню/ все радости мои…/ Но полно, час настал,/ гори письмо любви.»   А.С. Пушкин Шестистопный ямб Четверостишие Смежная рифма

16. Что такое пиррихий?

Пиррихий — двухсложная стопа. Два неударных слога. Употребляется как замена ямба и хорея. Он облегчает строку.

Ты подготовил чтецкую программу для поступления и теперь можешь смело начинать восхождение по лестнице под названием поступление.

Понравилась статья? Поделить с друзьями:

Новое и интересное на сайте:

  • Проза для вступительных экзаменов в театральный
  • Проза военных лет сочинение
  • Прожорлива ударение егэ
  • Прожиточный минимум план егэ
  • Прожиточный минимум егэ определение

  • 0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии