На седьмой странице был некролог егэ тест

Мне кажется, каждый в своей жизни когда-то фантазировал на эту тему: «я остался один на свете»; ощущение каких-то невероятных возможностей… И понимание: а зачем это все, собственно, если ты один? И мысль уже скачет дальше, выбирая, кого бы оставить рядом с собой…

По идее, жутковатый должен быть рассказ, — ан нет. Во всяком случае, для меня. И даже сочувственная радость по поводу избавления от Женевьевы.

Стопроцентно согласна: лучше НИ С КЕМ, чем НЕ С ТЕМ.

Оценка: 10

Вот люблю, когда герои Брэдбери ненавидит женщин, которые получают негласный статус «своя». Такая женщина — самое противное существо на планете. И хорошо, что случай подвернулся поместить, наконец, её на действительно обезлюдевший Марс, где все еще остался здравомыслящий мужчина, который на фоне массового возврата всех жителей на Землю заботится о запасе пищи наперед (кто ж будет теперь снабжать и зачем) и даже мечтает о счастливой семейной жизни с женщиной, создавая у себя в голове образ прекрасной дамы.

Но женщина оказывается той самой глупой бабенкой Брэдбери, не способной стать мечтой и вдохновительницей для мужчины. Она становится воплощением не красоты, а её увядания и развращения в отсутствие морали (общество-то разлетелось, нормы устанавливать некому). Мало того, что она живет одним днем, в котором пирует вседозволенность, так еще и надеется, что в отсутствие вариантов она может оставаться привлекательной. И все-таки нравственность не работает по экономическим законам, да и… Не лучше ли умереть с голоду, чем за неимением порядочной пищи падать до поедание всякого шлака?

Одиночеству научиться оказывается проще простого — нужно только знать, что на другом конце есть кто-то совершенно тебе не нужный.

Оценка: 10

Я вижу в этом рассказе не столько трагедию, с которой всё начинается, сколько иронию. В «Марсианских хрониках» иронии доселе не бывало, так что не удивительно, что кто-то её и просмотрел. Право же, как трагедия может быть связана с иронией?!

В рассказе мы видим покинутый землянами Марс, брошенные города и одного оставшегося, передумавшего лететь обратно человека. Человека, пирующего на остатках жизни, на углях новой марсианской цивилизации, вернувшейся на родную планету в недобрый для неё час. Человек этот, однако, не только пирует. Он ищет кого-то, кто не улетел, как и он, и звонит во все города. построенные землянами, и ждёт, что кто-нибудь возьмёт трубку.

Так в чём же ирония? Безусловно, в развязке этих поисков, в крушении ожиданий, но каком крушении!

Оценка: 9

У этих двоих, оставшихся на Марсе, сбылось практически все, о чем они мечтали — все блага и достижения цивилизации доступны в неограниченном количестве, комфорт и разнообразие возведены в степень. Они стали ПОТРЕБИТЕЛЯМИ. Проиграли или выиграли они, оставшись в одиночестве на покинутой планете? Думают, что выиграли. Надо только найти друг друга — и это предел их мечтаний. Но они оба — выхолощенные, пустые люди. Лишь еда, питье, тряпки и железки нужны им. И, в итоге, только это и остается одиноким на Марсе. Мне кажется, Уолтер Грифф не берет трубку телефона не из боязни звонка от Женевьевы (а почему именно от Женевьевы? вдруг еще кто-то остался?), а потому, что осознает свою бесконечную внутреннюю пустоту — ни связей, ни слова, ни, по сути, жизни — только пустота.

Оценка: 8

Рассказ показался забавным, но довольно наивным. Эдакий длинный анекдот и ситуация и её решение анекдотическое. Характеры героев гиперболизированны, а поведение неестественно. Вообщем незатейливо для Брэдбери. Хотя не всё так просто как кажется. Рассказ проникнут атмосферой одиночества и пустоты. Картинки встающие перед глазами сильно напоминают постапокалипсис, только такой тихий мирный и свежий, случившийся совсем недавно и от этого ещё более грустный. Лихорадочные поиски другого человека по всей планете, надежды, мечты — это вызывает отклик в душе читателя, заставляет его чувствовать.

Спойлер (раскрытие сюжета)

жирной противной тётки и несчастного мужичка, в духе типичных русских историй про жену тирана

Вызывает дежурную улыбку.

Зато концовка получилась даже грустной и такой тоскливой, аж жуть берёт.

Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)

Провести всю жизнь в одиночестве, на чужой планете…

но только вспоминаешь причину и снова становится смешно, и вот это как мне кажется, на пользу восприятию рассказа не идёт.

Итог: Рассказ неплохой. «Марсианские хроники» очень разнообразны и такие лёгкие приятные рассказы имеют место быть. Да и не такой он простой — фирменные черты Брэдбери чувствуются, но как-то всё негармонично что ли, получается. То ли смешно, то ли грустно? Может в этом и суть рассказа? Но мне было к концу чтения не смешно и не грустно, а вообще никак. Прочитал, получил каплю удовольствия и забыл. Не уровень «Марсианских хроник. Не уровень Брэдбери.

Оценка: 7

В этом рассказе Брэдбери описывает трагические события, но делает это иронично. Каково это — остаться одному на покинутой людьми планете, в пустом городе? Уолтер Грипп думал, что остался один. Но оказалось, что в одном из пустых марсианских городов осталась девушка. Уолтер услышал по телефону её голос и загорелся мечтой — найти её. Это стоило ему немалых трудов…

В общем, берегитесь, сторонники интернет-знакомств.)))

Оценка: 9

Люди везде одинаковы, и на Земле, и на Марсе. И ничто их не заставит отречься от привычек и любимых занятий. Да гори оно всё синим пламенем, хата каждого с краю, и в опустевшем мире он будет заниматься тем, что привычно, что составляло привычную жизнь. Если появится так кто-то, могущий составить компанию, он видится с плохой стороны — а почему? Да ведёт себя этот встреченный также, как герой — привычки и зависимость от вещей, болото повседневности начисто лишает воображения и желания. Убожество развивается в обоих, что и ведёт к разрыву. И опять — повсюду пустота… и в физическом плане и в моральном. И тогда можно завести музыкальные автоматы — надо же как-то заполнить пустоту. А ещё надо сохранить привычки — жил холостым, все тебя бесили — значит, надо остаться одному, продолжить прожигать жизнь.

Оценка: 9

Такова природа человека — чтобы понять насколько плох ты сам, нужно увидеть себя в другом…

Два человека остались на Марсе, когда все остальные улетели на объятую войной Землю…

И ровно насколько она некрасива внешне — настолько он некрасив внутренне…

Оценка: 10

Прекрасный рассказ, выдерживающий тонкую грань между трагедией и комичностью двух героев оставшихся совершенно одних на белом свете! Поистине шедевр! Думаю каждый из нас воображал ситуацию, что было бы если ты остался один?? Это слишком тяжелый вопрос и на самом деле никто точно не ответит! Человек существо социальное и без этого его ждет скорее всего сумасшествие! Другое дело, что герои даже оставшись вдвоем вываливают всю человеческую сущность наружу и каждый стал жертвой самообмана! Мужчина живущий иллюзиями и женщина считающая, что раз она «последняя из могикан» то ей все дозволено(поведение женщины в кинотеатре). Даже в можно сказать в безвыходной ситуации, они умудрились выстроить между собой «ОГРОМНУЮ СТЕНУ» неприязни, ставшую венцом на самом деле грустного окончания данной истории!

Оценка: 10

Кто как воспринимает этот рассказ.

Можно посмотреть на эту историю и вот в каком ракурсе: даже обречённые на вымирание люди остаются высокомерными. Кто лучше — мужичок с завышенным самомнением, ищущий умницу-красавицу и всё никак не находящий или ожиревшая мещанка, ничуть не переживающая о произошедшем с людьми, потому что они её не любили? У меня эта женщина находит больше сочувствия, чем герой рассказа.

Можно увидеть забавное в стремлении выполнить ритуал даже в условиях, когда он не имеет смысла. Зачем нужно свадебное платье, которое является своего рода публичным обещанием верности, когда вокруг никого нет? Обещать некому, изменять — тоже.

Все мои враги мертвы
Рэй Дуглас Брэдбери

Он всмотрелся в газетный некролог Тимоти Салливана, компьютерного гения, умершего в 77 лет от рака. Теперь все враги Уолтера Гриппа были мертвы! А у него не осталось причин, чтобы жить. Со смертью Тимоти Салливана у него потух в душе сокровенный огонь. Он горел благодаря врагу Салливану, и заставлял Уолтера идти вперед. Но если у Уолтера кончились старые враги, почему бы не появиться новым?

Рэй Брэдбери

Все мои враги мертвы

На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».

О боже! — вскричал Уолтер Грипп. — Боже, ну вот, все кончено.

Что кончено? — спросил я.

Жить больше незачем. Читай, — Уолтер встряхнул газетой.

Ну и что? — удивился я.

Все мои враги мертвы.

Аллилуйя! — засмеялся я. — И долго ты ждал, пока этот сукин сын…

— …ублюдок.

Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.

Радуйся, черта с два. Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.

А это еще почему?

Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.

Ну и что?

Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.

Лицо Уолтера побелело.

Какой еще огонь, черт возьми?!

Пламя, черт побери, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы, необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.

Он _нарочно_ сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?

Можно сказать и так.

Я так и сказал!

Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.

Не будь нюней, сядь, допей свой джин. Что это ты делаешь?

Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.

Отойди от кровати, это глупо.

Смерть — глупая штука, какой-нибудь инсульт — бах — и меня нет.

Значит, он сделал это нарочно?

Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?

На улицу. Воздухом подышать.

Вернешься, а меня, может, уже и не будет!

Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!

С кем же это?

С самим собой!

Я вышел постоять на солнышке.

«Быть такого не может», — думал я.

«Не может? — возразил я себе. — Иди, полюбуйся».

«Погоди. Что делать-то?»

«Не спрашивай меня, — ответило мое второе я. — Умрет он, умрем и мы. Нет работы — нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?»

«Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый».

«Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!»

«Проверь на Г, Д, Е и Ж!»

«Мертвы!»

Я захлопнул книжку, словно дверь склепа.

Он прав: его друзья, враги… книга мертвых.

«Это же ярко, напиши об этом».

«Боже мой, ярко! _Придумай_ хоть что-нибудь!»

«Погоди. Какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? Точно! Вот и зацепка! Возвращаемся!»

Я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

Все еще умираешь?

А ты как думал?

Вот упрямый осел.

Я вошел в комнату и встал у него над душой.

Хочешь, чтобы я заткнулся? — спросил Уолтер.

Ты не осел. Конь с норовом. Подожди, мне надо собраться с мыслями, чтобы вывалить все разом.

Жду, — произнес Уолтер. — Только давай поскорее, я уже отхожу.

Если бы. Так вот, слушай!

Ну это же не «рот-в-рот», просто проверка в реальных условиях: так вот, слушай внимательно!

Уолтер удивленно заморгал:

И это говорит мой старый друг, мой закадычный дружбан?

По лицу его пробежала тень.

Нет. Никакой я тебе не друг.

Брось, это же ты, дружище! — широко улыбаясь, проговорил он.

Раз уж ты собрался помирать, настала пора для исповеди.

Так ведь это я должен исповедоваться.

Но сначала я!

Уолтер закрыл глаза и помолчал.

Выкладывай, — сказал он.

Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача наличных, ты еще тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил их с собой в Мексику?

Конечно, Сэм, кто же еще.

Нет, это был я.

Как так?

А так, — сказал я. — Моих рук дело. Сэм сбежал с какой-то цыпочкой. А я прикарманил бабки и свалил все на него! Это я!

Ну, это не такой уж тяжкий грех, — произнес Уолтер. — Я тебя прощаю.

Подожди, это еще не все.

Жду, — улыбнувшись, спокойно сказал Уолтер.

Насчет школьного выпускного в пятьдесят восьмом.

Да, подпортили мне вечерок. Мне досталась Дина-Энн Фрисби. А я хотел Мэри-Джейн Карузо.

И ты бы ее получил. Это я рассказал Мэри-Джейн про все твои приключения с бабами, перечислил ей все твои подвиги!

Ты это _сделал?_ — Уолтер вытаращил на меня глаза. — Так это за тобой она увивалась на выпускном?

Уолтер в упор посмотрел на меня, но потом отвел взгляд.

Ладно, черт с ним, что было, то давно быльем поросло. У тебя все?

Не совсем.

О господи! Это становится интересно. Выкладывай.

Уолтер ткнул кулаком подушку и лег, приподнявшись на локте.

Потом была Генриетта Джордан.

Бог мой, Генриетта. Красотка. Потрясающее было лето.

Благодаря мне оно для тебя закончилось.

Она ведь бросила тебя, да? Сказала, что ее мать при смерти и ей надо быть подле мамочки.

Ты что, сбежал с Генриеттой?

Точно. Пункт следующий: помнишь, я заставил тебя продать в убыток акции «Айронворкс»? На следующей неделе я купил, когда они пошли на повышение.

Ну, это не страшно, — терпеливо произнес Уолтер.

Я частенько на нее заглядывался.

Не раз и не два, а раз сорок тебя сделали!

Замолчи!

Уолтер в бешенстве вцепился в одеяло.

Раскрой уши! Пока ты был в Панаме, мы с Эбби оттягивались тут по полной!

Я бы узнал об этом.

С каких это пор мужья узнают о таких вещах? Помнишь ее винный тур в Прованс?

Было дело.

А вот и нет. Она была в Париже и пила шампанское из моих ботинок для гольфа!

Из ботинок для гольфа?!

Париж был нашим гольф-клубом! А мы — чемпионами мира! Потом Марокко!

Но она там никогда не была!

Была, очень даже была! Рим! Угадай, кто был ее гидом?! Токио! Стокгольм!

Но ее родители сами были шведами!

Я вручал ей Нобелевскую премию. Брюссель, Москва, Шанхай, Бостон, Каир, Осло, Денвер, Дейтон!

Замолчи, о боже, замолчи! Замолчи!

Я замолчал и, как в старых фильмах, отошел к окну и закурил сигарету.

Мне было слышно, как Уолтер плачет. Я обернулся и увидел, что он сидит, свесив ноги с кровати, и слезы капают с его носа на пол.

Ты сукин сын! — всхлипнул он.

Ублюдок!

В самом деле.

Чудовище!

Мой лучший друг! Я убью тебя!

Сначала поймай!

А потом воскрешу и снова убью!

Что это ты делаешь?

Вылезаю из кровати, черт возьми! А ну, иди сюда!

Нетушки, — я открыл дверь и выглянул наружу. — Пока.

Я убью тебя, даже если на это уйдут годы!

Ха! Послушайте-ка его — _годы!_

Даже если на это уйдет целая _вечность!_

Вечность! Это круто! Тада-да-дам!

Стой, черт возьми!

Уолтер, шатаясь, подошел ко мне.

Сукин сын!

Ублюдок!

Аллилуйя! С Новым годом!

Прозит! Твое здоровье! Кем я тебе давеча был?

Да, _другом!_

Я рассмеялся смехом врача-терапевта.

Сукин сын! — прокричал Уолтер.

Он самый, точно, это _я!_

Я выскочил за дверь и улыбнулся.

Он самый!

Дверь с грохотом захлопнулась.

ВСЕ МОИ ВРАГИ МЕРТВЫ

Время чтения рассказа — 9 минут.


На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».
— О боже! — вскричал Уолтер Грипп. — Боже, ну вот, все кончено.
— Что кончено? — спросил я.
— Жить больше незачем. Читай, — Уолтер встряхнул газетой.
— Ну и что? — удивился я.
— Все мои враги мертвы.
— Аллилуйя! — засмеялся я. — И долго ты ждал, пока этот сукин сын…
— …ублюдок.
— Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.
— Радуйся, черта с два. Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.
— А это еще почему?
— Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.
— Ну и что?
— Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.
Лицо Уолтера побелело.
— Какой еще огонь, черт возьми?!
— Пламя, черт побори, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы, необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.
— Он нарочно сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?
— Можно сказать и так.
— Я так и сказал!
— Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.
— Не будь нюней, сядь, допой свой джин. Что это ты делаешь?
— Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.
— Отойди от кровати, это глупо.
— Смерть — глупая штука, какой-нибудь инсульт — бах — и меня нет.
— Значит, он сделал это нарочно?
— Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?
— На улицу. Воздухом подышать.
— Вернешься, а меня, может, уже и не будет!
— Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!
— С кем же это?
— С самим собой!
Я вышел постоять на солнышке.
«Быть такого не может», — думал я.
«Не может? — возразил я себе. — Иди, полюбуйся».
«Погоди. Что делать-то?»
«Не спрашивай меня, — ответило мое второе я. — Умрет он, умрем и мы. Нет работы — нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?»
«Точно».
«Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый».
«Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!»
«Проверь на Г, Д, Е и Ж!»
«Мертвы!»
Я захлопнул книжку, словно дверь склепа.
Он прав: его друзья, враги… книга мертвых.
«Это же ярко, напиши об этом».
«Боже мой, ярко! Придумай хоть что-нибудь!»
«Погоди. Какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? Точно! Вот и зацепка! Возвращаемся!»
Я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.
— Все еще умираешь?
— А ты как думал?
— Вот упрямый осел.
Я вошел в комнату и встал у него над душой.
— Хочешь, чтобы я заткнулся? — спросил Уолтер.
— Ты не осел. Конь с норовом. Подожди, мне надо собраться с мыслями, чтобы вывалить все разом.
— Жду, — произнес Уолтер. — Только давай поскорее, я уже отхожу.
— Если бы. Так вот, слушай!
— Отойди подальше, ты на меня дышишь.
— Ну это же не «рот-в-рот», просто проверка в реальных условиях: так вот, слушай внимательно!
Уолтер удивленно заморгал:
— И это говорит мой старый друг, мой закадычный дружбан?
По лицу его пробежала тень.
— Нет. Никакой я тебе не друг.
— Брось, это же ты, дружище! — широко улыбаясь, проговорил он.
— Раз уж ты собрался помирать, настала пора для исповеди.
— Так ведь это я должен исповедоваться.
— Но сначала я!
Уолтер закрыл глаза и помолчал.
— Выкладывай, — сказал он.
— Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача наличных, ты еще тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил их с собой в Мексику?
— Конечно, Сэм, кто же еще.
— Нет, это был я.
— Как так?

А так, — сказал я. — Моих рук дело. Сэм сбежал с какой-то цыпочкой. А я прикарманил бабки и свалил все на него! Это я!

Ну, это не такой уж тяжкий грех, — произнес Уолтер. — Я тебя прощаю.
— Подожди, это еще не все.
— Жду, — улыбнувшись, спокойно сказал Уолтер.
— Насчет школьного выпускного в пятьдесят восьмом.
— Да, подпортили мне вечерок. Мне досталась Дика-Энн Фрисби. А я хотел Мэри-Джейн Карузо.
— И ты бы ее получил. Это я рассказал Мэри-Джейн про все твои приключения с бабами, перечислил ей все твои подвиги!
— Ты это сделал? — Уолтер вытаращил на меня глаза. — Так это за тобой она увивалась на выпускном?
— Точно.
Уолтер в упор посмотрел на меня, но потом отвел взгляд.
— Ладно, черт с ним, что было, то давно быльем поросло. У тебя все?
— Не совсем.
— О господи! Это становится интересно. Выкладывай.
Уолтер ткнул кулаком подушку и лег, приподнявшись на локте.
— Потом была Генриетта Джордан.
— Бог мой, Генриетта. Красотка. Потрясающее было лето.
— Благодаря мне оно для тебя закончилось.
— Что?!

Она ведь бросила тебя, да? Сказала, что ее мать при смерти и ей надо быть подле мамочки.

Ты что, сбежал с Генриеттой?
— Точно. Пункт следующий: помнишь, я заставил тебя продать в убыток акции «Айронворкс»? На следующей неделе я купил, когда они пошли на повышение.
— Ну, это не страшно, — терпеливо произнес Уолтер.
— Далее, — продолжал я, — Барселона, шестьдесят девятый, я пожаловался на мигрень, отправился спать пораньше и прихватил с собой Кристину Лопес!
— Я частенько на нее заглядывался.
— Ты повышаешь голос.
— Правда?
— Далее, твоя жена! Мы с ней наставили тебе рога.
— Рога?
— Не раз и не два, а раз сорок тебя сделали!
— Замолчи!
Уолтер в бешенстве вцепился в одеяло.
— Раскрой уши! Пока ты был в Панаме, мы с Эбби оттягивались тут по полной!
— Я бы узнал об этом.
— С каких это пор мужья узнают о таких вещах? Помнишь ее винный тур в Прованс?
— Было дело.
— А вот и нет. Она была в Париже и пила шампанское из моих ботинок для гольфа!
— Из ботинок для гольфа?!
— Париж был нашим гольф-клубом! А мы — чемпионами мира! Потом Марокко!
— Но она там никогда не была!
— Была, очень даже была! Рим! Угадай, кто был ее гидом?! Токио! Стокгольм!
— Но ее родители сами были шведами!
— Я вручал ей Нобелевскую премию. Брюссель, Москва, Шанхай, Бостон, Каир, Осло, Денвер, Дейтон!
— Замолчи, о боже, замолчи! Замолчи!
Я замолчал и, как в старых фильмах, отошел к окну и закурил сигарету.
Мне было слышно, как Уолтер плачет. Я обернулся и увидел, что он сидит, свесив ноги с кровати, и слезы капают с его носа на пол.
— Ты сукин сын! — всхлипнул он.
— Точно.
— Ублюдок!
— В самом деле.
— Чудовище!
— Правда?
— Мой лучший друг! Я убью тебя!
— Сначала поймай!
— А потом воскрешу и снова убью!
— Что это ты делаешь?
— Вылезаю из кровати, черт возьми! А ну, иди сюда!
— Нетушки, — я открыл дверь и выглянул наружу. — Пока.
— Я убью тебя, даже если на это уйдут годы!
— Ха! Послушайте-ка его — годы!
— Даже если на это уйдет целая вечность!
— Вечность! Это круто! Тада-да-дам!
— Стой, черт возьми!
Уолтер, шатаясь, подошел ко мне.
— Сукин сын!
— Точно!
— Ублюдок!
— Аллилуйя! С Новым годом!
— Что?
— Прозит! Твое здоровье! Кем я тебе давеча был?
— Другом?
— Да, другом!
Я рассмеялся смехом врача-терапевта.
— Сукин сын! — прокричал Уолтер.
— Он самый, точно, это я!
Я выскочил за дверь и улыбнулся.
— Он самый!
Дверь с грохотом захлопнулась.

Своеобразно Брэдбери решает и этические проблемы: зло и насилие в его книгах предстают нереальными, «понарошными». Как некие «тёмные силы», лучший способ борьбы с которыми — их игнорирование, обыгрывание, уход в другую плоскость восприятия. Очень ярко эта позиция нашла отражение в романе «Надвигается беда», где в финале главные герои побеждают «тёмный карнавал» нечисти балаганным весельем.

Произведения

Основные крупные произведения, переведённые на русский язык:

• Марсианские хроники , 1950 год (The Martian Chronicles)
• 451 градус по Фаренгейту , 1953 год (Fahrenheit 451)
• Вино из одуванчиков , 1957 год (Dandelion Wine)
• Надвигается беда,

И наконец, конечно же: «Should auld acquaintance be forgot…»

К тому времени все бутылки уже опустели, и мы снова вернулись к «I Get the Blues When It Rains», после этого часы пробили три, и жена Дольфа стояла у открытой двери, держа в руках наши пальто, мы подходили, одевались и выходили в ночь на улицу, шепотом продолжая напевать.

Не помню, кто отвез меня домой и вообще как мы туда добрались. Помню лишь, как слезы высыхали на моих щеках, потому что это был необыкновенный, неоценимый вечер, это было то, чего никогда не бывало прежде и что никогда точь-в-точь не повторится вновь.

Прошли годы, Джо и Элиот давно умерли, остальные же как-то перевалили за свой средний возраст; за годы нашей писательской карьеры мы любили и проигрывали, а иногда выигрывали, иногда мы по-прежнему встречаемся, читаем свои рассказы у Саноры или у Дольфа, среди нас появилось несколько новых лиц, и по крайней мере раз в год мы вспоминаем Элиота за роялем, и как он играл в тот вечер, и мы желали, чтоб это длилось без конца — в тот вечер, исполненный любви, тепла и красоты, когда все эти слащавые, бессмысленные песенки вдруг обрели огромный смысл. Это было так глупо и сладко, так ужасно и прекрасно, как когда Боги говорит: «Сыграй, Сэм», — и Сэм играет и поет: «You must remember this, а kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh…»

Вряд ли это может настолько тронуть. Вряд ли это может быть настолько волшебным. Вряд ли это может заставить тебя плакать от счастья, а потом от грусти, а потом снова от счастья.

Но ты плачешь. И я плачу. И все мы.

И еще одно, последнее воспоминание.

Однажды, месяца через два после того прекрасного вечера, мы собрались в том же доме, и Элиот вошел, прошел за рояль и остановился, с сомнением глядя на инструмент.

Сыграй «I Get the Blues When It Rains», — предложил я.

Он начал играть.

Но это было не то. Тот вечер ушел навсегда. Того, что было в тот вечер, не было теперь. Были те же люди, то же место, те же воспоминания, те же мелодии в голове, но… тот вечер был особенный. Он навсегда останется таким. И мы благоразумно оставили эту затею. Элиот сел и взял в руки свою рукопись. После долгого молчания, бросив всего один взгляд на рояль, Элиот откашлялся и прочел нам название своего нового рассказа.

Следующим читал я. Пока я читал, жена Дольфа на цыпочках прошла за нашими спинами и тихо опустила крышку фортепьяно.

ВСЕ МОИ ВРАГИ МЕРТВЫ

All My Enemies Are Dead, 2003 год

Переводчик: Ольга Акимова

На седьмой странице был некролог: «Тимоти Салливан. Компьютерный гений. 77 лет. Рак. Заупок. служба неофиц. Похороны в Сакраменто».

О боже! — вскричал Уолтер Грипп. — Боже, ну вот, все кончено.

Что кончено? — спросил я.

Жить больше незачем. Читай, — Уолтер встряхнул газетой.

Ну и что? — удивился я.

Все мои враги мертвы.

Аллилуйя! — засмеялся я. — И долго ты ждал, пока этот сукин сын…

— …ублюдок.

Хорошо, пока этот ублюдок откинет копыта? Так радуйся.

Радуйся, черта с два. Теперь у меня нет причин, нет причин, чтобы жить.

А это еще почему?

Ты не понимаешь. Тим Салливан был настоящим сукиным сыном. Я ненавидел его всей душой, всеми потрохами, всем своим существом.

Ну и что?

Да ты, похоже, меня не слушаешь. С его смертью исчез огонь.

Лицо Уолтера побелело.

Какой еще огонь, черт возьми?!

Пламя, черт побери, в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. Он горел благодаря ему. Он заставлял меня идти вперед. Я ложился ночью спать счастливый от ненависти. Я просыпался по утрам, радуясь, что завтрак даст мне необходимые силы, необходимые, чтобы убивать и убивать его раз за разом, между обедом и ужином. А теперь он все испортил, он задул это пламя.

Он нарочно
сделал это с тобой? Нарочно умер, чтобы вывести тебя из себя?

Можно сказать и так.

Я так и сказал!

Ладно, пойду в кровать, буду снова бередить свои раны.

Не будь нюней, сядь, допей свой джин. Что это ты делаешь?

Не видишь, стягиваю простыню. Может, это моя последняя ночь.

Отойди от кровати, это глупо.

Смерть — глупая штука, какой-нибудь инсульт — бах — и меня нет.

Значит, он сделал это нарочно?

Не стану валить на него. Просто у меня скверный характер. Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. Мне простую плиту, без ангелов. Ты куда?

На улицу. Воздухом подышать.

Вернешься, а меня, может, уже и не будет!

Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!

С кем же это?

С самим собой!

Я вышел постоять на солнышке.

«Быть такого не может», — думал я.

«Не может? — возразил я себе. — Иди, полюбуйся».

«Погоди. Что делать-то?»

«Не спрашивай меня, — ответило мое второе я. — Умрет он, умрем и мы. Нет работы — нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?»

«Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый».

«Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!»

«Проверь на Г, Д, Е и Ж!»

«Мертвы!»

Я захлопнул книжку, словно дверь склепа.

Он прав: его друзья, враги… книга мертвых.

«Это же ярко, напиши об этом».

«Боже мой, ярко! Придумай
хоть что-нибудь!»

«Погоди. Какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? Точно! Вот и зацепка! Возвращаемся!»

Я приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

Все еще умираешь?

А ты как думал?

Вот упрямый осел.

Я вошел в комнату и встал у него над душой.

Хочешь, чтобы я заткнулся? — спросил Уолтер.

Ты не осел. Конь с норовом. Подожди, мне надо собраться с мыслями, чтобы вывалить все разом.

Жду, — произнес Уолтер. — Только давай поскорее, я уже отхожу.

Если бы. Так вот, слушай!

Ну это же не «рот-в-рот», просто проверка в реальных условиях: так вот, слушай внимательно!

Уолтер удивленно заморгал:

И это говорит мой старый друг, мой закадычный дружбан?

По лицу его пробежала тень.

Нет. Никакой я тебе не друг.

Брось, это же ты, дружище! — широко улыбаясь, проговорил он.

Раз уж ты собрался помирать, настала пора для исповеди.

Так ведь это я должен исповедоваться.

Но сначала я!

Уолтер закрыл глаза и помолчал.

Выкладывай, — сказал он.

Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача наличных, ты еще тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил их с собой в Мексику?

Конечно, Сэм, кто же еще.

Нет, это был я.

Как так?

А так, — сказал я. — Моих рук дело. Сэм сбежал с какой-то цыпочкой. А я прикарманил бабки и свалил все на него! Это я!

Ну, это не такой уж тяжкий грех, — произнес Уолтер. — Я тебя прощаю.

Подожди, это еще не все.

Жду, — улыбнувшись, спокойно сказал Уолтер.

Насчет школьного выпускного в пятьдесят восьмом.

Да, подпортили мне вечерок. Мне досталась Дина-Энн Фрисби. А я хотел Мэри-Джейн Карузо.

(1)Уже несколько недель город был обложен тесным кольцом врагов, закованных в железо; по ночам зажигались костры, и огонь смотрел из черной тьмы на стены города множеством красных глаз — они пылали злорадно, и это подстерегающее горение вызывало в осажденном городе мрачные думы.

(2) По узким улицам города угрюмо шагали отряды солдат, истомленных боями, полуголодных; из окон домов изливались стоны раненых, крики бреда, молитвы женщин и плач детей. (3) Разговаривали подавленно, вполголоса и, останавливая на полуслове речь друг друга, напряженно вслушивались — не идут ли на приступ враги?

(4) Особенно невыносимой становилась жизнь с вечера, когда в тишине стоны и плач звучали яснее и обильнее, когда из ущелий отдаленных гор выползали сине-черные тени и, скрывая вражий стан, двигались к полуразбитым стенам, а над черными зубцами гор являлась луна, как потерянный щит, избитый ударами мечей.

(5) Не ожидая помощи, изнуренные трудами и голодом, с каждым днем теряя надежды, люди в страхе смотрели на эту луну, острые зубья гор, черные пасти ущелий и на шумный лагерь врагов — всё напоминало им о смерти, и ни одна звезда не блестела утешительно для них.

(6) В домах боялись зажигать огни, густая тьма заливала улицы, и в этой тьме, точно рыба в глубине реки, безмолвно мелькала женщина, с головой закутанная в черный плащ.

(7) Люди, увидав ее, спрашивали друг друга:

(8)— Это она?

(9)— Она!

(10) И прятались в ниши под воротами или, опустив головы, молча пробегали мимо нее, а начальники патрулей сурово предупреждали ее:

(11) — Вы снова на улице, монна Марианна? (12) Смотрите, вас могут убить, и никто не станет искать виновного в этом…

(13) Гражданка и мать, она думала о сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял ее сын, веселый и безжалостный красавец; еще недавно она смотрела на него с гордостью, как на драгоценный свой подарок родине, как на добрую силу, рожденную ею в помощь людям города — гнезда, где она родилась сама, родила и выкормила его.

(14) Так ходила она ночами по улицам, и многие, не узнавая ее, пугались, принимали черную фигуру за олицетворение смерти, близкой всем, а узнавая, молча отходили прочь от матери изменника.

(15) Но однажды, в глухом углу, около городской стены, она увидала другую женщину: стоя на коленях около трупа, неподвижная, точно кусок земли, она молилась, подняв скорбное лицо к звездам, а на стене, над головой ее, тихо переговаривались сторожевые и скрежетало оружие, задевая камни зубцов.

(16) Мать изменника спросила:

(17)— Муж?

(18)— Сын. (19) Муж убит тринадцать дней тому назад, а этот — сегодня.

(20) Закрыв лицо, Марианна отошла прочь, а утром на другой день явилась к защитникам города и сказала:

(21)— Или убейте меня за то, что мой сын стал врагом вашим, или откройте мне ворота, я уйду к нему…

(22) Они открыли ворота пред нею, выпустили ее из города и долго смотрели со стены, как она шла по родной земле, густо насыщенной кровью, пролитой ее сыном: шла она медленно, с великим трудом отрывая ноги от этой земли, кланяясь трупам защитников города, брезгливо отталкивая ногою поломанное оружие, — матери ненавидят оружие нападения, признавая только то, которым защищается жизнь.

(23) Она как будто несла в руках под плащом чашу, полную влагой, и боялась расплескать ее; удаляясь, она становилась всё меньше, а тем, что смотрели на нее со стены, казалось, будто вместе с нею отходит от них уныние и безнадежность.

(24) Видели, как она на полпути остановилась и, сбросив с головы капюшон плаща, долго смотрела на город, а там, в лагере врагов, заметили ее, одну среди поля, и, не спеша, осторожно, к ней приближались черные, как она, фигуры.

(25) Подошли и спросили — кто она, куда идет?

(26)— Ваш предводитель — мой сын, — сказала она, и ни один из солдат не усомнился в этом. (27) Шли рядом с нею, хвалебно говоря о том, как умен и храбр ее сын, она слушала их, гордо подняв голову, и не удивлялась — ее сын таков и должен быть!

(28) И вот она пред человеком, которого знала за девять месяцев до рождения его, пред тем, кого она никогда не чувствовала вне своего сердца, — в шелке и бархате он пред нею, и оружие его в драгоценных камнях. (29) Всё — так, как должно быть; именно таким она видела его много раз во сне — богатым, знаменитым и любимым.

(30)— Мать! — говорил он, целуя ее руки. —(31) Ты пришла ко мне, значит, ты поняла меня, и завтра я возьму этот проклятый город!

(32)— В котором ты родился, — напомнила она.

(33) Опьяненный подвигами своими, обезумевший в жажде еще большей славы, он говорил ей с дерзким жаром молодости:

(34)— Я родился в мире и для мира, чтобы поразить его удивлением! (35) Я щадил этот город ради тебя — он как заноза в ноге моей и мешает мне так быстро идти к славе, как я хочу этого. (36) Но теперь — завтра — я разрушу гнездо упрямцев!

(37) Мать сказала ему:

(38) — Иди сюда, положи голову на грудь мне, отдохни, вспоминая, как весел и добр был ты ребенком и как все любили тебя…

(39) Он послушался, прилег на колени к ней и закрыл глаза…

(40) И задремал на груди матери, как ребенок.

(41) Тогда она, накрыв его своим черным плащом, воткнула нож в сердце его, и он, вздрогнув, тотчас умер — ведь она хорошо знала, где бьется сердце сына. (42) И, сбросив труп его с колен своих к ногам изумленной стражи, она сказала в сторону города:

(43) — Человек — я сделала для родины всё, что могла. (44) Мать — я остаюсь со своим сыном! (45) Мне уже поздно родить другого, жизнь моя никому не нужна.

(46) И тот же нож, еще теплый от крови его — ее крови, — она твердой рукою вонзила в свою грудь и тоже верно попала в сердце, — если оно болит, в него легко попасть.

(М.Горький «Сказки об Италии»)

Максим Горький — литературный псевдоним Алексея Максимовича Пешкова (1868-1936) — прозаик, драматург, поэт, публицист.

Задание 24

Из предложений 20–30 выпишите один фразеологизм.

(1)На седьмой странице был некролог: «(2)Тимоти Салливан. (3)77 лет».

– (4)О боже! – вскричал Уолтер Грипп. – (5)Всё кончено.

– (6)Что кончено? – спросил я.

– (7)Жить больше незачем. (8)Читай, – Уолтер встряхнул газетой.

– (9)И что? – удивился я.

– (10)Все мои враги мертвы.

– (11)Радуйся! – засмеялся я.

– (12)Теперь у меня нет причин жить.

– (13)Это почему?

– (14)Ты не понимаешь. (15)Тим Салливан… (16)Я ненавидел его всей

душой, всем своим существом.

– (17)И что?

– (18)С его смертью исчез огонь!

(19)Лицо Уолтера побелело.

– (20)Какой ещё огонь?! – возмутился я.

– (21)Пламя в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. (22)Он

возгорался благодаря ему. (23)Он заставлял меня идти вперёд, а теперь

Салливан всё испортил, он задул это пламя… (24)Ладно, пойду в кровать,

буду бередить свои раны.

– (25)Отойди от кровати, это глупо – на дворе день!

– (26)Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. (27)Мне

простую плиту. (28)Ты куда?

– (29)На улицу, воздухом подышать.

– (30)Вернёшься, а меня, может, уже и не будет!

– (31)Потерпишь, пока я поговорю с кем-нибудь, кто в здравом уме!

– (32)С кем же это?

– (33)С самим собой!

(34)Я вышел постоять на солнышке, поглядел вокруг и задумался.

(35)«Боже мой! (36)Придумай хоть что-нибудь!» – завёл я диалог сам

с собой. (37)«Я не знаю, что делать», – ответило мне моё второе я.

(38)«Погоди, какие чувства ты испытываешь к нему сейчас? (39)Злость?

(40)Точно! (41)Вот и зацепка! (42)Возвращаемся!»

(43)Я вернулся в комнату.

– (44)Всё ещё умираешь?

– (45)А ты как думал?

– (46)Вот упрямый осёл.

(47)Я подошёл ближе к Уолтеру – решил стоять у него над душой.

– (48)Хотя нет, никакой ты не осёл – конь с норовом. (49)Подожди, мне

надо собраться с мыслями, чтобы вывалить всё разом.

– (50)Давай поскорее, я уже отхожу, – произнёс Уолтер.

– (51)Слушай!

(52)Уолтер заморгал:

– (53)Ну чего тебе, мой старый друг, закадычный дружбан?

– (54)Никакой я тебе не друг. (55)Раз уж ты собрался помирать, настала

пора для исповеди.

– (56)Так ведь это я должен исповедоваться.

– (57)Сначала я! (58)Помнишь, в шестьдесят девятом была недостача, ты

тогда подумал, что Сэм Уиллис прихватил деньги с собой в Мексику?

– (59)Конечно, Сэм тогда украл бабки, кто же ещё.

– (60)Всё это моих рук дело, я прикарманил деньги и свалил на него!

– (61)Ну, это не такой уж тяжкий грех, – произнёс Уолтер.

– (62)Теперь насчёт школьного выпускного в пятьдесят восьмом. (63)Ты

хотел, чтобы в тот вечер тебя сопровождала Мэри-Джейн Карузо. (64)Но я

рассказал ей про тебя всякие гадости, и она отказалась!

– (65)Ты? – Уолтер вытаращил на меня глаза.

– (66)Точно.

(67)Уолтер ткнул кулаком подушку и лёг, приподнявшись на локте.

– (68)Потом была Генриетта Джордан.

– (69)Бог мой, Генриетта. (70)Я был так влюблён в неё! (71)Потряса-

ющее было лето.

– (72)Благодаря мне оно для тебя закончилось.

– (73)Что?!

– (74)Она ведь бросила тебя, сказала, что её мать при смерти и ей надо

быть подле мамочки?

– (75)Ты сбежал с Генриеттой?

– (76)Точно.

(77)Я говорил ещё много чего обидного, вдохновляясь собственной

фантазией. (78)И злоба Уолтера крепла, а вместе с ней – и его жизненные

силы.

– (79)Чудовище! – всхлипнул он, свесив ноги с кровати. – (80)Мой

лучший друг! (81)Я уничтожу тебя!

– (82)Сначала поймай!.. (83)Что это ты делаешь?

– (84)Вылезаю из кровати! (85)Иди сюда!

– (86)Нетушки!

– (87)Я уничтожу тебя! (88)Даже если на это уйдут годы! (89)Даже если

на это уйдёт целая вечность!

– (90)Вечность! (91)Это круто! (92)Тада-да-дам! (93)Кем я тебе давеча

был?

– (94)Другом?

– (95)Да, другом!

(96)Я рассмеялся смехом врача-терапевта, выскочил за дверь и

улыбнулся.

(По Р. Брэдбери*)

* Рэй Брэдбери(1920-2012) — американский писатель, автор более 800 разных литературных произведений, среди которых несколько романов и повестей, сотни рассказов, десятки пьес, ряд статей, заметок и стихотворений.

(20)Какой ещё огонь?! – возмутился я.

– (21)Пламя в моей груди, в моей душе, сокровенный огонь. (22)Он

возгорался благодаря ему. (23)Он заставлял меня идти вперёд, а теперь

Салливан всё испортил, он задул это пламя… (24)Ладно, пойду в кровать,

буду бередить свои раны.

– (25)Отойди от кровати, это глупо – на дворе день!

– (26)Позвони в морг, какой там у них ассортимент надгробий. (27)Мне

простую плиту. (28)Ты куда?

– (29)На улицу, воздухом подышать.

– (30)Вернёшься, а меня, может, уже и не будет!

–

Пояснение.

В предложении 24 есть фразеологизм БЕРЕДИТЬ РАНЫ.

Фразеологизм − устойчивое словосочетание, обладающее неделимым смыслом и извлекаемое из нашей памяти в готовом виде.

Ответ:бередитьраны